Сказка о Плохой Черепахе

      — Стой! — крикнул Микеланджело. — Если хоть капля чести у тебя еще есть, остановись!       Шреддер замер. Обернулся, с ненавистью глядя на мутанта. Этот зеленый дьявол со своими братьями уничтожил превосходно вымуштрованную армию клана, обманул его, Шреддера, подсунув спящего вместо мертвого. Где, где и когда он был настолько убедителен, что Ороку Саки доверился и не проверил? Не защитился от такого глупого и сокрушительного нападения. Только в том и была ошибка — он не видел достойного противника в этом мальчишке, пусть и вымахал он под два метра. Все равно японец понимал, что это — не враг. Так, камешек на дороге. И надо же было именно о него споткнуться! Стокман, прижимая к груди чемоданчик, шмыгнул в какое-то помещение. Майки, как в замедленной съемке, наблюдал. Вот закрылась за Бакстером дверь — он боялся, действительно боялся мутанта. Шреддер встряхнул кистями, снова выпуская смертоносные лезвия металлических когтей. Неторопливо направился обратно. Подняв руку, раздирая когтями обои библиотечных коридоров, высекая искры из кирпича, прошипел:       — Тебе ли говорить о чести! Тебе, который вел свою лживую игру!       — Ты тоже вел свою лживую игру, — Микеланджело медленно поднимал катану. — Так что тут мы квиты. Или что, ты ждал, что я позволю тебе перерезать всю мою семью? Нет.       — Один из нас останется здесь.       — Поменьше пафоса!       — Я не шучу, черепаха.       — Меня вполне устроит даже такой расклад, при котором здесь останутся двое!       В комнате горели свечи. Над глиняной плошкой склонилась тонкая ароматическая палочка; легкий белый дымок поднимался к потолку, исчезал в темноте. Микеланджело скучающе озирался. Он ненавидел медитировать, да еще один на один с отцом. Скучнее ничего не придумаешь. Только отвлечешься, немедленно настигает голос мастера Сплинтера и, вместо того, чтобы добиться смирения, вызывает только смертную скуку. Когда они с братьями, можно перемигиваться с Рафаэлем, подшутить над остальными или просто тихонько похихикать по какому-нибудь общему поводу. А тут — вникай! Хочешь ты этого или не хочешь…       — Садись, сынок, — мастер Сплинтер приглашающим жестом указал на место напротив себя. Майки, силясь улыбаться, уселся, предвкушая два-три потерянных часа. И, когда отец протянул ему пиалу с чаем, удивленно прищурился.       — Мы что, медитировать не будем?       — Я хотел просто побеседовать с тобой. Но, если тебе интереснее медитация…       — Нет-нет, пап! Ой, то есть я не то хотел сказать, мастер. В смысле нет, что ты мне не пап, а то, что медитация — это круто, да… Но я за чай!       Сплинтер с улыбкой глядел на младшего сына. Самый светлый и самый добрый из всех его детей. Далеко не самый безобидный, как пока что думают остальные. В любой семье должно быть счастье, и так вышло, что счастье рода Хамато — этот маленький мутант. Сидит напротив, подогнув под себя ноги, хлебает чай. Нужно заняться его манерами на досуге, нельзя пить, хлюпая, как дренажный насос! Но не сегодня. Сегодня нужно было заняться другим. Рассказать Микеланджело сказок. Он до них охотник, больше, чем остальные. Именно сказки подпитывают его, позволяя жить, двигаться, мечтать, и — что уж там скрывать! — тащить за собой остальных.       — Знаешь ли ты, мой сын, кто основал школу фехтования в Японии?       — Японец! — тут же сориентировался Майки.       — Логично, — усмехнулся Сплинтер. — По легенде это был молодой человек по имени Ходзе Дзинсукэ. Главной целью этого юноши, к осуществлению которой он шел целых три года, было совершить месть за смерть его отца. Для этого он очень долго тренировался и в итоге стал столь быстр, что мог убить человека тогда, когда тот только еще дотрагивался до своего меча.       — Ого! — широко раскрытыми глазами Майки глядел на учителя. — Серьезно?! Так можно? Это как катана у Лео, да? Такой надо меч? А сколько тренироваться? Три года? А быстрее можно? Можно я сейчас возьму у Лео катаны и попробую?       — Очень хорошо, мой сын, что ты оценил умения Ходзе. Но я рассказал тебе эту легенду с иной целью. — Дождавшись, пока Майки уселся на место, Сплинтер объяснил, — если тобой движет цель, нужно не жалеть времени и труда, чтобы достичь ее. Владеешь ли ты мечами или нунчаками — не имеет значения. Овладей этим в совершенстве. Любому делу, которому ты себя посвятил, отдавай всего себя, без остатка, без оглядки, и только тогда ты добьешься успеха. Одним из самых известных воинов, великолепно фехтовавших на катанах, имя которого помнят и сегодня, был Такэда Синген, живший в шестнадцатом веке. Однажды этот человек с помощью всего десяти самураев три месяца оборонялся от вражеских воинов, численность которых достигала полторы тысячи. Вражеский отряд так и не смог победить Такэда Сингена с его соратниками и отступил. Не важно, сколько у тебя соратников и сколько у тебя врагов. Если ты достиг совершенства, если у тебя есть цель и ты идешь к ней — никому тебя не остановить и не победить…       Рубящие удары сыпались на Шреддера. Он легко блокировал их, но, кажется, это совершенно не тревожило нападавшего на него мутанта. Тот изменился в лице, взгляд его стал спокойным. Да, он следил за Ороку Саки, но японцу показалось, что в то же время внутренний взгляд ниндзя был обращен в какое-то другое время, ловил что-то в воспоминаниях, в пространстве. Он вел бой легко и отчаянно, но словно вовсе не заботился о его исходе. И вывести из этого состояния Микеланджело не представлялось возможным. Кажется, черепаха сказала правду — его вполне устраивало, если мертвыми в этих стенах останутся оба. Он не опасался раны, не стремился выжить любой ценой. Он только знал, что должен достать противника первым.       Когда за его спиной в узком коридоре возникли еще три брата, Шреддер не обратил внимания на их появление. Места было мало — им двоим не развернуться. А остальным — ни за что не вмешаться в бой. Леонардо тоже немедленно это понял и отступил назад, отпихивая братьев. Не хотел сбивать младшего. Микеланджело никак не отреагировал на их появление, ни тактика, ни сила удара не изменились. Но Ороку Саки ощутил, что он слышит их и что они ему мешают. Значит, у мутанта появлялась необходимость быстрее закончить бой. Что он и сделал. Отступив и пропуская два удара, на третий мутант неожиданно кинулся влево, вправо, высоко подпрыгнул, оттолкнувшись ногой от стены. И сверху обрушился на врага. Ороку Саки только успел выставить клинки, и они легко вошли в руку ниндзя. Но закрыться от катаны японцу не удалось, и острие меча, рассекая защиту, вонзилось в плечо. Отшвырнув от себя черепаху, к которой немедленно кинулись братья, Шреддер отшатнулся.       — Глупец! Ты убил нас обоих!       — Я же говорил, — усмехнулся мутант. Он все еще стоял на ногах, а руки братьев мягко отстранил. — Не подходите. Он может снова напасть…       — Донни! Донни, ищи противоядие, быстрее! Майки, зачем? — в отчаянии воскликнул Леонардо. — Пусть бы уходил! Мы нашли бы его позже!       — Я слишком большим куском души заплатил за эту встречу. Все должно быть закончено здесь и сейчас, — спокойно отозвался мутант.       Слабость. Она подкрадывалась, разливалась от пораженной руки по всему телу, и мутант знал — он уснет. Уснет так же, как уснул несколько часов назад на крыше Рафаэль. Только Рафу повезло — для него в лаборатории Донателло младший нашел сильнейшее снотворное и даже успел протестировать его на огромных уличных кобелях. Знал, что Рафу ничего не грозит. Приберег отданный Шреддером яд для него самого. И вот ему, Майки, тоже уже не проснуться.       — Стокман! — рявкнул Шреддер.       Но Рафаэль неожиданно оттолкнул Майки с дороги, кинулся в сторону Ороку Саки. Ни Донателло, лихорадочно разыскивающий в своей сумке противоядие, ни Леонардо, поддерживающий слабеющего младшего брата, не успели ему помешать. А хулиган всем своим весом сгреб японца в сторону, не давая защищаться. Прижал к стене, удерживая слабеющие кисти рук. Выскочивший на зов Бакстер немедленно шарахнулся обратно. Но тут подоспел Донателло, протиснувшись в дверь и вытаскивая ученого обратно за ворот халата.       — Доставай противоядие, пиявка! — прорычал Рафаэль, не оборачиваясь. — На двоих! Не то я сейчас размозжу башку твоему хозяину!       — У меня… — руки Стокмана тряслись, когда он опустил чемоданчик на пол и принялся искать в нем что-то. — У меня не хватит антидота на двоих! — Взглянул на Донателло, как на единственного, кто мог хоть что-то понимать из объяснений. — Мастер Шреддер велел приготовить все в единственном комплекте, рассчитав по массе на одного крупного человека. Это — опытные образцы…       — Отлично! Отбери у него препарат для Майки! — Леонардо яростно смотрел на врага. — А он, — кивнул на Шреддера, — пусть сдохнет от своей же отравы.       — Нет, — неожиданно отозвался Стокман. Боязливо и тихо, но так, что братья услышали. Он поднял глаза, и только это удержало Донателло от жестокого удара, который прекратил бы существование ученого. Гений все понимал. Никакой преданности, никакой честности здесь не было. Простой расчет. Если не уйдет Шреддер, не уйдет и он, Стокман. Даже если ему позволят покинуть библиотечное здание, без такого покровителя ему не работать больше в оснащенных лабораториях, не творить все, что душа пожелает. А без Бакстера в его химикатах никто не разберется, время будет упущено, они потеряют брата. Опустив глаза, всего несколько секунд разглядывая содержимое чемоданчика, ученый понял: свои маркировки, свои обозначения… Стокман с его педантичностью и увлеченностью все делал понятным только себе.       — Дели, — сквозь зубы прорычал Донателло. — Дели пополам!       — Может не помочь…       — Тогда ты следующий! — рявкнул Рафаэль.       Майки слышал, но уже не видел, как Донателло приблизился к нему со спасительным антидотом в шприце. Оседая на пол, ощущал руки Леонардо, которые бережно и сильно сжимали его. И только успел прошептать лидеру, зная, что больше никто не услышит:       — Не трогайте их. Пусть… все будет честно… Жизнь за жизнь…       Рафаэль сложил руки на спинке дивана, удобно устроил голову. Сидел, наблюдая за младшим, и Майки видел его — суровый огонечек, бродивший в янтарных глазах брата. Он хорошо знал это выражение и чувствовал, что сейчас Рафаэль страшится только одного. Разочароваться. Младший был и наказан, и обруган, и обнят, и наделен порцией лещей. Словом, все, что семья могла выдать за его поступок, она выдала. События уже обсуждались, все казалось проговорено и разъяснено. Но не для Рафаэля. Он не участвовал ни в разговорах, ни в объятиях. Как чужой, осторожно обходил Микеланджело и выжидал, пока остальные два брата сделают все, что считают нужным, и отстанут, наконец. Займутся другими делами. Выжидал почти неделю, пока Майки придет в себя и начнет спускаться в гостиную, пока, наконец, сможет остаться без двух своих нянек. Дождался. И теперь, усевшись рядом, пристально наблюдал.       …Когда Майки очнулся в своей комнате, они сидели рядом — все трое. Донателло устроился на краю постели. Сосредоточенно следил за показателями на приборах, к которым (ну медом не корми, дай поиздеваться!) подключил брата. Леонардо вел себя странно. Сидел на комоде (чего никогда не делал), закинув ноги на спинку стула (чего тоже никогда не делал). Поза была настолько непонятная, что Майки надолго задержался на нем взглядом. Старался понять, что именно загнало Лео со стула на комод, и почему он там остался. Не понял. Оглянулся, ища Рафаэля. И не сразу его заметил. Тот стоял в дверном проеме и пристально смотрел на брата. Кажется, даже не мигал. Зная Рафаэля, Майки мог предположить, что тот торчит в дверях не день и не два.       — Сколько?.. — шепотом спросил он. Странно, но даже говорить не было сил. А прилагать усилия ему показалось бессмысленным.       — Третьи сутки пошли, — отозвался Леонардо как-то чересчур спокойно.       — Шреддер?..       — Ушел вместе с Бакстером. Твоими молитвами.       Ах, вот оно что. Ороку Саки им все-таки пришлось отпустить. Не смогли пойти на подлость, не добили его, хотя, похоже, очень хотели. Потому что Майки попросил? Потому что история повторилась, они думали, что придется хоронить брата, и не отказали в последней просьбе? Или что? Особенно сожалел о проявленном милосердии Рафаэль. Сверкал глазищами. Или… или плакал? Да быть не может. Микеланджело глубоко вздохнул и закрыл глаза. Сейчас. Он еще немного поспит и потом со всем разберется…       — Спрашивай, — тихо подсказал Майки, — скрывать-то больше нечего. Я отвечу.       — Честно ответишь? — Рафаэль не изменил позы, не шелохнулся. Только взгляд стал тяжелее.       — Разумеется.       — Почему ты ничего мне не сказал? Вообще ничего? Там, на крыше, ты же мог все объяснить. Сказать, что нужно подыграть — разве бы я отказался?       Микеланджело помолчал. Начни он немедленно раскладывать весь пасьянс по новой, Рафаэль никогда бы ему не поверил. Он объяснял. Все свои мотивы и поступки объяснял. Хотел отомстить за отца и совершенно потерял голову. Все складывалось так удачно, что он поверил в собственную неуязвимость. Бросился на Шреддера, потому что был уверен — тот его не достанет. Совершенно не собирался собой жертвовать. Ошибся просто. А вот то, что именно от этой заразы у Донни не было противоядия — да, нестыковочка вышла. Но в целом все закончилось хорошо, и он, Майки, обещает больше так никогда не делать. То, что звучало убедительно и логично для лидера и ученого, хулигану было непонятно. Да и хитрить с ним не имело никакого смысла. Он знал правду. Он один до сих пор знал всю правду. Майки давно думал, как будет все растолковывать именно Рафу… да так и не смог сообразить. Сейчас у него было только одно желание. Рассказать Рафаэлю все так, как сам младший хотел бы слышать.       — Ты помнишь все, что я сказал тебе на крыше?       — До последнего слова, — настороженно проворчал Раф. Возвращаться именно к этой беседе ему не хотелось категорически. Просто потому, что ее темпераментный мутант предпочел бы забыть. Но как назло — въелась в память, и кое-какие выражения младшего не давали покоя.       — Вот это и было то, что я мог бы тебе рассказать. И могу повторить. Как думаешь, кому из нас стало бы от этого легче? — Майки взглянул на него печально. — Тебе, если бы ты узнал раньше, насколько отец сомневался в нас? Или мне, если бы я хоть кому-нибудь это озвучил? Нет, все не то. Мои измышления по поводу того, что все слова отца были если не ложью, то сказкой — первое, чем бы ты занялся. Я очень далеко зашел и уже не мог остановиться. А ты… ты бы нашел слова, чтобы меня остановить. Ты бы доказал мне, что я…. Я да, я хороший, — Майки грустно усмехнулся.       — Но я и считаю, что ты — хороший парень! — воскликнул Рафаэль нетерпеливо.       — Поэтому ты сумел бы встать на моем пути. Ты не предполагаешь, каким я могу быть. Ты точно знаешь, какой я есть. И против этого очень сложно что-то предпринять, Раф. У Леонардо и Донателло мозги слишком заняты нашей с тобой безопасностью. И единственный аргумент, который они бы привели — если я не сунусь к Шреддеру, я буду в безопасности. А ты… Ты сам бы охотно оказался на моем месте и поддержал бы меня. Но убедил в том, что я — не позорное дерьмо, за которое отцу было бы стыдно. И… и, если бы я тебе поверил, я ничего не сумел бы сделать.       — Поэтому ты его отпустил, — тихо проворчал хулиган. — По моей вине. Потому что я был рядом. Да?       — Благодаря тебе, так точнее, — Майки усмехнулся. — Все-таки в такой победе было бы мало чести. И я не потерял себя. Это дорогого стоит. Если бы вас не оказалось рядом, яд убил бы нас обоих, и такой исход был бы лучшим. Но, раз вы вытащили меня… отец не принял бы такой несправедливости, понимаешь? Он учил меня быть другим, вести себя по-другому. Тебе повезло больше, братишка, — Микеланджело почувствовал, что был услышан и понят. И испытал облегчение. Укладываясь на диван удобнее, взглянул на хулигана, но тот сидел по-прежнему, не шелохнувшись. И младший понял — не все, что хотел, старший услышал. Но не ломал над этим голову. Если Раф захочет — Раф спросит. — Я старался все сделать, как надо. Никогда не скрывал от Шреддера, зачем я пришел к нему. Я знал, что он не выполнит условие, и нарушил правила игры. Но ровно настолько, чтобы успеть разобраться с ним один на один, до твоего пробуждения и прихода Донни и Лео.       — Ты рисковал.       — Знаю. Но я был уверен, что справлюсь. И, раз уж вы вмешались и потащили меня с того света, я не знал, могу ли помешать Стокману вытаскивать своего хозяина. Мне показалось, что не могу.       — У тебя, знаешь ли, какая-то политика двойных стандартов, — мрачно заметил Рафаэль. — Мысли мечутся в черепной коробке, как блохи!       — Верно, — Майки не засмеялся. — Так я и живу в последнее время. Хочу понять, что правильно, но совершенно не понимаю. Ты никогда не ломал себя. Не пытался стать другим, твой мир не рушился в одно мгновение. Ты — самый крепкий из нас, потому что… самый цельный, что ли. Любишь и ненавидишь с одинаковой безоглядной страстью. А я… за все это время я себя здорово измотал. Потому что, когда я выполнял приказы Шреддера, я ненавидел. Действительно ненавидел, остро, яростно, всей душой. Но, когда оказывался на могиле отца, меня охватывали ужас, омерзение и стыд. Веришь ли, я так и не сумел разобраться, что я такое есть.       — Может, и не нужно было задаваться этим вопросом?       — Делай, что должен, и будь, что будет? — Майки невесело хмыкнул.       Они молча глядели друг на друга. Микеланджело нуждался в том, чтобы Рафаэль протянул ему руку. Сейчас, когда все закончилось, пусть и не до конца, чтобы именно Раф был с ним рядом. Младший и сам не отдавал себе отчета в том, как надеялся на помощь брата. И только теперь осознал, что именно поощрения и прощения хулигана ждал больше всего. А Рафаэля что-то беспокоило. Понизив голос, так, точно их могли услышать, он спросил:       — А если бы ты неправильно рассчитал дозу?       Ниндзя понял его без уточнений. Сейчас Рафаэля куда как мало волновало душевное спокойствие кого-то другого. Только то, что его позорно исключили из команды на добрую половину драки. Только то, что Майки из всей семьи «отключил» именно темперамента. Почему? Потому что доверял или потому, что опасался? Потому, что Раф очухался быстрее всех или потому, что он дольше всех провалялся без сознания? Майки глядел в пламень его глаз и понимал — перед ним совершенно неисправимый эгоист. Он подумает и о Майки, и о Донни, и о Лео, но только после того, как все перечисленные дружно споют оду его непомерному эго. Оставалось только прятать улыбку. Возможно, это и было то самое лучшее лекарство, которое требовалось.       — Ну, — Майки беззаботно пожал плечами. — Я бы очень сильно плакал.       — Плакал. Ты бы плакал, — Рафаэль глядел на него. Ноздри трепетали. Уголок рта изгибался в сдерживаемой ухмылке. В уголках глаз собрались морщинки. Еще мгновение, и он бы захохотал, но Майки не позволил. Упрямо глядя на старшего, спросил:       — Неужели ты поверил? — Рафаэль молчал. Младший повторил, — ты поверил, что я могу убить тебя?       — Ты был очень убедителен, — нехотя проворчал хулиган. И вспыхнул, — да и что мне было думать?! Это же было за отца… Не просто же так…       — То есть ты за отца ухлопал бы всех нас, — ниндзя искренне забавляла эта игра в слова. Нравилось наблюдать, как взгляд Рафаэля из обвиняющего становится виноватым, как он пытается выпутаться из собственных выводов и вопросов. Совершено безуспешно. Наконец, Майки не удержался и расхохотался. Раф взглянул на него исподлобья. — Ну, все, хватит. Не стоит об этом больше. Я знаю, что ты бы никогда так не поступил. И знаешь, что этого не сделал бы я. Но тебе нужно просто услышать, что я выбрал тебя из-за твоей исключительности. Этого хочешь?       Рафаэль секунду соображал, обидно ли ему сказанное или нет, а потом рассмеялся вслед за младшим, покачав головой. Расслабился. Наконец, опустил руки, развалился на диване, вытянув длинные ноги. Скосил глаза на брата.       — Надеюсь, ты в последний раз играл втихую.       — Да, — Майки улыбался, но глаза оставались серьезны и честны. — Нам предстоит второй раунд. И на этот раз на ринг лучше выходить вместе, — обернулся на открытые двери кухни и лаборатории, где скрылись старшие, и тихо добавил. — Всем вместе.