Твой голос опаляет моё сердце обещанием, Которое только добавляет в него шипов. В образе этого красиво цветущего цветка Ты разрушаешься, И я разрушаюсь…
Под кожей в районе правого глаза что-то закололо. Салли, не долго думая, почесал саднящее место, продолжая прогуливаться по бесконечному пшеничному полю. Сквозь золотое полотно изредка пробивались цветные пятнышки — крохотные полевые цветы, несмотря на свою хрупкость и робость, наполняющие весь простор своим медовым запахом. Юный пришелец вдохнул чистый воздух полной грудью, выдохнул. Затем сделал так ещё несколько раз. Он не помнил, как здесь оказался, даже близко. Серьёзно, он просто брёл по парковой аллее, впереди виднелся только жужжащий и беспорядочно копошащийся рой людей на фоне многоэтажных «муравейников». И внезапно перед ним возникло поле. Промежуток между городским пейзажем и природным бесследно терялся. Вокруг не было ни души, и единственным, что окружало его помимо поля, оказалось безоблачное, неестественно синее небо. — Вау, — только и смог произнести он, глядя вверх. Это небо напоминало ему холст, идеально выкрашенный синей акварельной краской, а под ним — такой же, только золотой, с еле заметными брызгами остатков палитры. Идеальное сочетание. Так хотелось рассказать об этом… кому-то. Кому конкретно, Салли так и не вспомнил. Под глазом снова закололо, и теперь «иголки» переместились на нос. Юноша нахмурился и снова почесал лицо. — Аллергия, что ли? — удивился он, отмечая, что покалывание усилилось, и теперь походило не просто на слабое щекотание, а на реальные уколы медицинской иглой. Вроде бы у него не было аллергии. На клубнику — да, было дело, но на цветы — точно нет. Может, насекомые? Салли огляделся по сторонам и не увидел ни одной мошки. Тогда он просто пожал плечами и двинулся дальше, нарочно задевая пальцами шершавые верхушки плотных колосьев, которые вот-вот должны были созреть. Это странно, но поле действительно казалось бесконечным. Вот пальцы коснулись чего-то гладкого. Он посмотрел вниз и увидел целую копну нежно светло-синих цветов с пушистой сердцевиной и овальными узкими лепестками, раздваивающимися к концам. — Васильки, кажись, — констатировал он. Салли видел эти цветы только на картинках, поэтому не был до конца уверен в своих выводах. Природное любопытство захватило его дух, и он, воровато оглядевшись вокруг, как маленький ребёнок, протянул руку и одним лёгким движением сорвал тонкий цветок. Он ещё раз посмотрел вокруг — не дай Бог кто-то увидит, как он тут аки Диснеевская принцесса цветочки нюхает, и, убедившись, что один, поднёс бутон к носу и вдохнул его запах. Лёгкий, еле улавливаемый. Нет, ему такое не нравится. Ему больше по душе что-то резкое, контрастное, громкое. Прямо как… что? Что ему это напоминает? Покалывание вновь вернулось. Теперь оно распространялось и на лоб. Ну точно, аллергия! Вот так новости средь бела дня. Салли вздохнул и поморщился — цветок придётся выкинуть, иначе он рискует покрыться сыпью или слезами. А уж в слезах и соплях ему не очень-то хочется появиться перед… перед кем? Да чёрт возьми, о ком он постоянно вспоминает?! Юноша раздражённо почесал правую щеку и, скрепя сердце, выбросил чудесную находку туда, откуда взял. Надо быстрее отсюда, что называется, тикать, иначе хана ему. Но цветы привлекали его взгляд, ему было до жути больно расставаться с ними. Он в последний раз бросил взгляд в их сторону и только сейчас заметил, что они образовывали ровный прямоугольник. Шмыгнув носом, юноша приподнялся на носочках и заглянул в колосья. Ничего. Тогда он шагнул вперёд, почти ступая на синюю «плиту». Когда его нога оказалась в опасной близости от цветов, раздался шорох. Он шёл откуда-то из земли. — Крот? Вдруг из-под земли что-то вырвалось, резко устремляясь вверх и порывом ветра сбивая Сала с ног. Юноша упал на землю, но тут же поспешил встать, ошалело глядя перед собой. Это был камень. На котором ежесекундно сами собой появлялись буквы и цифры. Они самопроизвольно вырезались, точно невидимым ножом, и обрезки падали вниз, с громким грохотом разбиваясь об цветы. Когда возникла третья буква и вторая цифра, юноша принял верное решение валить отсюда нахрен, что и сделал. — Наверное, поле недавно обработали химикатами, — сказал он сам себе, не переставая бежать. — И я надышался. Хоть бы табличку вешали, что обработка была! Но поле не кончалось. В какую сторону он бы ни повернул, вокруг было только поле. Внезапно он почувствовал, что по ногам что-то проползло. Он буквально подпрыгнул на месте, и ещё даже не успел во всём разобраться, как нечто повалило его на землю и за ноги потащило назад. Он истошно заорал, попытался ногтями вцепиться в землю, но ничего не помогало. Он просто стёр кончики пальцев в кровь, и скоро оказался там, откуда убежал. Теперь он мог разглядеть, что его сюда притащило — ноги оплетали те самые васильки, идущие от «гнезда», а на камне… на камне было написано имя и дата. Но ему хватило только имени, чтобы оторопеть и впасть в панику ещё больше: Диана Фишер. Этого не может быть. Не могло быть… — Помоги! Помоги мне! — позвал Салли кого-то, но не мог вспомнить, кого. Ни имени, ни лица, ни голоса. Он чувствовал, что кто-то может ворваться в полымя с газонокосилкой и спасти его, но… не мог вспомнить… ничего! Тело пронзила вспышка подкожных уколов, на этот раз особо сильных. Заставляющих раздирать кожу до покраснения и крови. Салли пытался встать, но вездесущие цветы не давали ему это сделать. Тонкие и колючие, как шерстяные нити, они оплетали ноги и руки, сковывая, прорывая одежду и впиваясь в кожу точно крохотные зубы не одного десятка летучих мышей. Юноша прикрывал лицо руками, и сейчас почувствовал, что под кожей на лице появились какие-то бугорки, царапающиеся и перемещающиеся по всей поверхности, как скарабеи. Салли вскрикнул, и в этот же момент один из бугорков лопнул, являя на свет… цветок. Тот самый василёк вырывался из пространства под правым глазом и устремлялось в небо. За ним ещё два, три, десять. Боль стала невыносимой, настолько, что Салли упустил тот момент, когда, заглушая его крик, пространство накрыл громкий треск, и последующий наклон надгробья. Цветы вырывались из нарывов вместо гноя, и устремлялись вверх. Камень двигался прямо на него, и стебли были не в силах остановить его. Салли барахтался и истошно орал в пустоту, но тщетно. Ещё один цветок, из сердца, ярко-алого цвета, взмыл ввысь. А сразу за ним — белый и невинный, на багровом стебле, вырвался из глотки, обрывая крик. Так хотелось, чтобы его… спасли. И внезапно он всё-таки вспомнил! — Ларри! И камень с громким грохотом накрыл его. Странно, но он сохранил способность кричать. Глаза резко открылись, и фон переменился. Вместо неба над головой был светлый потолок, в ночной темноте освещаемый только слабым светом луны. — Ларри! Ларри! — испуганно продолжал кричать Салли, дёргая руками и ногами, и отмечая, что они двигались свободно. — Тут я, тут! — внезапно его поддели под спиной и обняли, заставляя принять сидячее положение на матрасе, постеленном на пол.Меня будит ото сна дорогой мне голос, Который я слышал давным-давно.
Протез уткнулся в обнажённое плечо (и как ему вообще не холодно, лето только через две недели наступит), из глаз сами собой потекли слёзы. Вспомнил… Ларри… Всё это время он думал о нём. О том, кто предположительно стал причиной усиления его странного недуга. — Всё, успокойся, нормально всё, — на затылок легла чужая рука и тут же заскользила вниз, по волосам, затем вернулась обратно, и так несколько раз. — Это просто очередной дурацкий сон. Как и овер миллион раз до этого. Салли выдохнул, пытаясь успокоиться. Да, «как и миллион раз до этого». Но сегодня сон был слишком реалистичным, о чём он поспешил поделиться с товарищем, на что снова получил новую отстранённую фразу: — Ты каждый раз так говоришь. Наверное, Ларри так реагирует, потому что ему уже надоели эти все его дурацкие сны. Потому что он единственный, кто вообще об этом знал. Отношения с отцом и так были натянуты до предела, поэтому все беды и странности Салли каким-то образом сваливал только на одного-единственного товарища, и он безраздельно терпел их. — Но почему сегодня… — А сегодня мы перед сном посмотрели до усрачки стрёмный ужастик. К манере речи Ларри уже давно стоило привыкнуть, но Сал всё равно иногда позволял себе смеяться. И сейчас, поддев протез пальцами, он утёр слёзы и даже улыбнулся. Тут до него дошёл один факт: нижний ремешок протеза был расстегнут. Фишер чуть отстранился и дотронулся до своего затылка, проверяя, не померещилось ли. Нет, не померещилось! В голову закралось не очень хорошее предположение. — Это ты расстегнул? — спросил он робко, сам не веря в свои слова. — Нет. Лицо и интонация Ларри были убедительными, но Салли продолжал с недоверием смотреть на него. Меньше всего ему хотелось, чтобы Ларри врал. Проблема была в том, что больше это было некому сделать. Тем временем парень приложил ладони к лицу и сонно потёр его. Часы в комнате Джонсона не предусматривались, поэтому, защелкнув ремешок и не поднимая головы, Салли глянул в окно. Убывающая луна висела как раз напротив крохотного окна под потолком, и это означало, что сейчас был самый разгар ночи. И как он ещё все апартаменты своим криком не перебудил? — А кто тогда? — Да я-то откуда знаю? Ну не сам же он расстегнул во сне? Вряд ли. Он носит эту маску уже не первый день, и до этого никогда не было такого, чтобы он случайно расстегнул её где-то вне своей комнаты, даже если случайно засыпал в гостиной в полном одиночестве. Наверное, рефлекс уже. Кому нужно видеть, что он превращается в клумбу? Тем более единственному другу. Будет ещё ржать, или чего хуже, и вовсе отстранится, мало ли, вдруг заразно… — Может, ты сам во сне, хрен тебя знает. «Хрен прекрасно знает, что я точно бы не стал этого делать!» — хотел сказать Салли, но промолчал. Будет лучше, если он промолчит и даст Ларри самостоятельно собраться с мыслями. Может, даже сознается прямо сейчас. Но Джонсон продолжал на него смотреть, и признаваться в чём-либо явно не собирался. Он давно намекал ему, что хочет увидеть его без маски. Около месяца назад начал говорить об этом прямым текстом. Однако после угрозы скандала, нависшего над их дружбой после того, как назойливость Ларри достигла пика, он вроде как успокоился, но, видать, не до конца. — Ну это правда не я, чел, — Ларри потянулся к руке Салли, но последний, не заметив этого, резко встал с места, запнулся о свёрнутое в бараний рог одеяло и принялся искать свои кеды. — Я пойду, — сказал он, находя нужный предмет гардероба и тут же натягивая на ноги. — Куда?! Спросонья Ларри оказался не таким манёвренным, как его друг, поэтому, пока он более-менее сносно встал на ноги, Сал уже обулся и находился в опасной близости от выхода из комнаты. Попутно захватив валяющийся на полу мобильник, Джонсон ринулся за беглецом, и успел поймать его за руку, как в тот момент, когда дверь оказалась открыта. Зафиксировав конечность в своей лапе, он нажал на первую попавшуюся кнопку мобильника и на загоревшемся дисплее увидел настоящее время: сорок две минуты четвёртого ночи. — Четвёртый час, алло! Куда ты попрёшься? — Мне лучше пойти домой, правда. Лицо чесаться начинает. Как ни странно, это была правда: над правой бровью ближе к виску почувствовался знакомый зуд. — А призраки? — Они мне ничего не сделают, я страшнее. — Да ну не я это! — Я верю. Бывай. — Ну бля, Сал! — с этими словами Ларри наконец выпустил запястье Салли, но в тот же момент накрыл его ладонь своей и заглянул в глаза. Взгляд казался искренним и вызывал доверие, Салли даже поверил, как вдруг справа, там, где недавно начался зуд, в кожу будто ткнули толстой иглой. Юноша тихо пискнул, хватаясь за больное место. Это вызвало замешательство Джонсона, которым тут же воспользовались и, разъединив руки, вынеслись за дверь.***
К счастью, на пути не попалось ни одного призрака. Проникнуть в квартиру получилось далеко не бесшумно, но это никому не помешало, и Салли быстро пронёсся в ванную. Выключатель щёлкнул, и мерзкий жёлтый свет ударил в глаза. Достигнув зеркала, юноша раздражённо расстегнул своё «лицо» и уставился в отражение. Всё оказалось не так плохо, как казалось: из виска высовывался всего один крохотный василёк, с лепестков которого ещё не испарились мелкие капли крови. Кожа вокруг цветоложа покраснела и надорвалась. Это радовало: в подвале ему показалось, что там как минимум букет вылез. А это означало бы, что рану придётся зашивать и долго-долго обрабатывать. Как две недели назад. Когда Ларри обнял его. — Чёрт, — ругнулся он, пытаясь отодвинуть подросший цветок на правой щеке так, чтобы он не закрывал искусственный глаз. Понту от него особо не было, но гербарием сверкать не хотелось. Обрывать цветы было нельзя: они как бородавки, и если сорвать, кровищи будет на стакан, да и в целом он будет ощущать себя не очень хорошо. Плавали, знаем. — Ебанутая я клумба, — вздохнул Салли, отмечая, что если он продолжит щадить растительность, он рискует стать похожим на упомянутое насаждение: цветы покрывали весь лоб, чуть редея, спускались вниз по вискам и заканчивались под глазами. Выглядело нелепо, с какой стороны ни посмотри. Хорошо хоть вся эта конструкция не болела. Только чесалась изредка. Юноша взял с раковины спирт, смочил им вату и приложил к новой ране, и тут же поморщился — кожа больно защипала. Цветы от этого расти не переставали и раны не затягивались, но это было необходимым — угроза занести инфекцию от необычности его недуга никуда не девалась. Покончив с обработкой, он пришёл в свою комнату и на всякий случай проглотил таблетки от зуда, оставшиеся с незапамятных времён. Скорее всего, у них уже давно кончился срок годности. В скором времени маска и прочая атрибутика заняли своё законное место, а Сал попытался заснуть. При каждой удачной попытке заснуть в голове возникал образ Джонсона. Бросать его и сбегать было некрасиво. Но по-другому он не мог. Такая вот реакция. На самом деле ему хотелось, чтобы его тело реагировало на него по-иному, хотелось рассказать обо всём и открыться. Но в то же время не хотелось остаться в одиночестве. Он до сих пор помнит лицо врача, казалось бы, повидавшего на своём веку то ещё дерьмо, когда тот увидел на нём цветы. Ничего хорошего. Значит, с Ларри дела будут обстоять ещё хуже. Из-за думок юноше приходилось то и дело менять положение. Это продолжалось до тех пор, пока из комнаты отца не послышалось недовольное бурчание. Пришлось экстренно затихнуть. Салли натянул до этого откинутое одеяло на голову и закрыл глаза. Где-то в районе груди защекотало. Понятно, значит, сегодня «коллекция» пополнится ещё минимум одним экземпляром. Прекрасно, идеально, замечательно, да заебись просто!***
Где-то в глубине души Салли знал, что Ларри припрётся за ним с утра. Но не удивиться всё равно не смог, открыв дверь и увидев упомянутого парня в коридоре. Он пригласил его войти и постарался ускориться. Когда последние приготовления к школе были закончены, они двинулись в путь. Никто не решался начать разговор первым, поэтому Джонсон решил действовать по-другому. Он робко коснулся его ладони и тут же заключил в свою. Салли заметил это ещё на ранних этапах, но сопротивляться не стал. Незаметно этого сделать не получилось бы в любом случае — разница в росте играла свою роль. Юноша взял парня покрепче и продолжил идти, глядя вперёд. Ещё Фишер заметил, что лицо его спутника было виноватым. Но извиняться или просто говорить хоть что-то Ларри не торопился. Вот показалось здание школы, обозначающее, что скоро им придётся ненадолго расстаться. — Ладно, как соберётся, так и признается, — подумал про себя Салли. — Ничего же страшного не произошло? — Удачи, — напоследок шепнул Ларри перед тем, как отпустить его руку. Салли кивнул и махнул рукой, но вместо исчезновения Джонсон согнулся и… внезапно чмокнул его в висок, как раз на стыке кожи и протеза. Убедившись, что «жертва» замерла, парень удовлетворённо улыбнулся и ретировался к зданию. Они вроде бы не встречались. Серьёзно, даже не говорили об этом никогда. Но такое поведение отчего-то в последнее время стало почти нормой. Лишь бы на Трэвиса в приступе любви не напороться. Когда Джонсон уже дошёл до здания, Салли наконец отмер: — Я тебя ещё не простил.