Сross on me

Минхён уже привычно считает крестики на своем теле. Каждое утро он старательно разглядывает каждый доступный взгляду сантиметр своего тела. Меток пока не так много, и то, что его соулмейт не целует всех направо и налево, а достаточно бережно относится к их связи, удивляет и приятно радует. Один. Этот появился, когда Марку было пять. Два. А этот, когда Марк перешёл в среднюю школу. Три. Четыре. Появились в старшей, практически одновременно. Пять и шесть. Третий год старшей школы. (На самом деле, месяца два назад). Больше крестиков на его теле нет. И Ли думает, что его соулмейт целует кого-то и сразу же рвет отношения, когда видит, что отметины того человека не пропали с тела. Потому что тот человек — не Минхён. Потому что его соулмейт ищет его. Потому что его родственной душе нужен только он. И, если честно, то Минхёну немного неловко? Ему, даже, отчасти стыдно из-за себя. Он ведь знает, что тело его соулмейта чистое, без единой отметины черными чернилами. Это сложно… Целовать кого-то. Марку вообще сложно с другими людьми. Слишком отличается от них, наверное. Он слишком боится, что поцелует не того. И, поэтому, не целует никого. Не общается ни с кем. На самом деле, избегает всех, даже своих родных. И в закрытой больнице ему намного лучше. Вот так — подальше от всех. *** — Минхён-а, ну как ты тут? Не встретил еще своего соулмейта? — Привет, док. Ещё нет. — Ли слабо машет рукой и продолжает рисовать что-то чернилами по белому листу. — Он сам меня найдет! Юноша улыбается, на секунду подняв глаза на доктора, но тут же опускает их снова вниз. — Марки… Твои родители пришли, чтобы встретиться с тобой, что мне им сказать? Мальчишка сжимает кисть для письма в руке: — Я не хочу их видеть. — Хорошо, тогда я зайду к тебе позже, согласен? — Конечно, Минни-хён! — младший улыбается, а у Кима сердце заходится при виде неаккуратных крестиков на светлой коже. Минхён снова разрисовал себя черными чернилами, после того, как его искупали вечером. И так день за днем. Улучшений нет и он мысленно готовится утешать родителей своего пациента. Улучшений нет — Минсоку впору утешать себя, ведь он влюблен в этого солнечного мальчика с первого его лучезарного и радостного «хён!». *** Марк выходит из палаты, но застывает у самой двери. Он видит, как врача целует кто-то из коллег. Он убегает обратно к себе в палату, чтобы не видеть этого. Минсок приходит на осмотр и останавливается взглядом на чужой коже под лопаткой. Семь. Черных крестиков на теле Минхёна семь. — Твоя родственная душа… — Обязательно меня найдет. — Ли отрезает резко, даже не пытаясь смягчить свой тон или привычно улыбнуться. Он расстроен и в плохом расположении духа. Ким старается говорить осторожно, но мальчишка явно не собирается идти с ним на контакт сегодня. И врач может только ждать. И он ждет, но так же ищет другой подход, чтобы младший больше не смотрел на него так отрешенно. Пустой взгляд Марка порой пугает его. Словно тот, на самом деле, никого уже давно не ждет. Словно не нужен ему никакой соулмейт. *** — Минсок-хён… Мин сидит на скамейке во внутреннем дворике больницы, совершенно забыв про купленный сок пол часа назад у него в руках. Он не ожидает, что понадобится кому-то сейчас, но все же Ким врач, это в порядке вещей, что кому-то он все же нужен даже во время минутного перерыва. Минсок щурится от солнца и только после нескольких секунд видит перед собой Минхёна, который стоит напротив него. Парень сияет в лучах почти летнего солнышка, словно он сам это самое солнце. И лохматые, помытые с утра волосы так смешно и трогательно пушатся в этих лучах, что Киму плохо. Как же жить, когда такое чудо бродит где-то рядом, а прикасаться к нему как-то особенно нельзя, ведь ты его врач? — Ты что-то хотел, Минхён-а? — Хён, а поцелуй меня, пожалуйста? Вдруг, это ты? — Парень улыбается ему широко, но говорит с болью и слезами в уголках глаз. Доктор Ким видит его испуганный и загнанный взгляд. Замечает и то, как тот сжимает руки в карманах тонкой больничной пижамы… И избегает смотреть на покусанные до кровавых ранок губы, но все равно обращает на них внимание. Минсок вздыхает, обещая себе, что сделает все, чтобы Минхён выздоровел. Но вот так ему… Так нельзя. В первую очередь Минсоку, и тогда уже Марку. — Не могу. Я же твой лечащий врач. — Врачебная этика не позволяет? — Да. И она тоже. Будешь сок? Мальчишка кивает и садится рядом. А Минсок жалеет, что не может просто поцеловать свое личное солнышко и забрать к себе домой из вечно белых больничных стен. Ведь, как врач, он не может подтвердить фантазии Минхёна о родственных душах, а как влюбленный человек страдает по этому же поводу. К сожалению, придуманный мир Марка он может только разрушить. Как и его любовь к себе. Даже если она взаимная и такая искренне настоящая. *** Минсок приходит на осмотр и Марк невольно замечает у него на запястье черный крестик. — Что это? — Что? А. Ты ведь и сам знаешь. — Но… Юноша сидит у себя на кровати и видит перед глазами только размытое чёрное пятно. У Минсока не может быть никаких крестиков на коже. Ведь Минхён ни с кем ещё не целовался. *** Ли Минхён идёт на поправку. Он теперь с радостью видится с родителями, а ещё попросил сменить ему врача. Минсок не упирался. Согласился почти сразу, ведь ждал, что так и будет. Они иногда до сих пор пересекаются в коридорах больницы, но очень редко. Минхён всегда говорит ему свое сухое: «Здравствуйте, доктор Ким», а потом просто идет дальше. Мин в первый раз даже замер, не в силах сделать больше ни шага. Он тогда смотрел мальчишке вслед и убеждал себя, что не сделал ошибки. Утешал себя, что он врач. Что так, вот так, когда больше нет радостного «Минни-хён!», будет лучше. Ведь Минхён идет на поправку. Ведь Минхён больше не рисует себе дополнительные звезды в мечтах и черные крестики на коже, размазывая по ней кистью черные чернила. Как-то, в начале их курса лечения, Минсок соврал ему, что целовался целых шесть раз, а потом один настойчивый коллега поцеловал его без разрешения прямо в стенах больницы. В сумме получилось семь, а у Марка на следующий день под лопаткой обнаружилась еще одна отметка. Еще одна, но в этот раз настоящая, а не как предыдущие две, которые мальчишка каждое утро рисовал себе на коже сам. Как-то, в конце их совместного курса лечения, Минсок соврал Ли, что его соулмейт целовался с кем-то другим и продемонстрировал свежую отметку на своей коже. Минхён тогда очень долго смотрел на черный крестик прямо на запястье врача — именно на самом видном месте. А Мин потом вечером отдирал с кожи обычную наклейку и плакал, как маленький ребенок, потому что на его теле никогда не было никаких следов чьих-то ошибок. И это сложно до безумия, ведь Ким тоже это чувствует — Минхён его. Но он не мог ему потакать. Но он не мог позволить ему и дальше шарахаться от других людей, подпуская к себе только одного Минсока. И пусть. Пусть теперь Ли шарахается только от Мина, но он выздоравливает. Он не рисует дополнительных — недостающих — крестиков на своей коже, чтобы их количество соответствовало словам старшего. Ведь не было никаких семи крестиков. Минсок целовался только пять раз за всю свою жизнь: в двенадцать, в пятнадцать, дважды в университете и вот недавно, когда его насильно прижали к стенке. А два выдуманных — Ким не мог сказать пациенту реальное число своих попыток. Врачебная тайна, чтоб ее. И все же… Сейчас Марк идет на поправку и это главное. Разве нет? Он принимает таблетки, ходит на встречи к психологу и больше не подсчитывает число отметок на своем теле так маниакально, как делал когда-то, когда только поступил в их клинику. Он не рисует недостающих. Он больше не верит в то, что его соулмейт — это Минсок. Киму слышится тот его вопрос, когда он так же, как сейчас у себя в кабинете, сидел в больничном саду на деревянной скамейке несколько месяцев тому назад, прикрыв глаза. Он слышит эти самые слова, словно Марк стоит рядом, и вновь спрашивает его с дрожью в голосе от безумного волнения: — Хён, а поцелуй меня, пожалуйста? «Вдруг, это ты?» — стучит в голове, и он шепчет в пустоту своего собственного кабинета ответ, ведь знает, что жалеть будет вечно, но больше никогда не скажет этого вслух. А сейчас можно побыть слабым, ведь его Минхён уезжает сегодня домой, закончив свое лечение практически полностью, и больше ему в стенах больницы сидеть нечего. — Ну давай, — хмыкает Ким, привычно откинувшись на спинку своего кресла и не открывая глаз, чтобы хоть на обратной стороне век видеть образ своего солнечного ангела. И совсем не ожидает того, что ощущения от поцелуя будут насколько реальны. Пока не слышит рядом с собой чужой наглый хмык. Врач подрывается из своего кресла, с ужасом смотря на стоящего рядом Марка. — Что происходит? — Ничего не происходит. Попрощаться зашел. — Поцелуем? — Каюсь, мечтал о нем все то время, пока жил здесь. Хорошо, что никакая врачебная этика мне ни в чем помешать не может. — Ли ухмыляется нагло и очень довольно, как кот, налакавшийся сметаны. А потом скептически приподнимает бровь, когда видит, как Минсок трепетно прикасается к своим губам и смотрит на него, как на вора. — Ой, да брось. Я всегда имел на это право, не строй из себя невинную барышню, хён. Ким смотрит на него все еще ошарашено и Марк добивает его: — Это сейчас не твой первый поцелуй был, а мой. И это заставляет Минсока, наконец, отмереть. — Это неправильно. — Он пытается вновь завести свою привычную шарманку, но чувствует, как внутри все переворачивается и наружу словно рвутся тысячи пресловутых бабочек. — А хочешь покажу кое-что? И вот такой Ли пугает старшего еще больше, но у бывшего пациента все еще на лице это жутко довольное выражение и чужое временное смятение он попросту игнорирует, делая то, чего ему хочется. Собственно, тот не ждет даже кивка Минсока и начинает снимать свою рубашку, медленно расстегивая все пуговицы не только вдоль груди и живота, но и на рукавах. А потом просто сбрасывает ненужную вещь на мягкий диванчик позади себя. И Минсок видит… Ничего. Нигде. Ни одного. Никаких отметок больше нет. Минхён крутится вокруг своей оси, пока вновь не поворачивается к нему лицом. И улыбается, как то самое, почти летнее солнце посреди глубокой зимы: — Я чувствовал, что это ты. И подходит ближе, полностью наслаждаясь облегченным и обжигающе теплым взглядом Минсока. — Ну не чудо ли, хён? И Ким смаргивает слезы, выступившие на глазах, абсолютно точно соглашаясь, что Чудо, его личное солнечное Чудо. А Минхён просто рад, что решился зайти попрощаться, и раскрыл чужой маленький обман, не увидев того самого черного крестика на золотистой коже, который изменил все. Чудо ли? Кто знает. Главное, что Минсока теперь ему можно целовать всегда.