***
На перемене перед третьим уроком (да, все это произошло очень быстро, и я даже ничего не пропустила) я нашла на воротах невозмутимо дышавшего свежим воздухом Аджосси. Спрятать следы моей эпичной прогулки мне удалось не окончательно, но мне было все равно. Я пришла поблагодарить Аджосси и узнать, как дела. Пусть хоть вся школа смотрит на мой синяк, который высовывается из-под гольфов, не важно! Я склонилась перед Аджосси, и он снова бегло просканировал меня, убеждаясь, что со мной все нормально. Я так и не решила для себя, дать или не дать ему понять, что я видела. После того, что я сделала, трудно было бы убедить Аджосси, что я ничего не поняла и не заметила, ведь я силком выпроводила его из кабинета! Но и признаваться в том, что я увидела его воспоминание, да еще и такое болезненное! А потом он расскажет Франкенштейну, и мне сотрут память, опять! Нет, это было просто исключено. Если понадобится, я его умолять буду, только бы не рассказал. Я же помочь пыталась. – Как себя чувствуешь? – спросил он, и в его голосе было что-то большее, чем просто дежурное беспокойство об ученице Ё-Ран. Словно нас соединило какое-то общее, пусть и неприятное, воспоминание. – А вы? – прежде, чем он успел задать вопрос, я продолжила: – Многие боятся врачей и больниц. И это нормально. У меня друг такой есть. Я заметила, что вы не хотели идти со мной, но все-таки пошли. Спасибо, – я снова зачем-то поклонилась. – Вы настоящий охранник, Аджосси! Он сожалел о том, что вся эта ситуация вообще стала возможна. Все было неправильно с самого начала. Если бы он не пошел на осмотр территории, если бы отправил Такео. Если бы не вывернул из-за угла, обнаружив меня, а пошел в другую сторону, если бы отправил меня в кабинет саму, если бы не вернулся на ворота. Для учеников он должен оставаться всего лишь сотрудником. Он не должен проявлять эмоций, показывать что-то личное. И он ведь не виноват. Он не боится спускаться в лабораторию Франкенштейна, он не боится ран и боли. Но с этим проклятым кабинетом почему-то связывается то ужасное воспоминание, и вот теперь об этом известно мне… Он ведь не боится, он ведь даже разговаривал со мной тогда в лаборатории, совершенно спокойно. «Если бы Юна могла помнить это вместо тех позорных двадцати секунд в кабинете…» А потом до него дошли мои слова. Замешательство в его мыслях сменилось смущением. Он буквально стоял и не знал, как реагировать на такие слова. Аджосси убрал челку на бок и просто долго-долго смотрел на меня. А потом случилось то, чего я не забуду никогда в жизни, сколько еще раз мне память ни сотри. Он опустил руку мне на плечо и легонько похлопал. Так, как будто хотел похвалить или приободрить меня. Потом он хотел отдернуть руку и уйти прочь, но… О чем он только что вспомнил? Перед глазами начала выстраиваться картинка. С каждым мгновением все четче я видела нас, сидящих в лаборатории. Не фантазию, а настоящее воспоминание, наше общее, которое теперь осталось только у Аджосси. Еще секунду, и я вспомню! Это важно! Это что-то, о чем меня заставили забыть, но я могу вернуть его себе, развернуть, как клубок… Я удержала руку М-21 у себя на плече еще на несколько секунд, а потом он все-таки отдернул ее и, озадаченный, пошел прочь, даже не оглядываясь. А я ушла на другую сторону двора и уселась на скамейку. Где-то на краю сознания маячила мысль, что я забыла ему сказать, что постираю платок дома и завтра верну… А перед глазами восстанавливалась картинка забытого и заново считанного воспоминания.***
Это случилось, когда М-21, Тао и Такео вернулись из поездки, в которой они едва не погибли. Я слишком честно показала свои чувства при встрече. После чего всем троим стало ясно, что я знаю слишком много. А М-21, очевидно, понял, что способность читать мысли ко мне вернулась. Ни за что бы не подумала, что М-21 когда-либо смог бы примириться с такой способностью, особенно применительно к нему и в моем исполнении. Ведь по большей части я только раздражаю его, то своим неровным поведением, то тем, что привлекаю к нему внимание своими выходками. Он ведь не хочет со мной дружить, да и не должен. И все-таки он знает уже очень давно и никому не рассказал. Не то что боссу – даже Тао и Такео. Не думала, что М-21 вообще способен так рисковать (разве что он недооценил опасность того, что кто-то вроде меня вообще может узнать правду). А еще я не думала, что ребята сдадут меня Франкенштейну. Но их тоже можно понять, и я даже почти не сержусь. Я, в конце концов, могу сердиться только на саму себя. К тому же, насколько я понимаю, предыдущий отрезок между потерей и обретением памяти я провела, всячески отвергая Тао и Такео, о которых вспомнила все только самое плохое. При таком отношении их симпатии ко мне ожидать вообще не стоило бы. А вот что я смогла узнать. После нашей бурной встречи М-21, Тао и Такео заподозрили, что я узнала слишком много. В этот же день мы пошли в гости к Рею. Я понимала уже, что не стоит мне приходить. Но не пойти было бы странно, тем более, я так соскучилась по всем. Модифицированные на меня поглядывали со смесью заинтересованности и сочувствия. Я прямо ощущала свою возросшую значимость и внимание этих людей к моей скромной персоне. Если бы все это я испытывала по какому-нибудь другому поводу! Когда было пора уходить, они нашли предлог, чтобы задержать меня. Такео ушел провожать ребят, а Тао и М-21 остались со мной. Взглядом М-21 направил Тао к двери, и я услышала мысленный сигнал, который Тао не услышал, но безошибочно определил: «Всё готово. Приведи Франкенштейна». Мамочки, какой страшный Аджосси… Тао вышел, не говоря ни слова, а М-21 сел напротив меня. Я вспомнила, что однажды уже была в его власти: давно, ночью, на стройке. (Да сколько же раз можно это вспоминать?!) Он присел рядом со мной на корточки и долгую секунду разглядывал мое лицо. Интересно, маньяки любят рассматривать своих жертв? Но М-21 не маньяк, и я чувствую, что он заботится обо мне. *Я в подвально-лабораторном воспоминании: – Что происходит? – Ты, наверно, уже догадалась, раз память к тебе вернулась, – сказал он. – Вы хотите ее стереть? – Ну да, – М-21 пожал плечами, делая вид, что ему все равно, хотя я почувствовала толику жалости в его восприятии. – Тебе не привыкать. – Хотите сказать, что уже стирали мне память, да? – оживилась я. – Хочешь сказать, что не помнишь этого? – прищурился он мне в ответ. – Я просто догадалась, – гордо сказала я. – Между прочим, из-за вас же. Я поняла, что мое отношение к вам раньше было другим, а в памяти, кстати, остались заметные дыры! Не знаю, зачем я решила его разозлить, но М-21 уселся поудобнее, и в его взгляде показалось одобрение. – А я-то думал, ты все вспомнила. Даже не хочешь извиниться? – Это я-то? За что? – возмутилась я. – За скандал, за что же еще! – М-21 не удержался и хихикнул, и улыбка на его лице стала какой-то непривычной. Как будто на секунду я увидела его настоящего. – Не помнишь, как ты тут все разнесла, что ли? – Я?! Короче, вот как все это было. М-21 мне вкратце рассказал, и, пока он говорил, я начала кое-что вспоминать.***
На тот момент память мне стирали не один раз, как я думала, а уже два. Я имею в виду не всех нас, а именно мой случай. Нам стирали память после того, как мы оказались в заложниках у Джейка, а потом – когда нас похитили агенты DA-5. А еще стирали память только мне. В первый раз я обидела М-21, и он, в порыве гнева, пошел и рассказал обо мне директору. Аджосси давно понял, что что-то со мной не так, потому что я стала вспоминать кое-что из прошлого, но ему было интересно за мной наблюдать. Кроме того, видимо, ему не хотелось связываться с Франкенштейном, и М-21 решил просто самостоятельно за мной следить. Но когда я ему наговорила каких-то обидных вещей, в которые сама верила, М-21 решил послать меня лесом и положить всему этому конец. Как обычная школьница я его больше устраивала. Так и получилось, что Франкенштейн стер мне память. Как это происходило, я плохо помню, но, по-моему, он просто глубоко посмотрел мне в глаза, и я почувствовала, что засыпаю. Проснулась на том же диванчике в гостиной, закрытая пледом. Мне сказали, что я заснула, пока охранники домывали тарелки, а теперь кто-нибудь проводит меня домой. И все… Ничего подозрительного, ничего некомфортного. Вот только через пару дней я заявилась в дом директора, чуть ли не с ноги открыв дверь в гостиную, где Франкенштейн проводил спокойный и не по-школьному тихий вечер, и накинулась на Рея и директора с обвинениями. М-21 плохо понимает, что могло меня спровоцировать, но тут уж я вспомнила сама. Мой дневник! Вернувшись домой, я плюхнулась спать, потом пошла в школу… И разумеется, вечером я решила записать, как прошел день, и наткнулась на предыдущую запись. Показалось странным. Пошла перечитывать собственный дневник. Чуть не сломала мозг. Зато все вспомнила, опять. М-21 очень удивился, что память ко мне вернулась, но я не помню этой сцены. Но он ведь не знает, что я только некоторые моменты вытаскиваю из чужой памяти, а не все события. Он меня спросил, не помню ли я, как пришла и накричала на Рея. Я воскликнула «Что-о?!» и, разумеется, ничуть не поверила. Кричать на Рея – святотатство. А потом в моей голове всплыло вот это. Проступило чуть стертыми красками из-за тех подставных декораций, которые я называю своими воспоминаниями. *Флэшбэк во флэшбэке, потому что память – штука сложная* Входную дверь мне открыл Регис, которого, очевидно, попросил директор. Или же у них есть какая-то договоренность, по которой именно Регис встречает гостей. Или это все просто произошло, без каких-либо особенных причин… Я пролетела мимо благородного, не обращая внимания на розовые тапочки и на закрытую дверь в гостиную. Я не думала о том, чтобы как можно эффектнее появиться, просто торопилась. Еще бы немного подумала и не решилась бы все в лицо высказать. В любой другой ситуации я бы подождала, пока Регис разрешит мне войти или позовет Франкенштейна в коридор, а перед закрытыми дверьми у меня вообще какой-то иррациональный страх. Никогда не могу себя сразу же заставить открыть дверь, как будто за ней меня ожидает что-то плохое. Но тут мои обычные привычки отступили на задний план, и я, приложив гораздо больше силы, чем требовалось, толкнула дверь. Мельком подумала о том, что дверь могла повредить обои и оставить вмятину. И Франкенштейн рассердится… А, неважно. Когда я появилась на пороге, а дверь ударилась о стену, директор Ли и Рей подняли удивленные глаза от бумаг, которыми занимались. Успела заметить, что Рей читал что-то, напоминающее реферат страниц на 30-40. А Франкенштейн изучал что-то вроде квитанций, может, это они и были. От моего ударного появления листочки взмыли в воздух, и Франкенштейн укоризненно взглянул на Региса, который последовал за мной. Мысленно в мою сторону полетело несколько нелицеприятных выражений, но вслух директор сдержался и со всей вежливостью поинтересовался, что мне надо. – Поговорить! – нереальность происходящего захлестнула меня с головой, и я начала себя вести, как какая-то героиня из фильма. Какая-то часть моего мозга, наверное, смеялась надо мной прямо в тот же самый момент, до того пафосно я стояла посреди комнаты, такая уязвимая, но не отступающая от правды. – Поговори-ить? – протянул он. – Ты так истосковалась по обществу, что готова крушить мой дом? – Извините, – сухо бросила я. Улыбка директора была натянутой, а выражение лица – скорее удивленным, чем сердитым. На самом деле, я вообще не помню, видела ли я когда-нибудь Франкенштейна рассерженным. Представить это вроде как легко, но все-таки я не помню таких ситуаций. «Ага, – дошло до Франкенштейна. – Ничего не случилось. Кажется, девочка просто о чем-то догадалась. Но как, чтоб меня Копьем заело?!» Странное ругательство, не поняла его. – Регис, отправь кого-нибудь за фруктами, пожалуйста, – дружелюбно спровадил его директор. – Или сам сходи, надо угостить Юну. На «угостить» мне стало страшновато, но отступать было уже поздно. – Как вы могли?! – я драматично захлопнула дверь и выпорхнула на середину комнаты. – Мы много чего можем, но не могла бы ты успокоиться и объяснить, о чем речь? – все еще вежливо поинтересовался Франкенштейн, параллельно задаваясь вопросом, как избавить Мастера от неприятной сцены. Надо было отправить его в магазин вместе с Регисом… «Я все слышу». «Простите, Мастер!» – Рей, и ты тоже хорош! Я ведь тебя защищала! А ты? Рей вопросительно уставился на меня, а во Франкенштейне тут же закипел гнев. В смысле, уже докипел. Закипать наш директор начал, еще увидев, как я вбегаю в комнату вся такая злая и без тапок. «Я в чем-то виноват?» – Да, Рей! М-21 хотел, чтобы ты поделился с ним силой, а я знала, что для тебя это вредно, поэтому пристыдила его! И он… и он решил от меня изба-аавиться… – хотя я пыталась говорить твердо, тут мой голос сорвался, и я остановилась, чтобы набрать воздуха. Если я хочу донести свою мысль, то истерить нельзя. «Франкенштейн?» – Юна, успокойся. – Да спокойна я! Просто мы вам ничего плохого не сделали, даже помочь вам хотели, в олимпиадах ради вас участвуем, на конкурсах стараемся, чтобы школа была лучшей! А если кто-то из нас попал в неприятности, то пытаемся друг другу помочь! А вы сразу память стирать! – Что? Память? – Да! Зачем было стирать память, когда нас в первый раз похитили? Если бы вы с нами получше поговорили, все объяснили, мы бы все поняли! Мы не специально ведь во второй раз попались! Мы просто не знали, что опасно с вами общаться! В тот момент мне казалось логичным все, что я говорила. Теперь понимаю, что перескакивала с одного на другое, но это можно понять. Я даже удивлена, что смогла все это сказать. Помню, что я слишком боялась, что меня не станут слушать, поэтому поторопилась высказать все. – Юна… – А зачем было во второй раз стирать память? Мы разве согласились с тобой, Рей? «Со мной?» – Ты сказал, что никто из них не хотел, чтобы мы помнили! Они, может, об этом и не думали. Но это для нас самих было важно. Как вы можете распоряжаться чужими жизнями, залезать в наши головы и переписывать наши личности?! «Франкенштейн? Она обвиняет меня?» «Конечно же нет, Мастер!» Мое выражение лица Рею, впрочем, подсказало, что я по этому поводу думаю. – Все сказала, Юна? – выражение лица Франкенштейна было не таким «говорящим», как мое. Зато и впечатление производило куда более сильное. Если обычно директора мы видим просто дружелюбным и улыбчивым, то теперь его улыбка прямо-таки излучала доброту, от которой перехватывало дыхание и сводило зубы. А рассыпавшиеся солнечными лучами волосы, кажется, даже немного шевелились, как будто наэлектризованные. Если когда-нибудь мне не будет хватать денег, я могу нарисовать Франкенштейна и продать эскиз создателям мультфильмов. Из него бы получился сногсшибательный злодей! Кстати, эта бредовая мысль пришла мне в голову не сейчас, а именно тогда, пока я созерцала всю эту сцену. Мне очень хотелось сказать, что еще не все. Но на самом деле я просто хотела отругать Рея и директора и вот, уже это сделала. «Как ты посмела… поднять голос на Мастера?» Франкенштейн встал с дивана, и мне стало жутковато. Мне показалось, что я вижу светло-сиреневые всполохи вокруг директора. Рей тоже выглядел слегка испуганным, вот только дело скорее в моих обвинениях, а не в директоре. «Нужно разобраться, почему на нее не подействовал обычный контроль разума!» «Франкенштейн. Подожди». – Вот вы сидите тут и почему-то думаете, что можете управлять нами! Вы даже не пробовали поговорить с нами нормально! Почему-то единственный человек, который нам все объяснил, – это Тао! Вообще-то зря я припутала еще и Тао, тем более, в тот раз, о котором я упомянула, Франкенштейн был занят тем, что оперировал М-21 и Такео, а Тао, как наименее пострадавший, сидел с нами в гостиной. Но на тот момент Тао был вообще посторонним человеком, а мы от него правды больше услышали, чем от Рея и Франкенштейна за несколько месяцев знакомства. Рей тоже отложил бумаги в сторону и поднялся с кресла. Как и рядом с Франкенштейном, мне почудилось колыхание энергии вокруг Рейзела. А глаза его зажглись трепещущими красными огоньками. Зря я пришла… – Ты считаешь, что мы причинили вам вред? – холодно переспросил он. Я закивала, пятясь к двери. – Ты не вправе… осуждать Ноблесс, – проговорил Рей, приподнимая кисть руки. – Тем не менее, возможно, ты права. «На колени», – услышала я в своей голове. «Мастер, вам нельзя тратить свою силу!» «Моя очередь». Огромное темно-синее небо. На небе ни облачка, ни одного отблеска фонарей. Россыпь чужих, захватывающе прекрасных звезд светится в бархатной тьме. В воздухе стоит абсолютная, невозможная тишина. Даже мягкая трава шелестит будто бы бесшумно. На склоне холма две коленопреклоненные фигуры и одна, возвышающаяся над ними. Она соединяет небо и землю. Внешне хрупкая фигура, облаченная в черное, а еще блестящее даже в темноте золото на рукавах и плаще. Протянутая к фигурам рука. – Как Ноблесс, приговариваю вас… «Ты хочешь казнить меня?» – представив все это, ужаснулась я. Рей вздрогнул и перехватил мой взгляд. Кажется, он увидел то, что померещилось мне, отраженным в моих глазах. Обычно бесстрастное лицо исказилось, как будто давно сдерживаемая, тайная боль неожиданно усилилась. «Ты видела…» Я помимо своей воли опустилась на колени. Вокруг Рея я не чувствовала ни гнева, ни страха. Легкое недоумение, мягкая, успокаивающая рука… Он по-прежнему держал ее в воздухе передо мной. Я почувствовала, как страшное воспоминание сглаживается, как будто его размывают в фотошопе. Фигуры Рея и Франкенштейна я тоже видела как-то смутно. Кажется, играла тихая музыка, а в воздухе плыл тонкий, чарующий запах цветущей весны… … – Как ты себя чувствуешь? – Франкенштейн с искренней заботой разглядывал сидящую на коленях меня. Кстати, ноги почему-то затекли, поэтому я очень осторожно попыталась лечь и вытянуться, ведь встать я бы не смогла. – Нормально, – пробормотала я. А потом, спохватившись: – Извините, хорошо, директор Ли! – Молодец. Свое-то имя помнишь? – Юна… – я самокритично попыталась представить, как я выгляжу, когда лежу на полу в директорском доме, а еще – почему я это делаю. – Его помнишь? – Рей… наш новый одноклассник. Уф… Я откинулась назад, повернула голову и улеглась на полу, разглядывая розовые тапки большого размера, длинные ноги в черных брюках и, собственно, всю фигуру целиком. – А это… Аджосси, который так нормально и не представился за полгода, наш охранник, – сонно и доверчиво пробормотала я. На этом я и отключилась, смутно успев увидеть, как иронично аплодирует директору Ли М-21. – И давно ты тут стоишь? – С самого начала. Хотел уточнить, какие фрукты вам понадобились, но вы были заняты. Отправил Региса и сказал, чтобы купил каждого вида по одной штуке, не ошибется… – последней я, кажется, видела ни с чем не сравнимую улыбку М-21; может быть, мне уже снилось. – Пусть поспит на диване, а потом отведешь ее домой. – Есть, шеф. «Попрошу Такео», – про себя решил Аджосси, которого на тот момент мое присутствие все еще раздражало.***
*Опять подвал* – Я не просил их, чтобы они снова стерли тебе память, – М-21 сидел передо мной на другой кушетке, закинув ногу на ногу и чувствуя себя абсолютно спокойно. – В первый раз просили. – Нет, я только доложил им о внештатной ситуации. Между прочим, они не знают, что ты читаешь мысли. Я только сказал им, что ты все вспомнила. – Почему так? Могли бы уж сдать меня по-полной. – Я не пытаюсь тебе отомстить. Ты, в общем-то, правильные вещи сказала, за что тебе и спасибо. Судя по неоднозначной улыбке, он все равно мне тех слов не простил, но признаться, что я его задела, – ниже его достоинства. И потом… он ведь внутренне согласен с теми словами. Просто больно слышать их от кого-то другого. Я довольно смутно помню, что я ему тогда сказала, но почти наверняка я тогда сделала неправильный вывод и накинулась на М-21 сильнее, чем он все-таки заслуживал. – И поэтому я второй, нет, третий раз уже потеряю память. Первые два раза я даже не считаю. – Это не мое решение, – М-21 с примиряющей улыбкой протянул мне тарелку. – Хочешь рамена? С чего это он такой добрый и внимательный? Он легко держал руку с тарелкой на весу, и она совершенно не дрожала, у меня так никогда не получается. В его глазах были какие-то задорные искорки. – Оох, – поморщилась я. – Нет уж, спасибо. – Не стесняйся, его тут много. – Не могу. – В этом я тебя понимаю… – М-21 с тоской отставил тарелку с раменом к ее трем сестрам, тоже наполненным. «Жаль, не удалось сплавить. Надеялся хотя бы одну тарелку…» Что, заботливый папа Франкенштейн насильно откармливает свое чадо? От этой мысли я невольно развеселилась. М-21 верно уловил ход моих мыслей и усмехнулся. – Что, ты хоть компромат на нас какой-нибудь нашла? – М-21 взялся за ложку. «Надо успеть доесть, пока Франкенштейн не пришел!» – Все равно ведь все забудешь. – Так я и рассказала! – гордо выпрямилась я. «Что? Неужели, правда?» – похоже, на самом деле М-21 ни на что такое не рассчитывал. Спрашивать, конечно, ему было не с руки. Несколько секунд я наблюдала за ложкой и неопределенным выражением лица М-21. Кажется, он уже от души возненавидел рамен, и вкусное блюдо получилось или нет, сказать по реакции М-21 было вот уже абсолютно невозможно. – Я просто видела кое-что из вашего прошлого. Поэтому и боялась вас. Как работали в DA-5 Тао и Такео, – пробормотала я, потому что интриговать его мне показалось противным. – Как вы работали с вашим напарником еще. Ложка звякнула об опустевшее дно тарелки. – Ты видела М-24? – Да. Светлая грусть облаком окутала восприятие М-21. Он вздохнул и коротко взглянул на меня. В его глазах было что-то теплое, совершенно другое выражение, которого я раньше не видела. – Понятно. Он хотел сказать что-то еще, но мысль так и не оформилась, и он просто кивнул мне. На секунду задержался мыслями на мне. Ведь можно было расспросить меня о том, что я вспомнила. Интересно, который момент… Они многое пережили, столько неприятного, грязного и практически ничего из того, что можно было бы увидеть девушке. Но он был бы готов услышать от меня о любом из этих моментов, лишь бы еще раз пережить в памяти их с М-24 прошлое. И не стал спрашивать. – Я сейчас вернусь, – только и сказал он и покинул комнату. Это и дало мне шанс сделать ту запись на диктофон.