Муфаса жил и будет жить...

Не раз и не два меня спрашивали, почему я до сих пор не убил или хотя бы просто не изгнал своего брата из прайда... Шрам. Он всегда оставался темной личностью, но все же... Я чувствовал вину. До сих пор ее чувствую. За то, что отобрал у него родителей. За то, что у него не было друзей и товарищей. За то, что тень от меня всегда надёжно опутывала его, не давая и шанса вырваться на свет. Может поэтому он выглядит таким хмурым, даже когда улыбается? Признаться, искреннюю улыбку брата я не видел уже давно. Да и видел ли когда-нибудь? Даже когда он защищал земли прайда, он никогда не слышал слов похвалы. И в этом, безусловно, тоже моя вина. Что не сберег ту братскую любовь, которой мы должны были быть крепко связаны. Что возгордился настолько, что забыл о семье. О том, кто всегда был, есть и будет ее частью. Вы спрашиваете, почему я его не убил? Потому что он мой брат. И что, что он меня ненавидит?! Другого я и не заслужил. Все, на что падает свет - мои владения, но Шрам уже давно находился в тени. Из-за меня, из-за своего одиночества и почти болезненной гордости — по многим причинам. Он стал сам себе королем. Только я правлю землями прайда, а он собой. Управляет своей безграничной тьмой. Да, против меня. Да, со всей изощрённой, хитрой жестокостью, на которую только способен, но... В такие моменты, я действительно им горжусь. И отец бы гордился, разгляди он в нем задатки умелого лидера, могучего воина или заметь то безграничное терпение, запасы которого уже на исходе, пока не стало поздно. Слишком поздно. Тень моего света поглотила моего брата. Так в праве ли я лишать его тех последних крох, что нас с ним связывают? И хочу ли я разрывать эти мимолётные отголоски наших семейных уз, которых быть может никогда и не существовало? Возможно, как король, я не так уж и плох, но глядя в горящие ненавистью жёлтые глаза, понимаю, что брат из меня не вышел. От слова совсем... Я не ищу оправданий ни себе, ни ему. Он стал тем, кем не мог не стать, а я... Я остался пленником своих мыслей. Чувств. Долга. И в такие моменты невольно ему завидую. Его свободной тьме, поглотившей его и из объятий которой он не стремится вырваться. Перестал стремиться уже очень давно... Брат давно перестал быть Шрамом. Он превратился в стихию. Безжалостное олицетворение тьмы, мрачной, жестокой, неумолимой. Живущий по правилам света прайд никогда в полной мере не примет его, что бы он для этого не делал. Я не смогу помочь ему в этом. Не смогу прогнать его, видя тоскливые огоньки глубоко в его глазах. Просто не смогу. Он все больше напоминает мне самого последнего мазохиста. Все смотрит затравленно и тоскливо на жизнь прайда, в которой никогда не может принять участие. Смотрит и смотрит. А отвернуться не может. Никогда не сможет, даже если Шрам прекрасно осознает, что яркая, бурная жизнь прайда никогда его не коснется. Всегда будет обходить его стороной. И от этого становится как-то особенно тоскливо. С каким-то мрачным удовольствием я наблюдаю за ним и нахожу наше первое сходство. Только наше. Братское. Мы оба заложники обстоятельств, оба испытываем жгучую сердце боль, и оба ни на что на свете эту боль не променяем. Просто потому, что не можем с ней расстаться. Потому что эта боль настолько въелась в нас, что избавиться от нее не сможет уже ни брат, ни я... Возможно, поэтому я отпускаю сына к брату, слыша, как он по-родному, задорно и ласково зовёт его дядей. Чтобы доставить брату порцию новой боли, от которой он уже давно стал зависим и в силе которой питает свою обжигающую ненависть. И чтобы доставить эту боль себе. Пожалуй, Симба - единственный, кто ещё считает нас единой семьёй. Уже никто не считает нас таковой. Даже моя жена, до последнего верившая в наше счастливое объединение. Но оно не настанет. Никогда не настанет. Наши с братом пути разошлись. И никто из нас не может, да и не хочет возвращаться в привычное для всех обычных семей русло. В нашей семье царит мрачная гармония. Равновесие света и тени. И чем ярче светит мое солнце, тем мрачнее, отбрасываемая Шрамом тень...