«Он ни разу не целовал Брока».
Ни разу не ставил его наслаждение выше собственного. Все потому, что терялся в испытываемых ощущениях, едва только касаясь горячего сильного тела. И теперь, когда он вот-вот потеряет то, что имел, ему захотелось хоть отчасти восполнить упущенное. Когда Барнс поцеловал его, Рамлоу в первый момент опешил и замер, не поощряя, но и не отталкивая. В голове у того помутилось, что ли? Перепутал с Роджерсом? Но настойчивые, нежные губы не собирались отступать, только касались еще жарче, еще напористей, уговаривая ответить. — Баки?! — голос Стива был как гром среди ясного неба. — Стив… Это… Это не то, что ты подумал… — Черт, Кэп! Они застыли как подростки, пойманные за курением. — Прошу прощения, — пунцовый Роджерс готов был провалиться сквозь землю. — Не знал, что здесь кто-то есть. Мне нужно было отработать речь для заседания сената, Фьюри ждет доклада о работе нашего отдела, — и нес всякую не относящуюся к делу чушь, лишь бы не обдумывать увиденное прямо сейчас. — Это не мое дело, — наконец, закончил он. — Говори, Барнс! — Брок заводился все больше с каждым сказанным словом: смятение, которое поселил в нем поцелуй, только усиливалось от присутствия их «третьей» стороны. — А я пойду. — Нет! — фирменный взгляд Зимнего мог остановить даже Халка. — Тебе тоже есть, что сказать Стиву. — Что происходит? — маски были у них у всех, но, пожалуй, Роджерс достиг наибольшего совершенства в мастерстве перевоплощения. Маска Капитана Америка была для него и щитом, и мечом. Эффективным, не дающим осечек. — Стиви… — Баки помолчал, не поднимая взгляд. — Эх, не так я представлял себе свое объяснение, — хмыкнул он. Но после заговорил быстро и страстно, словно не было семи десятков лет в шкуре Зимнего Солдата, а вернулись лихие тридцатые, когда он мог охмурить любую девчонку. — Ты всегда был для меня самым близким человеком. Я так привык, что ты рядом, что не представлял себя отдельно. Крутил романы, но четко осознавал, что ты — мой надежный тыл, мое сердце, мой дом. От такого растворения в другом человеке лишь один шаг до влюбленности, до одержимости. И я этот шаг сделал. Не думай, что я страдал! — он не выдержал и протянул руку к другу, но застыл в шаге от прикосновения к щеке. — Я прыгнул за запретную черту с разбегу! И ни разу не пожалел. Ты самый лучший человек на свете. И я люблю тебя. — Баки… — слова Барнса не укладывались у Стива в голове. Тот столько времени скрывал от него такое! Но у их беседы был и третий участник. — Странно услышать такое, а, Кэп? — ехидство всегда было лучшей броней, если непрошенные чувства вдруг начинали причинять неудобства. — И я прекрасно понимаю Барнса. Ты — лучший человек на свете, тебя нельзя не заметить, тебя сложно не полюбить, если узнаешь хоть чуточку лучше. Я… — заветные слова застряли в глотке. — Я и не смог. Некоторое время они молчали, каждому нужно было переварить произошедший разговор. — Мне нужно… Нужно… Наверное, впервые Капитан Америка отступил, с несвойственной ему поспешностью сбежав от смущающих обстоятельств.***
Они вдвоём пришли к нему под вечер. Только сейчас, открыв дверь и увидев Баки и Брока на пороге, Стив понял, что несколько часов просидел без единой мысли в голове, просто пялясь в пустоту. Поэтому сейчас ему пришлось в ускоренном режиме осознавать, что его лучший друг вот уже очень много лет испытывал к нему романтический и сексуальный интерес. А мужчина, на которого его тело реагировало определенным образом, тоже испытывал к нему сильные чувства. И при всем этом, они целовались друг с другом! Любого из этих фактов было достаточно, чтобы потерять ориентиры, а все три просто сбивали с ног! — Стив, — несмело начал Баки, — мы можем войти? — Это и твой дом, Баки. Ты можешь приводить кого хочешь. И я всегда рад видеть командира Рамлоу. — Вежливость — наше все, да, Роджерс? Пропустив их на кухню, Роджерс отступил к окну и замер, отстраненно отмечая, что пришедшие хорошо ладили: в четыре руки они быстро накрыли стол для чаепития по-суперсолдатски. Он мысленно усмехнулся. Баки знал его всю жизнь, знал и его вредные привычки. Да и Брок работал с ним достаточно давно, чтобы подметить, что Капитан Америка любил что-нибудь пожевать, если нервничал. Стив пытался сосредоточиться, пытался настроиться на разговор. Но, видимо, эмоциональная перегрузка была настолько сильной, что сознание частично отключилось, защищая само себя. Дальнейшие слова собеседников доносились как из-под толщи воды. — Кэп, ты прости нас, что вот так ворвались, но… — Странно говорить об этом, однако… — Если ты хочешь попробовать… — Если в тебе вызывают хоть малейший интерес мужчины… — Ведь нужно же тебе, не из вибраниума же ты… — Ты можешь выбрать любого из нас… — Мы сделаем все для тебя… — Только… — Только не гони второго… — Хотя бы посмотреть… — На что? — «отмер» Роджерс, машинально реагируя на последние слова. — На тебя, Кэп, — ответил за них обоих Брок. — На тебя, когда тебе хорошо. — Ладно, — сразу согласился он, не давая себе времени передумать. Оказавшись случайным свидетелем страсти между Броком и Баки, Стив вдруг почувствовал себя обделенным, лишенным чего-то важного, на что очень долго не обращал внимания. И он почувствовал острую потребность попробовать, каково это. Он влип, как бабочка в паутину, в отношения этих двоих, неосознанно начиная примерять роль третьей стороны в возможной триаде. — Так кого? — осторожно уточнил Баки. — Кого ты выбираешь? — Прости, Бак… Друг всегда понимал его с полувзгляда, понял и сейчас. Накачанный сывороткой мозг четко отмечал все детали их «путешествия» в спальню. Как Брок ушел в душ. Как Баки, обходя замершего Стива по широкой дуге, расстилал постель и выкладывал какие-то баночки на тумбочку рядом, как пытался что-то сказать, но, увидев бесполезность затеи, молчал, нервно теребя краешек простыни металлическими пальцами. Как Баки сел в кресло, стоящее в углу, и замер. Не выдержав молчания и бездействия, Роджерс начал раздеваться: каким бы профаном он в сексе не был, четко понимал, что снять одежду придется. — Ни шагу назад, да, Кэп? Подкравшийся Рамлоу, в обернутом вокруг бедер полотенцем, сверкал своей лучшей кривой усмешкой. Но конкретно сейчас она не вызывала никакого отторжения. Наоборот, придавала уверенности. Именно с ней командир группы огневой поддержки лез в самые опасные места. И ведь всегда возвращался, что давало надежду на успех и сегодняшнего, весьма сомнительного, мероприятия. — Эй, мы тут не воевать собрались, — Броку пришлось поднять руки в примирительном жесте, увидев, с каким решительным лицом Роджерс шагнул к нему. — Не надо бросаться грудью на каждую амбразуру. — Что вы меня, как маленького, уговариваете? — взорвался Стив. — А надо, как большого? — Брок всегда очень четко чувствовал настроение людей, особенно тех, к кому неровно дышал. Не то чтобы их было много. — Будет тебе, как большого. Он улыбнулся, как большой сытый кот, рассматривая обнаженную грудь Роджерса с таким восторгом и восхищением, что взгляд ощущался, как ласка. — Снимешь? — спросил он, глазами указывая на оставшееся на Стиве белье. — Или лучше я? Низкие, вибрирующие нотки в голосе, язык, быстрым движением смочивший пересохшие губы, выдавали его жажду, его настырное, ненасытное внимание, которое обычно Рамлоу держал на привязи, зная, каким стеснительным в личных вопросах мог быть американский символ. Все еще пребывая в каком-то ступоре, Роджерс стянул последнюю деталь своего облачения и шагнул навстречу, по-хозяйски кладя руки на теплые плечи Брока и ведя ими вниз, к ладоням. Он ведь хотел попробовать все? Прикрыв глаза, постарался сфокусироваться на ощущениях: было безумно приятно и чуточку стыдно, потому что дыхание мгновенно перехватило, и захотелось больше. Он не стал отказывать себе, изучив сильную шею, темные соски и нежную кожу во впадинках у тазовых косточек. Рамлоу хрипло простонал, с трудом удерживая себя на месте. Его шумное, свистящее дыхание, выдающее удовольствие, будило что-то жадное, что-то первобытное внутри Стива. Которое хотело выяснить, какой еще реакции можно было добиться. Полностью отпустив себя и свою силу, забыв на время о принципах, он сжал желанного мужчину в объятиях, приподнимая того над полом, заставляя оплести себя руками и ногами. Однако, сквозь дымку сладкого помешательства сознание настойчиво царапала какая-то мысль, не дающая совсем забыться. — Нет, так не должно быть, — оторваться было почти нереально, но ему было не привыкать превозмогать себя. — Я не могу. Мешать вам, врать вам, ведь сейчас я не могу отдать всего себя. А меньшего… — Не смей останавливаться! — прошипел Брок, и не думая ослаблять хватку. Он только-только распробовал неповторимое удовольствие от ровного, почти осязаемого жара, идущего от тела Роджерса, только решился опустить руки, чтобы сжать великолепную задницу, как все закончилось. — Продолжай, прошу тебя, — на спину Стиву легли две ладони: горячая и холодная, мягко не давая отстраниться. — Ты каждый день отдаешь всего себя. Миру, людям. Нам с Броком, — они переглянулись, — безусловно нужен ты весь. Но сейчас мы бы хотели дать что-то тебе. Не отказывай нам. — Давай, Кэп, тебе ведь нравится, — решительная мозолистая рука с силой провела вдоль члена, вырывая первый осознанный стон. Роджерс не помнил, позволил ли он себе стоны, пока в забытьи оглаживал смуглое тело командира СТРАЙКа. — А уж как мне нравится… Джеймс, раздевайся. Стив обернулся на Баки, но в глазах друга не прочел ничего, кроме жадного ожидания, сосредоточенного на ласкающей член руке Брока. Почему-то именно разрешить себе что-то чувствовать было сложно, а потом волна острого возбуждения подхватила его, как лавина, и понесла вперед. Может быть, дело было в Рамлоу: умелом, открытом, горячем, так явно наслаждавшимся процессом, что и неопытного Стива, и наполненного горечью Барнса, который по договору должен был только смотреть, захватила страсть. И так приятно, захватывающе и волнующе было обладать им, раз за разом скользить внутрь шелковой тесноты, смотреть в горящие, почти звериные глаза, полные нежности. Полные желания сделать еще лучше, еще слаще. Ему, Стиву, не Кэпу, не герою или начальнику. Пусть в коротких выдохах и угадывался его позывной, а не имя. Стоны Баки, ласкавшего себя, только добавляли остроты. Они толкали за край. Туда, куда Роджерс «прыгнул с разбегу», в момент наивысшего наслаждения понимая, почему люди тянутся к людям. Конкретным людям в поисках плотского удовольствия, а не целой нации, ради блага которой он всегда готов был пожертвовать всем, что у него было.***
Брок давно ушел к себе, не решившись даже на поцелуй на прощание, а Стив все ловил себя на том, что смотрит на входную дверь. Будто она могла открыться и впустить горячего, как огонь, мужчину, что хоть на миг принес в их дом тепло. — Им невозможно насытиться, — грустно сказал Баки, видимо, следивший за направлением взгляда друга. — Я пытался. Но как на огонь можно смотреть вечно, так Брок нужен рядом постоянно. Иначе замерзаешь. — Баки… Прости меня, я не должен был. Вы были вместе, а я… — Вместе? Знаешь, о чем мы чаще всего говорили? Ну, в постели… — Барнс мягко рассмеялся. — О тебе. О том, что было бы, будь ты нашим. Кого-то одного, — поправился он. — Черт! Странно прозвучало. — Бак, почему ты не сказал мне? — Потому что знал, как это будет. Как ты будешь оглушен и раздавлен, дезориентирован, угнетен. А потом скорей всего разрешишь делать с тобой то, что нужно другим. Разве нет? — Ты — самое дорогое, что у меня есть, — слова, которые в голове звучали легко и непринужденно, будучи произнесенными вслух, да еще и в таком контексте, внезапно показались глупыми и пафосными. — Ради тебя я готов на все. Насмешливо вскинутая бровь на обычно невыразительном лице (богатая мимика Баки Барнса тридцатых годов все еще была бывшему Зимнему Солдату недоступна) вызвала иррациональное желание поцеловать ее. Жест явно подсмотренный, впитанный у Рамлоу, и так напоминавший о нем самом. О том, что произошло здесь недавно. — Иногда, когда я вспомнил о своих чувствах к тебе, я позволял себе мечтать, что ты ответил мне, — Баки присел на корточки перед Роджерсом, поймав его ладони в свои, — что мы вместе живем, как раньше. Только теперь спим в одной постели не только для того, чтобы согреться. И я могу касаться тебя, когда захочу, могу, не таясь, смотреть с нежностью и получать такой же взгляд в ответ. Но потом я понял, что мы слишком изменились, — он резко выпустил руки друга, будто только сейчас рассмотрел, как выглядели его жуткие металлические пальцы, переплетенные со светлыми красивыми пальцами Стива. — Мы могли бы запереться здесь, воссоздать атмосферу старого Бруклина. Но чтобы жить, чтобы снова быть живыми, разморозиться окончательно, нам обязательно нужен он. — Баки… Мы не можем разделить его, не можем заставлять… — Конечно, нет, мелкий, конечно, нет. Но разве тебя не тянет согреться?