Тройка

      Жить втроем было непросто.       Роджерс и Барнс считали, что смогли наладить быт в новом для них времени, но первые же дни в доме Рамлоу показали, как они ошибались.       Начать с того, что к любимой кофемашине Брок перестал их подпускать уже на второй день. Потому что в первый день Стив, ведомый желанием приготовить для всех завтрак, сумел отломать специальный носик для приготовления молочной пенки.       С ужином дело тоже не задалось: пицца по-суперсолдатски не вызвала у Рамлоу энтузиазма, который долго разорялся, что если уж застрял дома на неопределенный срок, то питаться собирается нормальной едой. К тому же, ему доктор прописал правильное питание.       Готовить, как выяснилось, худо-бедно мог Барнс, но весьма ограниченное количество блюд, многие из которых приготовить было затруднительно по причине сильно изменившихся продуктов.       Поэтому Рамлоу, скрепя сердце, сцепив зубы и опираясь на костыль, приходилось готовить самому, что не добавляло ему хорошего настроения, и так испорченного дискомфортом от частичной беспомощности и необходимости бесконечно разминать утратившие подвижность мышцы ног.       Неловких ситуаций добавляло и наличие двух ванных комнат на троих. И хотя суперсолдаты были готовы бесконечно уступать раненому товарищу все подряд, ничто не спасало от вида выходящего из душа раскрасневшегося и распаренного Роджерса в одних тренировочных штанах. Да и Барнс с мокрыми волосами и во влажной футболке спокойствия не добавлял.       Сам Брок предпочитал мыться во время водных процедур, прописанных ему врачами. В центре реабилитации, куда ему приходилось ездить каждый день. Благо, коллегам было несложно закинуть его туда по пути в ЩИТ. Лишь бы не показываться своим временным сожителям без одежды.       Он не стеснялся шрамов, которые украсили его ноги и часть лица, посеченного осколками стекла, щедро сыпавшегося им с Джеймсом на головы во время крушения здания. Он боялся взглядов Кэпа, где вина мешалась с робким желанием, и Барнса, который смотрел горячо, но тоскливо и обреченно. Потому что они выбивали почву у него из-под ног, заставляя по ночам беспокойно крутиться на смятых простынях.       Во время бессонных ночей он спрашивал себя, почему всю его жизнь у него не было никого особенного, а теперь стало сразу двое. И как разобраться в хитросплетениях их отношений, Брок совершенно не представлял.       Хуже всего было то, что оба суперсолдата знали Рамлоу с совершенно разных сторон. И он уже устал переключаться между не в меру заботливым Роджерсом и то холодно-отстраненным, то по-детски обидчивым Барнсом.       Когда Джеймс пришел к нему в поисках забвения, Брок был на своей территории, сильным, уверенным, временами веселым, временами ехидным, но всегда готовым поделиться собой и своим жизнелюбием. И потому с Барнсом им прекрасно удавалось вместе решать бытовые проблемы, тренироваться, воевать. Тот был хмур и холоден, напоминая много раз менявшего хозяев большого бойцовского пса, бросившего надежду впустить кого-то в свое сердце. Которое к тому же тосковало по лучшему другу. Он готов был вцепиться в глотку любому врагу тех, кого считал близкими, но душевного тепла от него ждать не приходилось. Скорее, он сам в нем отчаянно нуждался.       Стив же, наоборот, видел Рамлоу открытым и уязвимым, сломленным внутренними сомнениями. И потому он так чутко реагировал на его боль. Стоило только срастающимся костям заныть на непогоду, как Роджерс несся к нему, вооруженный подушками, компрессами и горячим чаем, хотя сам Брок ни словом, ни делом не давал понять, что испытывал. И потому так приятно было проводить мирные вечера, читая и наблюдая за работой их домашнего художника. Почему-то от этой картины становилось так тепло и уютно, что хотелось иметь право зарыться поглубже в кресло перед телевизором, который не был включен ни разу, с тех пор как они начали жить вместе, и наслаждаться. Без опаски, что счастье кончится, едва доктора допустят его до оперативной работы.       Неожиданным было то, что связь между Стивом и Баки, слегка натянувшаяся после того как они начали делить одного, желанного им обоим, мужчину, все еще была достаточно крепка. Пройдя столько испытаний и проведя столько лет порознь, они общались друг с другом на каком-то ином, глубинном уровне.       И уже скоро Рамлоу стало казаться, что не самые лучшие свои полгода, когда его ежедневно таскали на допросы, и приходилось доказывать свою полезность и преданность ЩИТу, он провел и с Джеймсом тоже. Тот хорошо понимал, что такое было пойти против Гидры, но вот способность сопереживать точно была позаимствована у лучшего друга.       А когда доведенный до ручки самоуправством и любовью к фрагментации информации Кэп объяснил Фьюри, куда тот мог пойти со своими попытками приказывать СТРАЙКу в обход него, используя, между прочим, так любимый Барнсом русский мат, Брок осознал, что вдвоем те могли совершить что угодно. А уж втроем…       Но думать о таком было страшно, хоть и сладко до одури. А напряжение между ними тремя с каждым днем, проведенным вместе, все усиливалось.       Как ни странно, первым «сорвало» именно Стива, который, придя из ЩИТа, просто сгреб их обоих, стоявших у плиты, в объятья. Несмотря на то, что прикосновения у них были под негласным запретом. Несмотря на то, что Роджерс, свято блюдя личное пространство каждого человека, никогда бы не позволил себе даже мысли о том, чтобы его нарушить. Видимо, вконец заколебали Капитана Америка.       Но дальше ребротрещательных обнимашек дело не пошло, потому что одной рукой, скользившей по бедру, Стив наткнулся на последние полученные Броком шрамы, а второй, проникшей под футболку, на металлическую руку Баки. Разумеется, уловив изменения в настроении своей самой стеснительной и высокоморальной трети, они тут же разошлись каждый по своим углам. Рамлоу — на вечерний моцион, который теперь заменял ему физиотерапию, Барнс — готовить ужин, а Роджерс — приводить себя в порядок после задушевных разговоров с Фьюри на тему: «Оправдывает ли цель средства?».       Но, как бы они не боялись неловкости, встретиться лицом к лицу все равно пришлось. Брок еще гулял, когда ведомый ароматом вкусной пищи на кухню спустился вечно голодный Стив.       — Баки, — начал он, потому что еда никогда не была для него важнее людей, даже когда разогнанный метаболизм стал требовать к себе повышенного внимания, — я… Не хотел, чтобы так вышло. Ты же знаешь, что мне всегда было больно смотреть на твою руку, но никогда не было противно.       — Проехали, мелкий, — Барнс через силу улыбнулся, накладывая на огромную тарелку порцию, которой можно было накормить четверых. — Тебе не за что извиняться. Лучше скажи так Броку, чтобы он не боялся показывать нам свои шрамы. Его реабилитация почти закончена, а мы все еще ничего и не выяснили. Потому что…       — Потому что бегаем друг от друга? — Капитан Америка никогда не отступал, но тащить щит и звездно-полосатую форму в постель не хотелось. — Бак…       — Может быть, расскажешь, чего ты хочешь? В чем на самом деле нуждаешься?       Стив долго молчал, не решаясь начать разговор. Но больше держать все в себе не было сил. Кто поймет его лучше, чем Баки?       — Когда меня разморозили, я возвращался в одинокую квартиру в Бруклине и думал, что от тишины можно повеситься. Все было таким незнакомым. Но хуже всего было в ЩИТе. После введения сыворотки я, наконец, не чувствовал себя бесполезным, — он отзеркалил грустную улыбку друга, знавшего, как сложно для него оставаться в стороне. — Но после разморозки я ощущал себя потерянным, значащим меньше, чем рядовой оперативник, потому что не мог даже продуктов в магазине себе купить, — он слегка иронично усмехнулся, явно вспомнив что-то забавное из того времени. — Когда я уже нашел тебя, я возвращался и, открывая дверь, боялся увидеть, что ты сбежал, что ты бросишься на меня из засады, или что мне все привиделось, и ты умер в том ущелье.       — Стив, — Барнс, плюнув на все, подошел и обнял, позволяя спрятать лицо, и дальнейшее поведать уже своей металлической руке, которая была холодна и беспристрастна в любых обстоятельствах. — Я здесь. Я всегда буду с тобой. Вместе до конца, помнишь?       — Я помню, Бак. И я так признателен тебе за все, что ты для меня делал. Что продолжаешь делать, но… Только когда мы стали жить у Брока, я стал чувствовать, что возвращаюсь домой. И мне безумно хочется прижаться к готовящему Броку со спины и просто стоять, вдыхая его запах, пока вся усталость, вся мерзость, что творилась со мной днем, не уйдет, — Роджерс говорил тихо и сдавленно, зная, что его слова причиняли другу боль, но не говорить уже не мог. — А потом, поужинав, я хочу отвести его в спальню, нашу общую спальню и изучать его тело. Медленно и вдумчиво, сходя с ума не от страсти, а от желания доставить удовольствие. Благодарить за каждый день, проведенный рядом с ним. Хочу этого, несмотря ни на что. Несмотря на то, что от меня ждут другого. Геройского.       — Да, идеальная жизнь идеального Капитана Америка. Он с мыслями о благе страны просыпается, днем места себе не находит, если хоть что-то для этого самого блага не сделает, а потом то же самое во снах видит, — Баки криво усмехнулся. — Уж мне-то не заливай, Стиви. Ты всегда мечтал просто быть с кем-то. И я рад, что ты нашел нужного человека.       — Но я не могу представить свою жизнь без тебя. Особенно теперь, когда случилось чудо, и я нашел тебя, когда уже не рассчитывал найти.       Завибрировавший телефон Роджерса заставил их разжать объятия.       — Наташа? Уже вернулся домой. Да, к Броку. Понятно. Выезжаю.       — Долг зовет? — поинтересовался Барнс.       — Наташа сказала, что всплыла видеозапись, на которой сторонники Гидры обещают устроить теракт. Нужно разобраться.       — Удачи, мой капитан, — полушутливо отдал честь Баки, улыбаясь во весь рот, как улыбался каждый раз, когда отпускал Стива на совещания к полковнику Филлипсу.       Но стоило двери за Роджерсом закрыться, как все его благодушие мигом слетело с него. Внутри все болело, будто его опять вскрывали без наркоза. Для себя он определил, что именно так ощущалась боль от внутренних переживаний. Беспомощно взвыв, он раскрошил стакан металлической рукой. Но небольшой горки осколков оказалось мало, чтобы хоть немного успокоиться, и основательному измельчению подверглись все остатки их ужина.       Конечно, битье тарелок не могло утомить Зимнего Солдата, который мог быть в самом активном состоянии несколько суток. Однако, немного включило сознание. И он отправился собирать вещи. Именно за этим занятием и застал его Брок.       — Так-так. Введение сыворотки, похоже, ускоряет метаболизм, но отключает мозг, — саркастично заметил он.       — Так надо, — буркнул Джеймс, укладывая притащенное в дом оружие в небольшую спортивную сумку. — Слушай, Рамлоу…       — Так я теперь Рамлоу? — к Зимнему Солдату было невозможно подкрасться, но Джеймс сейчас был слишком взвинчен, чтобы что-то замечать. Так что прикосновение к волосам стало полной неожиданностью. — Чего ты взбесился?       — Не хочу мешать, — но, вопреки словам, потянулся в ласкающей руке. Как мальчишка, который внезапно осознал, что не самый любимый сын у родителей, и нуждался в тепле любого, кто способен его дать.       — И с чего же ты взял, что именно ты мешаешь? Почему не я? — ехидно уточнил Брок, не отнимая, однако, руки. — Вашей дружбе уже сотня лет, мало что может соперничать с таким.       — Дружбе! В том-то и дело! Он не хочет меня. А я больше не могу находиться здесь и видеть, как вы смотрите друг на друга. Я больше не могу терпеть его дружеские объятия, когда знаю, каким он может быть в моменты страсти: открытым, жадным, отзывчивым, — он потер глаза живой рукой, словно прогоняя наваждение, и закричал:        — Я с ума схожу! И ты. Ты тоже! Ходишь по дому в этой своей обтягивающей футболке, словно… Словно не понимаешь! Дальше так продолжаться не может, — запал иссяк и теперь он почти шептал. — Я боюсь впасть в режим Солдата, тогда мне сам черт не брат. И… И навредить…       — Эй-эй, отдышись, — рука в волосах сжалась крепче, заставляя запрокинуть голову. Хоть немного отвлекая от раздрая в душе.       — Мне было так хорошо с тобой, Брок, — горько сказал Джеймс, осторожно обводя губы Рамлоу кончиками пальцев, в последний раз ощущая их горячую гладкость. — Спасибо. Постарайся сделать так, чтобы Стив был счастлив. Он того заслуживает.       Чтобы выбраться из кольца теплых рук, пришлось сделать над собой значительное усилие, но он справился.       — За что мне это? Нанимался я, что ли, суперсолдат вразумлять?! — риторический вопрос и два глубоких вздоха, чтобы успокоиться и отправиться догонять.       По-военному быстро обувшись, Барнс в последний раз оглянулся на дом, где он был почти счастлив, почти поверил, что кошмары в его жизни закончились. Он горько усмехнулся. Когда он был Зимним Солдатом, он привык, что мир вращался вокруг него. Пусть с ним обращались, как с вещью, но как с ценной вещью. Он всегда был в центре внимания, вокруг него было построено все, ведь он был самым мощным оружием Гидры, по пустякам его не размораживали. Теперь он был свободным человеком, который не знал, как завоевать двух самых дорогих ему людей. Такая ирония!       — А ну стоять! Ты лучшее оружие легендарной организации или трепетная барышня?! Вернись в дом и дождись Роджерса, — рявкнул Брок. — Имей совесть сказать ему в лицо, что уходишь.       Злобно глянув из-под надвинутой на глаза бейсболки, Джеймс все же повернул назад. Как бы ни было неприятно это признавать, но Брок был прав. Нужно было иметь совесть, смелость или что там еще обычно было припасено у безупречного Капитана Америка как раз для таких ситуаций. Назвался его другом — изволь соответствовать. Хоть и хотелось сейчас раствориться в ночи, развеивая то, что успел построить Баки Барнс. Становясь снова Солдатом: без чувств, без эмоций, без приказа.       Однако коварный Рамлоу не только к совести взывал. Зная, как действует на любовника, он снял футболку и щеголял голым торсом, будто нарочно выставляя напоказ сильные мышцы и смуглую, гладкую кожу. Свет был потушен, а заглядывающая в щель между шторами луна делала вид еще более шикарным.       — Что ты делаешь? — как же сильно он соскучился. Наверное, сейчас его тактильный голод был сравним с голодом Солдата, ведь тот не знал, как могло быть хорошо с другим человеком, соответственно, не мог понять, что теряет.       — Что я делаю? Что ты делаешь? Закатываешь истерику! А ведь лучший снайпер Второй Мировой. Уж ты-то должен уметь выжидать момент!       Джеймс нахмурился, как никогда напоминая Зимнего, и Рамлоу на мгновение кольнул страх. Но подавил его в зародыше: чтобы удержать нервного, недоверчивого Барнса, он должен был полностью ему открыться.       — Иди сюда, — позвал Брок.        С их первой ночи он усвоил, что с бывшим Солдатом нужно было разговаривать, тогда он размякал, и его можно было подвигнуть на любые действия. Скорей всего, сказывались последствия кодировок, подаваемых в устной форме.       — Давай, не стесняйся. Хочу рассмотреть тебя поближе. Все-таки больше мне такое зрелище не светит.       Рамлоу дождался, пока Барнс замрет посреди комнаты, безвольно опустив руки вдоль тела, и лишь затем неспешно прикоснулся к нему.       — Разве я не говорил тебе, что ты красивый? — Брок вел ладонями по коже, прислушиваясь к сбивающемуся дыханию. — Не дергайся! Давай, покажи мне себя. Уверен, что перед Баки из Бруклина не могла устоять ни одна дамочка. А в тебе есть его часть, — он ухмыльнулся, нарочно задевая ногтями, заставляя вздрагивать и яростно сверкать глазами. — Уж он бы ни за что не уступил своего Стиви другому. Он бы взял от жизни все.       — Но я — не он! — глухо выговорил Джеймс, пытаясь сосредоточиться, но сенсорная перегрузка всегда выбивала его из колеи, не позволяя мыслить здраво. Оставляя голые инстинкты.       — Да, Гидра изменила тебя. Отточила в тебе умение добиваться поставленной цели любой ценой до филигранности, — Брок коротко прижался губами к губам, почти зло укусив за полную нижнюю. — Теперь некому отдавать приказы, так поручи себе миссию сам, черт тебя дери! Не будь тряпкой!       Рамлоу отступил к стене, отворачиваясь и делая вид, что разочарован, что собирается уйти.       Он рассмеялся, когда на него налетел Барнс, не давая сдвинуться с места: жадно целуя и оглаживая торс, практически распластав по стене.       — Вы двое не понимаете, насколько необходимы друг другу, — прохрипел Брок, когда Джеймс прекратил терзать его губы и перешел на шею. — Только с тобой он сможет отпустить свою силу, только с тобой — забыться, не боясь подставить спину, — гипнотический шепот вливался в уши, заставляя трепетать от какого-то запредельного восторга. — И только он сможет удержать тебя, если ты покатишься за грань безумия. Не стоит лишать его и себя такой возможности.       — Молчи! Пожалуйста, молчи! — молил Барнс, пока, чуть не воя, сдирал с него штаны, чувствуя, что события сегодняшнего вечера грозили пошатнуть его и без того хрупкую психику. Он вот-вот мог совершить что-то, о чем потом пожалел бы. — Или я не знаю, что сделаю, — мир вокруг опасно выцветал, грозя появлением Зимнего Солдата. Голос Брока был путеводной нитью, за которую цеплялся Джеймс, но слова его были ядовиты. Они подтачивали его самоконтроль, заставляя сильнее сжимать прижатое к стене тело, делая из поцелуев укусы, а из поглаживаний — захват.       — Страсть по-суперсолдатски! — полузадушено выдавил Рамлоу. — Обычным людям не пережить…       Но чья-то рука остановила Барнса. Чья-то сильная, горячая рука сжала его пальцы, успокаивающе проведя по запястью. Кто-то большой и сильный прижался сзади, даря уверенность и спокойствие.       — Стив… — всхлипнул Баки, — пожалуйста! — И в этом слове слилось все: и просьба удержать от безумства, и мольба подарить ласку, и призыв не отпускать.       — Я держу, Бак, я тебя держу, — Роджерс обхватил ладонями лицо друга, успокаивающе поглаживая скулы большими пальцами, но губами потянулся к Броку. — Ты наш маяк, — шепнул он после нежного поцелуя, — без тебя мы бы так и блуждали во тьме. Суперсила ничего не значит без человеческого тепла, — и еще раз коротко взглянув Рамлоу в глаза, будто хотел занять немного смелости, Стив поцеловал Баки: нетерпеливо и жадно, показывая, насколько сильно его завело то, свидетелем чему он стал, вернувшись домой несколько минут назад.       Барнс просительно застонал, попытавшись вжаться сразу в них обоих, сходя с ума от обилия ощущений: Роджерс продолжал целовать его, а Рамлоу гладил по животу и бедрам, время от времени прикусывая шею и ворча что-то про то, что к суперсиле супермозги не прилагаются.