Миссия и Мракоборец

Через два месяца собраний Ордена в доме двенадцать на площади Гриммо, она справляется обходить подставку для зонтов почти каждый раз, когда заходит в древний и благородный дом Блэков. Она, думается, черсчур сильно гордится этим не-достижением, но её неуклюжесть особенно невыносима, когда она взволнована, а всё, связанное с Орденом, её волнует: их общая целеустремлённость, предвестие сражений и — интригующая компания. Так что она радуется своим маленьким победам там, где может. За лето у неё вошло в привычку приходить на собрания пораньше, чтобы выпить по чашке чая с Сириусом и, если Римус периодически присоединяется к ним, то, что ж, чем больше, тем лучше. Однако сегодня, когда она добирается до кухни, Сириус сидит за длинным столом в одиночестве, с кружкой и Ежедневным Пророком, и он ухмыляется, когда видит разочарование на её лице. "Лунатик скоро спустится," сообщает он ей, улыбаясь поверх ободка кружки. "Он пока отлёживается." Неужели она так очевидна? Она решает, что лучше всего не отвечать, и молча наливает чай в чашку. Когда Римус наконец входит в комнату, её сердце бьётся так громко, что она уверена — он непременно слышит; она ведь знает, что у оборотней обострены чувства восприятия, и, в любом случае, оно зовёт его по имени: Римус-Римус-Римус-Римус. "Здоро́во, Римус," радостно обращается она к нему, но его ответ звучит как-то подавленно. Он выглядит подавленным, замечает она, и немного больным — и тут она вспоминает, что завтра будет полнолуние, и что для оборотней весьма типично отвратительное самочувствие за пару дней до превращения (чтение Как Выслеживать И Убивать Тёмных Существ пригодилось, хотя возможно и не в том ключе, в котором предполагал Отдел Мракоборцев). Он наливает себе чая, но не садится за стол, а облокачивается о краешек раковины, закрывает глаза и вдыхает пар, поднимающийся из кружки крепкого чая. Полнолуние будет завтра, опять думает она. Она не уверена, что восемь недель назад осмелилась бы зайти в этот дом так близко к лунному пику, а теперь единственная её реакция — огорчение от того, что он не подходит ближе. И хотя она была рада, что страх перед волком исчез так быстро, замена страха на необъяснимое, навязчивое влечение к самому человеку была неожиданной. Конечно, желание сбежать от кого-то, едва увидев, и желание прижаться к нему же, так близко, чтобы вдохнуть запах — в его случае, смесь книг, чая и нотки мускуса — конечно, эти два инстинкта были прямыми противоположностями друг друга, и тем не менее, она перешла от одного к другому с головокружительной скоростью, и всё, что ей остаётся делать — заставлять своё так привыкшее к движению тело оставаться в кресле. Наконец, он подходит, чтобы сесть рядом с ней — поняв, возможно, что именно у неё сейчас находится сахарница, к которой он тянется, в тот самый момент, когда она собирается передать её ему, и их руки сталкиваются, а она немедленно роняет фарфоровую вазочку и резко, громко вдыхает воздух. Смущённая, она поднимает взгляд на напрягшегося Римуса, очень медленно и очевидно отводящего руку назад, как будто он пытается не напугать её, и она с ужасом понимает, что он должен был подумать о её реакции. "Прости," бормочет он, не глядя на неё. Наконец-то она рада своей неуклюжести; удобное прикрытие. "Нет, нет, Римус, я сама виновата," говорит она и прикасается ладонью к его предплечью, виновато сжимая. "Всё в порядке," с облегчением говорит он, приводя в порядок сахарницу и её содержимое одним взмахом волшебной палочки, и ещё раз улыбается, а она не спешит отпускать его руку и вдруг понимает, что притяжение к нему было с самого начала, даже до того как полностью исчез страх, и что может быть те два инстинкта не такие уж и противоположные в конце концов.