Случайность - касание судьбы

      Оголённые деревья противно скрипят от касаний холодного ветра, под пустующие скамейки забились листья: ржавые и влажные от недавнего дождя, они слиплись под ногами в нелепое грязное полотно. Раннее утро обнимает туман, отчего очертания домов вдали смазываются и будто подрагивают от сырости и холода, вместе с голыми ветвями искажаются в пространстве, как на старом пыльном экране.       Замотавшись шарфом чуть ли не до носа, я неспеша иду в универ. Рюкзак тянет правое плечо вниз, руки в карманах то сжимаются в кулаки, то снова разжимаются в попытке чуть-чуть согреться. На улице минус, а я щеголяю в осеннем пальто, как ни в чём не бывало. Мысли судорожно путаются в спешке колёс машин и скрежете трамвая по кривым рельсам. Забитые доверху маршрутки выплёвывают на улицы партии учащихся и рабочих, набирая новые. Люди толпятся на остановках, пихают друг друга локтями в надежде успеть на работу, занять сидячее место или же просто попасть в транспорт. Это зрелище каждый раз вызывает дикое отвращение. Несмотря на то, что живу я совсем не близко к своему учебному заведению, я хожу пешком, мирно стаптывая каменную кладку одной и той же улочки вдоль парка. Пусть и дорога занимает в целом около часа, я вдоволь наслаждаюсь свободой и одиночеством.       До праздников осталось совсем немного, сессия в самом разгаре, а я умудрился получить уже три автомата. Осталось решить проблему с одним преподом, который, несмотря на моё присутствие, неделю ставил н-ки. Самое забавное из этого то, что вся группа также меня не замечала, а когда я что-то спросил у светловолосого парня, сидящего передо мной, повернувшись, он удивлённо раскрыл глаза и спросил: «Ты давно пришёл? Я думал, ты опять болеешь». Моему смеху и в то же время грусти не было предела в тот момент.       Так и прошёл весь семестр, точнее, подходил к концу. Время от времени приходя на пары, я писал и делал всё, что нужно, никогда не отвечал, даже если знал, пока меня не спрашивали. Ни с кем старался не общаться, и, судя по всему, со мной контактировать никто и не хотел, оно и к лучшему. Нужно было просто терпеть и ждать. Пережить этот «важнейший период в жизни», как просто обязанность, которую нужно было пронести на своих плечах ещё четыре года. Когда мать запихнула меня в архитектурный, аргументировав это тем, мол: «Ты же постоянно что-то рисовал на полях в школьных тетрадях, к тому же и с математикой у тебя всё хорошо», — я и не думал, что всё будет настолько жёстко. Конечно, черчение и высшая математика — это жуть как увлекательно, но, к сожалению, нет тут ничего общего с закорючками на клетчатых полях.        Когда я подошёл к огромному обветшалому зданию и зашёл внутрь, то про себя заметил, что никакой разницы в температуре тут и снаружи не наблюдается — просто сказка. Направился на третий этаж, нашёл свою аудиторию, присел на один из стульев вдоль стены, и, в ожидании, так и не вынимая рук из карманов, принялся рассматривать трещину на потолке; деформированный, он казался гораздо интересней, чем просто побеленный и идеально гладкий. Было в этом несовершенстве что-то… совершенное, что ли, — как бы странно это ни звучало, но в моей голове проскользнула именно такая мысль. — Доброе утро, Акутагава-кун, — чуть вздрогнув от неожиданности, я поднял голову на Ацуши, что, запыхавшись, расстёгивал дутую куртку. — Ты давно пришёл? — Ага, — единственное, что я ответил, максимально показывая своим видом, что развитие этого разговора меня не интересует. — Я проспал опять, так боялся, что не успею, — облегчённо выдохнув, он снял со своей белобрысой головы вязаную шапку цвета мяты, но не тронул того же цвета шарф, край которого спадал с плеча. Его щёки украшал румянец. — Ты всегда приходишь заранее? — Да. — И высыпаешься нормально? Всегда удивлялся таким людям, как же так — спать-спать и не просыпать, да и высыпаться? Сравнимо с умением какого-то бога, — улыбнувшись, он чуть наклонил голову вбок. — Наверное.       Этот парень не раздражал меня, не вызывал каких-то особо негативных эмоций, но казался жутко наивным и глупым, поэтому я отторгал это бесполезное и беспочвенное общение. Только он хотел сказать ещё что-то пустое, как я поднялся и направился в аудиторию, сообщая ему: — Пара началась.        Время текло вяло и нехотя. Я сидел у окна и рассматривал пустующие парты и ссутулившиеся фигуры одногруппников. Все сидели в куртках — в универе не топили. Несмотря на то, что это только первый курс, у нас уже почти полгруппы откровенно филонили, а присутствующие надеялись на снисходительность преподавателя и трояк за свое нахождение здесь. Я ждал экзамена и старался не набирать пропусков. Вследствие своей проблемы мне пришлось пропустить почти две недели — проходил реабилитацию в одной из клиник. Это вовсе не психушка или что-то вроде — скорее санаторий, где тебе оказывают психологическую помощь и помогают разобраться со всяким дерьмом. Я часто бывал там, но лишь на время меня отпускало.       В детстве я мучился бессонницей, никто не мог понять, что со мной не так. Запивал оладьи с нутеллой чаем с таблетками и жил на седативных успокоительных да снотворном. С класса, наверное, восьмого началась гаптофобия, и я перестал контактировать с людьми. Если раньше у меня было мало друзей, и одноклассники косились как на странного и мрачного, то теперь я полностью оправдывал их слова. Меня триггерит от прикосновений.        Пара закончилась так же уныло, как и началась. Я жду, пока все покинут аудиторию, чтобы выйти последним. Ацуши оставляет своих дружков и подходит к моей парте. — Акутагава-кун, знаешь… Сейчас окно, может быть ты был бы не против сходить со мной в столовку за компанию? — слишком неуверенно спрашивает он, будто бы из обязанности нелепого статуса старосты. — Нет, спасибо, — я застегиваю рюкзак, уже сложив все письменные принадлежности. — Что ж, вот как… Хорошо, тогда увидимся, — он поднимает руку в жесте прощания, а я невольно напрягаюсь и глубоко вдыхаю. Слишком близко. Господи, чего он привязался-то ко мне?        Коридоры, усеянные студентами с конспектами в руках, смешки и оторванные кусочки фраз гулом звучат в ушах, сливаясь в какофонию. Мне становится жутко неуютно, и я отправляюсь на крышу. Мало кто знает, но на пятом этаже в аудитории 502 через каморку есть выход на свежий воздух. Хотя это сверхсекретно, и узнал я об этом чисто случайно, осматриваясь в один из летних дней, когда мать потащила меня сюда. Я сделал дубликат ключа и под шумок стал приходить сюда, когда накатывают лишние эмоции. Вид оттуда открывается волшебный, пусть и бетонные коробочки, похожие на осиные ульи, смыкаются близко друг к другу, закрывая практически весь обзор, но небесный люфт с убегающим вдаль горизонтом как-то усмиряет мой настрой. Когда я вглядываюсь в маленькие фигурки людей, — что шагают в неведении куда-то по своим делам и даже не подозревают, что кто-то может наблюдать за ними в этот самый момент, когда они укладываются меж пальцев, как маленькие насекомые, такие же приставучие и громкие, — окружающая меня бурная жизнь становится менее давящей.        Повернув замочную скважину старой двери с выбившимся поролоном, я немного прижал её, открывая, и неяркий свет залил глаза. Каково же было моё удивление, когда на парапете я увидел длинную фигуру человека, что стоял у самого края и, не поворачиваясь, молча смотрел куда-то перед собой. Меня пронизывает гневом от осознания того, что кто-то ещё позволяет себе приходить сюда, что вообще у кого-то есть доступ к единственному священному месту в этом проклятом суматохой здании. — Эй, — бросаю я, — студентам запрещено выходить на крышу, — говорю, но… Как только последние слова слетают с моих уст, гнев как водой смывает, потому что единственное, что хоть как-то доходит до сознания, — это наклонившаяся вперёд фигура неизвестного человека. Рванув со всех ног к парапету, сократив довольно внушительное расстояние буквально за долю секунды, я успеваю схватить его под локоть и одёрнуть назад. Едва моя ладонь отстранилась от шершавой ткани чёрного пальто, я прижал её к груди и упал на колени, согнувшись к полу, — сердце колотилось бешено, я не мог вдохнуть воздух. — Вот же досада, я думал, что сюда уж точно никто не придёт, — с наигранным весельем пропел неудачливый суицидник. Приподнявшись, он театрально стряхнул с пальто несуществующие пылинки и устало выдохнул. — Почему же люди так любят лезть не в свои дела?        Я чувствовал, как накатывает паника, подрагивая в моих мышцах. Сорвавшись на кашель, я повторял про себя вновь и вновь, что всё в порядке, я в порядке. По кругу в моей голове повторялись эти слова, а трезвая часть сознания пыталась ухватится за них, как выброшенный за борт человек пытался схватиться за трос в неистовый гнев шторма. — Что с тобой, случайный ангел-хранитель? — недовольно бормочет парень с каштановыми волосами и подходит чуть ближе. — Всё в порядке, я в порядке, всё в порядке… — повторяю уже вслух, сердце колотится в грудной клетке, а я слышу вой проезжающих вдалеке машин. Мне кажется, что всё вокруг давит на черепную коробку, ещё мгновение, и она треснет, а я растаю в этом тумане, меня разорвёт на мелкие кусочки ненужности и беспамятства, останется лишь пустое место — даже не лужа, не пепел, даже не грёбаная трещина на потолке, привлекающая внимание наблюдательных, просто пустота. — По тебе не скажешь, эй, — сквозь сливающиеся в какую-то абстракцию расплывающиеся силуэты я вижу тянущуюся ко мне руку. На мгновение я прихожу в себя и резко отодвигаюсь. — Не тронь меня! Не прикасайся! — проорал я, после чего кое-как поднялся и стал бежать. Старая дверь скрипит петлями, с силой хлопает. Я несусь по этажу, номера кабинетов проскальзывают мимо, лиловый цвет стен сменяется бежевым, затем голубым, коридор кажется бесконечно длинным. Забежав в туалет, я громко дышу, вцепившись в плечи пальцами, будто бы это поможет, словно так будет легче осмыслить и забыть только что произошедшее дерьмо. «Лучше бы я дал ему умереть, зачем надо было вмешиваться? Чёрт!»        В голове никак не укладывалось. Я не обнимал родную мать больше пяти лет, я… Я ведь даже не знаю, что такое объятия, — а тут какой-то мудак, почему я это сделал? Нахрена надо было лезть не в своё дело? Двухгодичное лечение — и всё насмарку! Меня трясло как от жуткого холода, я чувствовал, как со лба по щеке стекает капелька пота. Казалось, Земля покинула своё место на орбите и отправилась в свободное плаванье бороздить просторы космоса. Еще мгновение, и атмосфера разорвётся, точно легонько тронутая паутинка, и я задохнусь.