Олеся

День начинался как всегда: кофе, сумка, пальто поверх небольшого серого платья. Сегодня выбор пал на аккуратные комплект из этого самого платья и черных балеток, которые оказались такими расшлёпанными, что по ощущениям напоминали тапочки. Волосы были чистыми, поэтому мои жидкие волосы лежали аккуратными и нежными прядями на плечах, ну как я думала, но на деле вполне могло оказаться, что они наэлектризовались и торчат в разные стороны как тополиный пух. В начале четверти каждый раз был педсовет, на котором я обязана была присутствовать как преподаватель самых ярких учеников школы, или по другому — выпускников. Опустившись за стол, я надеялась, что это не продлится долго, потому что у меня были дела поважнее, например десятое задание из ЕГЭ, для тех самых выпускников, которым была дарована минута счастья без учителей, пока мы все сидели тут. Я прямо вижу, как Додонов сидит на моём учительском месте, закинув ноги на стол, а девочки вертятся вокруг доски пытаясь стереть всё то, что хотят написать мальчики. И так глупо и легкомысленно смеются, разговаривая обо всё на свете, не считая экзаменов. Улыбаюсь, сидя в своём уголке, поодаль от остальных преподавателей, закрашивая клеточки в своём ежедневнике и попутно что-то записывая за говорящим. —… и напоследок… Эта фраза вселила в меня надежду и подарила чувство радости, потому что это значит, что мы уже близки к концу. — …мы поговорим и дисциплине… — я выдохнула, подперев рукой подбородок. В моём классе проблем с дисциплиной не было… как я думала. До того момента, когда к нам вызвали самых проблемных детей. Да, была в нашей школе традиция вызывать детей на педсовет, чтобы обсудить с ними их отношения с уставом школы. На моей прошлой работе так не делали, не желая задевать чувства детей, и именно поэтому они сами почти никогда не хулиганили. В месте, где нет законов, нет и беззакония, поэтому они все были приличным учениками и хорошими детьми. Всё-таки я не понимаю эту тенденцию сидеть как на ток-шоу и высказывать детям всё, что накопилось. Стоит отдать должное тем учителям, которые молчали, но были и те, кто, не стесняясь, вываливает на стол всё то, что у них накопилось на этого несчастного ребёнка. Это меня удручало, потому что для ребёнка, что десяти лет, что восемнадцати ограничение в самовыражения например — это прямой путь к отбитию у них любви к школе. Хотя и громкая ругань за поведение была безсмысленна, во-первых, ни один ребёнок не будет слушать старых женщин, собравшихся как на базаре, чтобы осудить его, а, во-вторых, это жестоко! Несчастные дети выслушивают от нас, стоя, как на передовой во времена первой мировой. И самым большим шоком для меня было, когда в помещение зашла Леся. Нахалка, на педсовет пришла в джинсах. Я, конечно, миллион раз говорила ей, но она точно и чётко давала понять, что слушать она никого не собирается, слушаясь меня только тогда, когда совсем припрёт. Я клянусь, иногда я была готова ей отвесить хорошенького люля за поведение, но она так умело и легко могла меня обоять и запудрить мозг, что пока что я ни разу не нарушила данную себе клятву «о великом терпения и смирении». Когда она зашла, она первым же делом нашла меня и не отрывала взгляда. А я и злюсь на неё, но мне становится удивительно смешно оттого, что она тут, и как всегда по той же причине, и закатывая глаза, роняю голову на руки, тру глаза. Поднимая улыбающиеся глаза, немного слезящиеся от смеха, смотрю на неё, подпирая голову рукой. Дурёха. — у нас школа, где все обязаны носить форму, — воскликнул кто-то спереди. — будь добра, объяснись, — обвалилась к ней завуч, пока она стояла, гоняя конфетку во рту. Паразитка. — мне так нравится. — коротко ответила она, перенося вес с одной стороны на другую. Её взгляд проскользил по всем и снова остановился на мне. Прищурившись, она смотрела, облизывая свои губы. — нравится — это одно, а то, как ты поступаешь другое. Вы выпускники, вы образцовый класс, на вас ровняются все ученики, а ты пренебрегаешь всем этим только из-за своего вкуса? — пошли наезды со стороны старейшин педагогического состава. — я не просила этого. У меня и выбора особо не было. — Всё-таки она такая смелая. Ходит по лезвию ножа, и как! Самоуверенной походкой, летящей и целеустремлённой. В пору бы завидовать, но я отвечаю за каждую голову в моём классе, даже самую дурную. — бессовестная, — позволил кто-то себе сказать тоном, который явно говорил о том, что говоривший, считает себя умнее всех собравшихся. В классе повисла полная тишина, и все смотрели друг на друга, все ожидали того, что кто-то замнёт эту ситуацию, но никто не решался, потому что ситуация была кощунственная. А я просто закипела. У меня руки сжались в кулаки в мгновение ока. — позвольте! — я встала, закрывая свою тетрадку. — Я не позволю таких выражений в сторону своих детей. — Я сама не поняла, как разгорячилась, говоря это, и повисла ещё более неловкая тишина, все уже смотрели на меня и ждали каких-то оправданий, а я стояла, сжав губы, и глядя на людей в помещении, и особенно на Лесю, которая смотрела прямо мне в глаза, и, она явно не ожидала того, что я сделала. Я и сама понимала, что я не думаю, что несу, но мои либеральные взгляды закипели во мне, начиная выплёскиваться.  — Позвольте, — я встала, протискиваясь между людьми под всеобщим взглядом. И обойдя всех, взяв Лесю за ладонь, прошла с ней к выходу, коротко прошептав: «идём». Мы вышли и, стоя в полностью пустом и тёмном коридоре, встали друг напротив друга. — не бери в голову всё, что они сказали, — я попыталась как-то уберечь её от плохих эмоций, которые могли бы остаться после этого происшествия. — не беру. У меня нашёлся защитник, — она улыбнулась, направляясь в сторону класса. — Не думала, что вы так поступите, — её тон стал серьёзным, и Леся шла, не глядя на меня, но в её словах было больше веса и воодушевления, чем обычно. — ты моя, могу я оставить тебя один на один в этом змеином кольце? — попыталась отшутиться я, но получилось глуповато, поэтому я, скорее всего, выглядела покрасневшей и смущённой от похвалы. — я серьёзно, — она приостановилась недалеко от двери в класс. — Это было круто, Кира Васильевна. — ты только не зазнайся. — Я попыталась отвернуться, опустив голову, она смотрела на меня, как мой скромный хвостик скользит с плеча на грудь, а нос и уши краснеют. Ну, может и не следила, но я четко чувствовала её взгляд на себе. — Я сама себе удивлена, — я резко вскинула голову, пугая её резким жестом. — я вижу, — Мы стояли так около нескольких секунд, пока мой тёплый платок скользил с плечей на пол, и, смеясь, она подняла его, пока я, как дурочка, стояла и пялилась, прижав к себе книги, на то, как она нагибается, поднимая мой платок. Но, как ни странно, на следующий день, хоть она и была в джинсах, и кроссовках, но кроссовки были черные, блузка белой, а жвачка или конфетка появлялась в её рту только на переменах, и она гордо плыла мимо всех тех училок, которые самым наглым образом обругали её на совете. Я уверена она и сама бы высказала им всё, что думает, но она не делает этого, зная, что я, во-первых, сама не дам её в обиду, и второе, она знает, что ругается она покруче меня, но новые проблемы ни мне ни ей не нужны, поэтому мы улыбаясь, храним этот негласный уговор, который никто ни разу не озвучил, но обе знают.