Grape sea

Из подъезда серого многоквартирного дома вышел молодой мужчина в изношенном тёмном пальто: какого оно раньше было цвета нельзя разобрать — то ли синее, то ли фиолетовое, то ли чёрное. Раннее утро среды: незнакомец, судя по всему, спешил на работу. Вместе с толпой равномерно шагающих людей он передвигался по тротуару, то и дело перекидывая портфель с документами из одной руки в другую. Однако его лицо выражало невозмутимость, свойственную матёрому офисному работнику. Преодолев перекрёсток, мужчина взглянул на часы экрана торгового центра и ускорил шаг. На проходных он не задержался — быстро поздоровавшись, забежал с толпой в лифт и отправился к своему рабочему месту. Ему удалось успеть вовремя: оставалось даже три минуты в запасе. Молодая стажёрка, увидев, что мужчина заходит в кабинет, радостно поприветствовала его: — Шигото-сан, доброго утречка и хорошей работы! Тот ответил ей что-то в подобном роде и прошёл к своему столу, попутно здороваясь с остальными коллегами. Сняв пальто и усевшись, Шигото-сан начал свою монотонную рутину: включил монитор, открыл exel, распечатал таблицу и начал сверять бесконечные ряды цифр. Со счёта постоянно сбивали разговоры коллег, писк компьютеров, шелест бумаги и прочая несмолкаемая возня — он так и не смог привыкнуть к ней за несколько месяцев. Стал злее, раздражительней; появились навязчивые мысли об отвоевании своего личного спокойствия, начиная от простого крика "заткнитесь" и заканчивая мордобоем. К своему стыду, ему пришлось признать, что такие мысли возникали и в отношении женской половины сотрудников: одна дама в годах двумя столами правее смеялась таким визжащим высоким тоном, что хотелось зарядить ей степлером по лбу. Нервно вздохнув, Шигото-сан достал из верхнего ящика шарик-антистресс — лучшая его покупка за последнее время. Нельзя было тратить лишние деньги; всё уходило в накопления для будущей эмиграции, но доход с другой работы всё же иногда тратился на подобные маленькие вольности.

***

Наконец, на часах пробило 17:00, и Шигото-сан стал собираться домой со спокойной совестью: он всегда работал в обед, и вместо бесполезного трёпа заполнял ненавистные таблицы и договоры — делал всё, чтобы закончить скорее. Приятным бонусом были и хвалебные замечания начальника, выражающиеся в ежемесячной премии, не такой большой, как хотелось бы, но всё-таки денежной. Дежурно попрощавшись, мужчина надел пальто и спустился вниз. На улице меж тем сгустились тучи, предвещая затяжной дождь. Пришлось снова идти торопливо — зонт остался дома, а рабочее пальто, в отличие от домашней удобной толстовки, капюшона не имело. Однако Шигото-сан направился вовсе не домой; он завернул за угол, в аллею магазинов и забегаловок. Игнорируя бары и клубы, так и манившие ещё пару лет назад, мужчина зашёл в пекарню, где можно было взять вкусный и недорогой хлеб. За кассой сегодня стояла Айко — приятельница, за разговором с которой можно было позволить себе немного искренности. Шигото-сан даже улыбался ей своей фирменной блистательной улыбкой. Они поговорили о сущих пустяках: о погоде, последних новостях и вечернем ток-шоу, но даже это существенно улучшило настроение. Это общение было только между ними двумя, и мужчину приятно грел этот факт. Скоро пекарня наполнилась посетителями, и разговор пришлось оперативно заканчивать. Шигото-сан приобрел большую буханку белого хлеба и пирог с вишней — выпечка досталась ему с хорошей скидкой, ведь Айко дружелюбно пробивала её по своей карте менеджера. Искренне пожелав ей хорошего вечера, мужчина наконец направился домой. — Я дома! — крикнул он, открывая ключами дверь. Из-за наушников его могли не услышать, но он не изменял своей привычке. Шигото-сан снял пальто и наконец мог снова стать самим собой, старым добрым Карамацу. И этот Карамацу в настоящий момент очень сильно хотел увидеть своего любимого человека. Тот сидел за ноутбуком, недовольно хмурился; из надетых на нём наушников даже до Карамацу доносились хардбасы. Мужчина подошёл осторожно, чтобы не напугать ненароком. Ичимацу — его Ичимацу — не испугался, а удивился, с недоумением свернул программу и посмотрел на часы: — Этот заказ мне всю душу выел, даже не верится, что я на него столько времени потратил! — Не бери в голову, я завтра его закончу, — улыбнулся Карамацу. — Пойдём ужинать, я нам пирог взял, вот как знал, что у тебя что-то случится. Не выключив ноутбук — что бы ни говорил там его брат, он ещё попытается разобраться с заказом — Ичи побрёл на кухню, чтобы вскипятить чайник, между делом слушая сегодняшние новости: — Матоко-сан снова говорила о животных, начальник на обеде хвастался новыми часами: ему из Швейцарии бизнес-партнёр прислал, а из работы я на завтра оставил тебе договоры приёмки товара — всё в той же папке, так что не потеряешь. О, и со своей девочкой из пекарни поговорил: не забудь с ней поздороваться, если пересечётесь. В ответ Ичимацу только покивал, ухватив ближайший кусок пирога. Как жаль, что сегодня только вторник — о работе думать совсем не хотелось. Хотелось лишь вернуться на год назад, когда они с остальными братьями лежали дома и наслаждались жизнью НИИТов, но всё изменилось с влюблённостью. Поначалу это были чувства, приносящие радость и восторг: всё так, как показывают в дорамах. Но потом об этом узнали братья, донесли родителям, и на них как полилось: позор семьи, страстолюбцы, извращенцы с полным отсутствием нравов... Мало того, что вынудили их обратиться к Декапану для исследования и изучения, так чуть не сообщили психиатрам. И если Ичимацу привык быть изгоем, то Карамацу был в таком ужасе, что с готовностью принял бы постриг и ушёл в монастырь, каяться и отмаливать грехи. Поэтому им пришлось в срочном порядке становиться взрослее и думать, что делать дальше. Первым делом они обсудили свои чувства: к тому времени они скрывали отношения десять месяцев и не были готовы разлучаться. Если чувства и были ошибочными, мимолётными или больными, то они всё равно должны были закончиться естественным образом, ведь самостоятельно их прерывать казалось кощунством. У Иями ребята заказали поддельный паспорт на Шигото-сана, сняли на свои пособия квартиру в другой префектуре и нашли работу. Но, чтобы соседи и коллеги не судачили о близнецах, живущих совместно и не заподозрили инцест, братья стали выдавать себя за одного человека. Пока один работал в офисе, другой уходил во фриланс из дома. Поначалу они чередовались через два дня, но в последнее время из-за стресса выходили посменно. Они понимали, что всё это — временно. Нужно всего лишь накопить на переезд в Штаты: для американцев все азиаты на одно лицо, так что катастрофического осуждения там можно избежать. Но это в теории всё идеально, а на практике аскетизм и работа до одури вгоняли в дикую тоску. Искренне хотелось жить сегодняшним днём, но перспектива грядущей совместной и свободной жизни слишком заманчива. Держались братья только благодаря друг другу — других людей рядом не было. Они опасались с кем-либо сближаться, ведь был риск раскрыть свой секрет: а если бы окружающие заметили бы переменчивый характер Шигото-сана или незначительные отличия во внешности? Поэтому братья не рисковали. Только старший заходил в пекарню к Айко, а младший гулял по переулкам с котами. — Ичи, иди сюда, — похлопал старший Мацуно по дивану рядом с собой. В первое время после переезда они каждую свободную минуту проводили вместе — тогда и зародилась традиция смотреть вечернее развлекательное шоу. Сейчас же они часто отдыхали по отдельности, если отдыхали вообще: фриланс не отпускает, а заказы растут. Но сегодня Карамацу хотел быть рядом; может, повлияли воспоминания о прошлом или погода, или по-домашнему аппетитный вишнёвый пирог. Ичимацу, не выпуская из рук кружку с недопитым чаем, устроился справа и включил телевизор. Карамацу даже немного расстроился — он не так думал провести время вместе. Шоу ещё не началось, крутилась надоедливая реклама про каких-то айдолов-бананов. Серьёзно, кто пустил такую надоедливую громкую музыку в эфир? Мужчина мог ещё долго сетовать на назойливость видеороликов. Из них процентов пять представляли хоть какой-то интерес, а всё остальное — хаотичное цветастое месиво, гроза эпилептиков. Даже начальную заставку шоу чуть из-за этого не пропустил: она тоже громкая, пёстрая и сияющая. Ичимацу одним глотком допил свой чай и убрал кружку на тумбу. Он взял подушку и, словно довольный кот, с комфортом растянулся на диване и на коленях старшего. Карамацу невольно расцвёл в улыбке: не той показушной, как это часто бывало, а искренней. Как бы тяжело ни было за пределами этой комнаты, сейчас сердце отдалось трепетом и безудержным ощущением любви. Запустив руку в густые волосы младшего, Карамацу расслабился, и весь прошедший день словно растворился, став несуществующим и незначительным. Это точно не было ошибкой природы, генетическим сбоем или травмированной психикой. Это — самое настоящее единение душ, ради которого и стоит жить.