Со временем все меняется

Весь следующий день Ян страдал. Не только из-за тревожащих мыслей, но и из-за похмелья, что было весьма ожидаемо. К несчастью, как раз сегодня у него была репетиция. Они вместе с преподавателем по вокалу разбирали музыкальную часть постановки. Когда декан, ставящая спектакль, внесла правку, что это не просто спектакль, а мюзикл, Громов совершенно не удивился. У них как раз начались занятия по вокалу, пускай и немного рано. Было решено добавить совсем немного музыкальных сцен и простенькую хореографии, потому что большего ожидать от первокурсников ещё нельзя. Благо они сегодня не стали петь, а лишь читали текст. Деканша сидела поодаль и, кажется, чувствовала себя не очень. Емельян обратил внимание, что похоже Алина Александровна страдала от такого же недуга, что и он сам. Он еле смог сдержать издевательский смешок. Видно, у кого-то был весёлый вечер. У Яна тоже. Он понимал, что все слова преподавателя сейчас очень важны, их нужно знать, понимать и тому подобное, но как бы Ян не старался, у него не получалось сосредоточиться. Он все думал и думал, и думал не о том, о чем надо. Неужели он вчера был готов в ночи бежать к Герману? Только ради того, чтобы остановить его, чтобы он не уезжал? Да уж, глупо. Ещё более глупым было осознание того, что Ян хотел что-то сделать, очень хотел, но он не знал, что именно. Это сильно бесило его. Пара закончилась, и когда Ян выходил из зала ему в спину донеслось: — Громов! — он обернулся, — не витай в облаках во время репетиций, — голос Алины Александровны разнёсся эхом по залу, — Если все испортишь, я позабочусь о твоей успеваемости. — Это что, угроза? — насмешливо спросил Ян, понимая, что все его раздумья заметны, пускай не для всех, но для зоркого взгляда декана точно. — Она самая, Емельян, — она, поморщившись, встала с кресла и подошла к Яну поближе, — Я серьёзно: относись к репетициям, как к самому важному, что есть в твоей жизни. Ты должен уметь на сцене забывать обо всем, кроме сценария, конечно же. — Я понимаю. — ему оставалось только кивнуть. — Если бы ты понимал, то не стал бы нести сюда, на сцену, свои проблемы. Пожалуйста, реши их до премьеры, — она снова села в одно из кресел, — Всё, иди. Я не хочу тебя отчитывать. Он, попрощавшись, послушался и быстрым шагом вышел из старого зала. Как будто он сам не знал, что невольно валяет дурака на репетициях! Да и на остальных парах ему было трудно сосредоточиться. Во всем, как обычно, был виноват Герман. Хорошо хоть его не было в академии, иначе Ян бы все ему высказал. На следующей паре он особо не слушал, ведь его голова была забита всяким бредом. Ян все пытался придумать план «Что же мне, блять, дальше делать». Но у него не получалось. В его голове было только три выхода. Первый — оставить все как есть, смириться с переездом Измайлова и страдать; второй выход подразумевал собой, что Ян оборвет все связи с художником, просто перестанет общаться и всё — уже не так его будет тревожить Герин переезд. Но этот вариант ему не особо нравился, общаться то с Германом хотелось. Ну, а третий Ян сразу же отсек, ему он вообще не понравился. Это подойти к Измайлову и признаться. Громов уже возненавидел этот вариант. Он ни за что так не поступит, и плевать, что этой ночью он, пьяный, чуть не рванул к Герману останавливать его. В итоге, Ян был без понятия, что ему нужно делать. Он не хотел все испортить своими необдуманными действиями, но также боялся, что бездействие уничтожит все. Громов не мог сказать, что думает об этом Герман. Что Герман чувствует к нему? Поймет ли он его? Емельян решил собраться и не раскисать дальше. Ему нужно было придумать правильный, рациональный план действий. К счастью, Громов понимал, что сам он не способен придумать что-то дельное. Поэтому он решил обратиться к тому человеку, который в этих всех амурных (и не только) делах настоящий спец — к Роксане. Через несколько минут он уже стоял у кабинета живописи и думал, стоит ли ему это делать. Роксана точно даст хороший совет, но она может догадаться, про кого он говорит. Ян надеялся, что этого не случится, и он будет максимально осторожен в своих словах. Была не была! Он постучался. — Здрасьте, а Громову можно? — спросил он после того, как просунул голову за дверь. На него обратили внимание все, в том числе и недоуменная сестра, которая замерла с кисточкой в руках. Полуживой на вид Егор Владимирович лишь махнул рукой, отпуская ученицу. Рокса встала и, наскоро обтерев руки от краски, вышла в коридор. — Тебе чего? — хмуро спросила сестра, попутно проверяя телефон. — Что у вас с преподом? — насмешливо спросил Ян, не решаясь начать разговор. — Да у него вчера день рождения был, видно отпраздновал, — последнее слово она особенно выделила, посмеиваясь, — У нас сегодня Анна Константиновна, декан, тоже такая. Они, наверное, вместе бухали. Ян, поддерживая разговор, рассказал и про свою деканшу. Они еще немного поболтали про это, а когда Ян вспомнил зачем он пришел, он резко замолчал. Роксана это заметила и начала первая: — Ты что, меня вытянул с пары, чтобы поговорить про деканов и постоять тут? — она, глядя на него, потерла руки между собой, чтобы немного отскрести уже засохшую краску. — Нет. Конечно, нет, — мотнул головой он, опуская глаза. — Тогда, что молчишь? — вопросительно подняла бровь Громова, — Сейчас идет пара. Ты бы мог подождать до перемены. Или даже до конца пар, мы сегодня в одно время освобождаемся. — Не, это срочно, Рокс, — он тяжело вздохнул, — Мне совет твой нужен. — Ну нихрена себе. Совет? — заулыбалась она, — Неужели братец решил спросить совета у сестрички, впервые за восемнадцать лет? — Блять, Рокса, я сейчас уйду, — раздраженно прошипел Ян, который предполагал такую реакцию сестры. — Ладно-ладно, валяй, — все также улыбалась Громова. — В общем, есть одна девушка, — он же не дурак напрямую спрашивать про Германа. Лицо Роксаны выразило такое удивление, что Ян уже пожалел, что обратился к ней. Девушка хотела было что-то восторженно сказать, но Емельян уже перебил ее: — Только, блять, попробуй. — Молчу-молчу, — она примиряюще подняла руки и сделала самый невинный вид, который только могла. — Так вот, есть одна девушка. И недавно мы болтали, и она сказала, что где-то через полгода она уедет, типа, в другую страну. Но я не хочу, чтобы она уезжала. И… — он запнулся, — Короче, что мне делать? Ян внимательно посмотрел на сестру, которая, казалось, прямо светится. Она молча глядела в его глаза и лукаво улыбалась. Ян грустно усмехнулся и, помотав головой, уже засобирался уходить. Что ему еще следовало от нее ожидать? Что она серьезно отнесется к его проблеме и действительно даст совет? — Погоди, — она остановила его, схватив за капюшон толстовки, — Не злись, просто ты ко мне не каждый день приходишь за советами, особенно на такую тему. — Ну… Что скажешь? — он снова тяжело вздохнул, — Просто я сам не могу понять, что мне нужно делать в этой ситуации. Я не хочу все испортить, но и не хочу бездействовать, хотя это было бы самым правильным решением. Просто, переезд, это… это же значит, что нам придется разорвать отношения. Ведь общение на расстояние — это такая хуйня, ты же знаешь. — Тебе она нравится? — прервала его размышления сестра. — Кто? — непонимающе нахмурился Ян, недовольный, что его перебили. — Ну девушка эта! — А, ну да, но это не главное. Я… — А ты ей? — продолжала перебивать брата Рокса. — Что? Не знаю, навряд ли, — пожал плечами Громов. Герман не давал повода думать, что ему нравится Ян. Исключая ту их ночь, конечно же. Емельян вспомнил, как Гера на него злился, когда он поцеловал его в последний раз. Он действительно выглядел недовольным и злым, — Точно нет. — Да ну-у-у? — вскинула брови сестра, — Ты же у меня такой красавчик, весь в меня небось пошел. Ладно, — засмеялась она, заметив напряженный взгляд Яна, — Но, если серьезно: ты же замечательный парень, конечно, не без своих тараканов, но у кого их нет? Так что, наверняка у вас все взаимно. — Рокса, ты не знаешь всего. Просто поверь мне: он считает меня лишь своим другом. Ну и пускай! Это не важно. Важно только то, что я не хочу терять общения. И поэтому я пришел к тебе, помоги мне. — Он? — непонимающе прищурилась Громова. — Что? — он повторил ее тон и также прищурился. — «Он». Ты сказал «он». — Да значит оговорился! Блять, Рокса, просто скажи, что мне делать! — его раздраженный голос прошелся по пустому коридору эхом. Он даже и не заметил, как сказал это. Надо быть осторожнее. — Не горячись, успокойся, — она положила ладонь на его плечо, — Может, тебе стоит с ней поговорить? Признайся ей, честно скажи, что ты не хочешь, чтобы она уезжала. Может, она тоже в тебя влюблена и ждет, когда ты попросишь ее остаться? Или же если она и отвергнет тебя, хотя я о-о-очень в этом сомневаюсь, то ты не будешь потом винить себя в том, что ты молчал, и гадать, «что было бы, если бы я все-таки попытался с ней поговорить?». Ведь пока не попробуешь — не узнаешь. Она предложила ему тот самый «третий» вариант действий. Яну все равно это не нравилось, но Рокса говорила такие правильные слова, что ей удалось переубедить брата в том, что это все ужасная идея. Ведь действительно «пока не попробуешь — не узнаешь». — Ты права. Спасибо, — кивнул Ян и уже точно собрался уходить, слишком долго его не было в аудитории. Но Роксана вновь остановила его, разведя руками и приглашая в свои объятия. Емельян, страдальчески вздохнув, крепко обнял сестру, которая все продолжала лыбиться. — А она красивая? — почему-то шепотом спросила она. Ян ждал этого вопроса — Рокса слишком предсказуема. Он закатил глаза, показывая, что не хочет больше об этом говорить. Но по все еще заинтересованному лицу сестры он понял, что отставать она не собирается. Он задумался. Парни никогда не были в его вкусе, но вот Герман сумел изменить его вкус. Яну нравились не только какие-то отдельные черты его лица и тела, а весь этот образ спокойного, немного депрессивного, юного дарования. Яну нравился весь Герман целиком. И он не мог сказать красив он или нет, он мог сказать лишь, что он ахуенен. Но в особенности ему нравились его мягкие иссиня-черные волосы и потрясная задница. — Да, да, красивая, — все-таки ответил Громов, прикусывая по привычке губу. — Красивее, чем я?! — шутливо воскликнула она, — А я ее знаю? Когда познакомишь? — Дай-ка подумать, — задумчиво протянул он, — Наверное… никогда. Тебя устраивает это время? Она показала уже уходящему ему средний палец, на что он ответил этим же жестом и спокойно пошел дальше к своей аудитории. — Эй! — окликнула его Рокса, заставив обернуться, — Знай, что я не переживу, если ты снова начнешь встречаться с такой, какой была Карина.

***

Спустя два дня тяжелых раздумий, Емельян все-таки решил навестить уже выздоравливающего Германа. Громов был наполнен решимостью и собирался последовать совету сестры и наконец-то признаться Измайлову во всем. Конечно же Ян переживал. Он не спал всю предыдущую ночь, благо сегодня был выходной, размышляя о своих дальнейших действиях. Громову все также не нравилась эта затея. Он ненавидел мысль, что их общение на этом может и закончится. Но ведь до этого все было намного хуже! Они почти по пьяни успели несколько раз поцеловаться и даже, что затмевает собой абсолютно всё, переспали. Но после этого они же нормально общаются? Нормально. Тогда никаких проблем! Да даже если и все пойдет наперекосяк, то Ян может использовать свою любимую и самую действенную отговорку: я был накурен. Ну, а может Герман ответит взаимностью? Очень маловероятно, но не невозможно. В конце концов, если бы Гера ничего не чувствовал к нему, то отказал бы в ту ночь. Или не стал бы соглашаться на дружбу с ним. А значит, что художник к нему что-то да чувствует. Пускай это и исключительно дружеские чувства, зато Ян был уверен, что Измайлов впадет опять в хандру, но не отвернётся от него. Ну или почти уверен. Громов решил не сразу с порога вываливать все на Измайлова. Нужно было подобрать подходящий и удобный момент. Сейчас он сидел в Гериной гостиной прямо на полу, окруженный его рисунками. Он перебирал многочисленные листы то с зарисовками, то с полноценными картинами, и поражался: Измайлов действительно талантлив. Наверное, поэтому у него столько подписчиков в сети, а Егор Владимирович носится с ним, как курица с яйцом. Рядом с ним аккуратно уселся сам Герман с двумя кружками в руках. — Держи, Руслан с утра сварил, — проговорил он, подавая Яну одну из кружек с горячим какао. — Спасибо, — он сделал глоток. — Твой брат опять «на блядках»? — Не знаю, — рассмеялся Герман, — но обещал он сегодня быть дома пораньше. Громов продолжил увлеченно перебирать рисунки, стараясь не закапать их горячим напитком. Судя по всем просмотренным Яном рисункам, Гера рисовал всё, но все-таки больше предпочитал писать портреты. Как сказал сам Измайлов, что не на многих портретах он изображал реальных людей, большинство из них Герман придумал сам. Но все же иногда проскакивали какие-то знакомые лица (хотя, в силу Гериного художественного стиля, могло просто показаться). Громов смог точно узнать на одном рисунке Ярославцеву, и, видимо, Герман рисовал это давно, ибо сейчас у Саши другая прическа, нежели на портрете. Следом пошли зарисовки с Роксаной, их было не менее десятка, и почти на каждой она держала в руках альбом и карандаш или пастель. Гера объяснил, что у них с Роксой такая традиция: на каждом подобном задании они рисуют друг друга, и это даже не все рисунки. — Неси еще! — потребовал Громов, когда закончил рассматривать эту кучу бумаг. — Тебе не надоело? — угрюмо спросил Измайлов, но все равно поднялся и сходил за другими своими художествами. На этот раз он принес не кипу разноразмерных листочков, а два полностью изрисованных альбома. Открыв один из них, Яна сразу заинтересовал самый первый рисунок. На нем была изображена девочка лет шести или чуть младше. Портрет был выполнен простым карандашом, но было заметно, что художник хотел обратить все внимание на ее волосы, закрасив их чем-то черным (Ян не знал чем). Громов не сразу понял, что Герман запечатлел свою маленькую сестру. — Это Лиза, ты ее знаешь, — пояснил Герман, наблюдая за руками Яна. — Это я нарисовал в прошлом году, когда летал во Францию к родителям. Мы тогда с Лизой прогуливались, она попросила меня нарисовать ее. Думаю, она получилась у меня удачно. — Блять, даже очень! — упрекающе протянул Громов. Это «удачно» звучало так, что Герман мог сомневаться в своем творчестве. Вот Рокса всегда говорит правду о своих картинах, она никогда не принижала свои достоинства (и не только в творчестве, но и в жизни), как это обычно делал Герман. Если получилось хорошо, он скажет, что этот рисунок неплох, но могло быть и лучше. Ян не мог этого понять. Ведь если тебя признали лучшим художником среди других художников, то нужно же сделать какие-то выводы. Конечно же, это не значит, что нужно перестать стремиться к лучшему, но хотя бы адекватно оценивать результаты своих творений. Ян был уверен, что Герман говорил так не для того, чтобы выудить побольше комплиментов, он действительно просто не может посмотреть на свои рисунки с профессиональной точки зрения. Но свои мысли об этом Громов выкладывать не стал, он лишь сказал: — Герыч, ты отличный художник. — Спасибо, — тихо ответил Измайлов, слегка, даже как-то смущённо, улыбнувшись. Ян снова взглянул на рисунок. Герман говорил о сестре с такой теплотой, которой Ян и Рокса могли только позавидовать. Он любил ее, наверняка, также как и родителей. Насколько Емельян мог знать, Измайлов старался как можно чаще летать к ним в гости. Он хотел видеть их как можно чаще, а когда он переедет туда, тогда можно будет видеться с ними хоть каждый день. Да и там его будут больше ценить как художника, нежели здесь. Ян вспомнил зачем пришел. Он должен решиться на эти слова! Он должен все ему сказать! — Гер, а ты уже точно решил переезжать? — не глядя на Германа, издалека начал Ян. — Пока не знаю. Но скорее да, чем нет, — пожал плечами Измайлов, делая глоток почти остывшего какао. — А что? — Да ничего, просто интересуюсь. Он продолжил рассматривать рисунки как ни в чем не бывало. По крайней мере, пытался. Всё-таки он решил переезжать. Твою ж мать! Все опять пошло через задницу. Когда Громов размышлял над этим, он хотел, как и посоветовала сестра, в любом случае признаться. Но сейчас Ян так разозлился на себя — он безумно надеялся на отрицательный ответ, на то, что Герман передумал и останется рядом, — что мигом позабыл свои намерения. Он лишь хотел уйти. Не мог он больше сидеть в компании этого художника, который даже и не подозревал, что творится у Яна на душе, и держать себя в руках, чтобы не сорваться на него. Этого он боялся сильнее всего, что своим бездумным и идиотским поведением он отпугнёт Германа. Громов сделал вид, что забыл о встрече с Роксаной, и быстро засобирался. Через несколько минут его и след простыл — он очень торопился уйти. Ян понимал, что оставил Геру в непонятках, но ничего не мог с собой поделать. Только зайдя домой, Громов понял, что всё-таки надо было все сказать, а не психовать, как телка, и убегать от разговора. Ведь он все обдумал! Независимо от решения Германа он должен был сказать ему о своих чувствах, а не сбегать, как обычно! Блять, ну ладно. Пусть будет так. Значит, судьба не хочет, чтобы Герман знал о тех глубоких чувствах Яна. Если не сейчас, то значит и никогда. Хотя может оно и к лучшему. Яну можно будет не бояться, что Герман не так его поймет и оставит его. Так он точно сохранит дружбу с ним. Осталось только унять свои чертовы чувства. Постараться разлюбить этого Измайлова. Ну или перевести все чувства в дружбу. Друзья же могут любить друг друга? По-дружески? Так вот и Ян уже не влюблен в парня, а лишь любит его как друга. Ян не гей, ведь это дружеские отношения. Целовались они как друзья, так, по-мужски. Ян признался ему тогда, будучи накуренным, потому что хотел сказать, что любит его как человека, как друга. Ну, а те слова про то, что он нравиться ему «по-пидорски»… Ян просто самокритичен, и слово «пидор» в его понимании значит не «гей», а «очень плохой человек». Вот и все. На самом деле это все было их трудным, но не долгим, путем к дружбе. Только вот та ночь не вписывалась в их дружбу. Но что поделать? Все совершают ошибки. — Какой же ты, Громов, еблан, — сам себе устало сказал он. — Просто придурок.