***
Спустя пару дней к нему после пар пришел Емельян. Он принес Гере конспекты от Роксы и, как он сам сказал, хорошее настроение. Герману было приятно, что про него не забыли. Оба Громовы каждый день писали ему, спрашивали про его самочувствие, а Ян даже во время пар уделял ему время и отправлял, кажется, каждую вторую запись из его ленты. — У тебя в доме есть мука, художник? — спросил Ян, проходя на кухню. — Э, да, — непонимающе кивнул Герман, — Зачем тебе мука? — Будем печь печеньки, — произнес Ян с гордым видом, — С кусочками шоколада, — очень важное уточнение. — Печеньки? Я не против, — слегка улыбнулся Гера, с ногами залезая на стул. — Ещё бы ты был против! — Только у меня нет шоколада, — хрипло уточнил Измайлов. — Я так и знал! — с этими словами он вытащил из своего рюкзака две плитки шоколада и пафосно покрутил ими в воздухе. — Давай! Поднимай свою больную задницу, готовь со мной! Гера тяжело вздохнул, но всё-таки поднялся. Он молчал, но боялся за свою кухню. Если Громов в прошлый раз умудрился почти вывалиться из застекленного балкона, то Гере было страшно подумать, что с Яном могло бы случится на кухне. На вопрос Германа про рецепт Ян ответил, что рецепт у него в голове, да и вообще, он готовить умеет. Верилось Герману с трудом, но он все равно делал то, что говорит Ян. — Где брат твой? Он же с тобой живёт? — спросил Громов, разбивая яйца в миску. — Он ушел, цитирую, «на блядки». — Измайлов! Что за словечки? — с возмущением воскликнул Ян, — Я тут интеллигентничаю, а ты! — Да это же цитата! — с трудом смеялся Гера, — Кстати, тебе налить что-нибудь? — Мм, а что есть? — заулыбался тот. — Кофе, чай, что-то покрепче, — перечислил Гера, хотя был уверен, что можно было и не спрашивать. — Вот знаешь, в любой другой день я бы выбрал что покрепче, но из-за уважения к больному тебе, я выберу чай, — великодушно решил Громов, орудуя венчиком. Гера решил не возражать, что необязательно идти на такие жертвы, ибо сам Гера не в состоянии пить, даже за компанию. Но этот жест его тронул. Пока он заваривал чай, Громов уже подготовил тесто. Измайлов про себя удивился, что получилось действительно тесто, а не что-то странное, не то, что ожидал Гера. Они кое-как, шутя и посмеиваясь, поставили будущие печеньки в духовку. Парни уселись на пол, прямо напротив духовки, чтобы видеть все, что там происходит с печеньем, и не забыть его вытащить по готовности. Они пили чай и смотрели на то, как поднимается тесто. Заметив, что впервые за их встречу возникла странная тишина, Гера начал разговор о чем-то неважном, а Ян подхватил. Герман говорил мало, и Громов старался не напрягать его болтовней и говорить тише. Их пустяковый разговор плавно перетек во что-то серьезное, связанное с учебой, что заставило Яна задуматься: — Гер, ты ж на последнем курсе. Тебе в академии осталось… сколько? Ну, полгода, да. Вот что ты будешь делать, как выпустишься? — серьезно спросил Громов, даже слишком. Гера удивлённо взглянул на него, пожал плечами и ответил, что иногда задумывался. — Ну точно буду работать по профессии, — продолжил он в задумчивости. — Наверное, тут, в России, художнику особо нечего ловить. Самый лучший вариант — это уехать отсюда, — он закашлялся, сделал пару глотков уже еле теплого чая и продолжил: — Я давно думал уехать во Францию, в Марсель, например. Там побольше шансов на хорошую карьеру, да и там моя семья, удобно. Гера взглянул на Яна, который внимательно слушал и, кажется, был полностью согласен с ним. Снова стало тихо. Пока Ян, будучи в глубокой задумчивости, не подал голос. — Твои слова имеют смысл, — кивнул он, — но ты прям сразу после выпуска собираешься уезжать? — Наверное, — пожал плечами Измайлов, и весело продолжил: — Да и что меня тут держит? Ян понимающе покивал, но ничего не сказал. Он сразу же встал, чтобы проверить готово ли печенье. Потыкав его зубочисткой, он кивнул и прихватками вытащил лист с горячим печеньем. Герман встал рядом с Емельяном, рассматривая их кулинарное творение, которое, к удивлению Германа, выглядело очень даже съедобно, а пахло так маняще, что хотелось уже поскорее это съесть. — Теперь, осталось только дать им остыть, — заключил Громов, посмотрев на Геру. — Выглядит вкусно. Ты не думал бросить актерское и пойти на повара? — смеялся Гера, тщетно пытаясь взять одну из печенек. — Конечно, думал! — также шутливо ответил Ян, — Только вот на сцене я смотрюсь лучше, чем возле плиты. — Я даже не сомневаюсь.***
Ян не понял, как добрался до дома. С момента, когда он вышел из квартиры художника, он не мог перестать думать о словах Измайлова. После окончания учебы он, Герман, собирается уехать из Питера. Это чуть больше, чем через полгода. Где-то через семь месяцев он уедет в другую страну. И возможно они потом больше и не встретятся. Половина чертового года! Это так скоро. Через полгода их общение подойдёт к концу. Ян будет доучиваться, Герман — строить карьеру в более подходящем месте. На расстоянии поддерживать связь проблематично, скорее даже невозможно. Ян это знал не понаслышке. К сожалению. Почему осталось так мало времени?! Ведь у них было все так хорошо. Только-только они начали чувствовать себя комфортно в обществе друг друга, и тут эта новость. Громов понимал, что любые отношения не вечны, тем более когда они уже оба взрослые люди. Ладно, Яна ещё можно назвать подростком, пускай ему и было уже восемнадцать, но на взрослого он ещё не тянул. Но это не имеет значения. А что, если Ян так и не успеет сказать ему главное? Громов резко соскочил с кровати, хватаясь за голову. Зачем Ян вообще начал разговор об этом? Не знал бы — не забивал бы сейчас голову всякими глупостями. Чтобы хоть как-то отвлечься от дурных мыслей, он решил отработать задания по сценической речи. Но у него даже не получалось нормально сосредоточиться, его преследовали слова этого художника! Ян отбросил от себя листы с материалом и быстро пошагал в сторону окна, чтобы срочно перекурить. Он не особо хотел ломать себе голову и дальше. Очень вовремя Громов вспомнил, что сегодняшним вечером его одногруппник должен устраивать вписку в честь такого великого праздника, как расставание с девушкой. Сначала Ян не хотел идти, но единственным выходом из круговорота мыслей о Германе, по его мнению, было надраться по-полной, чтобы, придя домой, он сразу же завалился спать. Главное: вернуться домой не поздно, чтобы успеть прийти в себя перед парами, благо ему ко второй.***
Пришел Ян домой, как он и хотел, рано; было около полуночи. Но завалившись на кровать прямо в одежде, ему не удавалось уснуть. Он снова думал о разговоре с Германом. Только уже менее адекватно. Ну в самом деле, зачем Ян ломает себе голову? Что он может изменить? Да и как? Измайлов — взрослый человек, он вправе сам распоряжаться своей чертовой жизнью, и уезжать хоть в Африку. Яна это никак не касается. Никак! Тогда, почему он так болезненно реагирует на обычные слова, которые даже не точны? Герман же только думает над этим. Почему же это так волнует Емельяна? Ладно, его это волнует так сильно, потому что Герман хороший друг, и Ян не хочет такого друга терять из-за общения на расстоянии. Вот и все. И дело вовсе не в том, что Ян влюблен по уши. Нет-нет. Громов раздражённо перевернулся на бок, лицом к окну. Он сам себя раздражал. И хотел уже застрелиться от подобных мыслей, но, к сожалению или счастью, было нечем. В голове Громов вел битву между его здравой, адекватной стороной и пьяной, обкуренной. Пока побеждала вторая. Ян никак не может быть влюбленным в парня. Он не гей. Он даже не выглядит, как гей. Вот Измайлов немного выглядит, но ему можно, он художник. Яну совершенно не нравятся парни. Ну и что, что у художничка мягкие волосы и отличная задница, это ничего не значит. Даже тот факт, что у него стоит на Германа, тоже ничего не значит. Всякое в жизни бывает. Это был просто опыт, и все. Ничего особенного. Кажется, Герман об этом уже и сам забыл; а Ян пока только стремится к тому, чтобы не вспоминать ту ночь или любой другой момент, когда по его (!) инициативе между ними что-то происходило. Нет, блять! Все это чушь. Яну и не хотелось это все забывать, потому что все это связано с Измайловым. Да даже общался Емельян с ним, потому что понимал, что, долго не контактируя с художничком, он начинал скучать по нему. А так, он может быть рядом, без каких-либо проблем, связанных с их совместными воспоминаниями. Он должен все рассказать Герману! Примет ли он его чувства или нет — без разницы. Главное, чтобы Яну удалось донести до него свои чувства. Ну, конечно, Громову хотелось, что все это было взаимно. Может даже так оно и было? В ту ночь, наслаждались они оба, и плевать, что они были почти пьяны. Он должен остановить его, заставить его передумать насчёт Франции! Герман же не такой бессердечный, чтобы уехать, зная, что Ян страдает? Громов резко сел, взглянув в окно. Где-то там, далеко, в своей квартире сидит художник и, может быть, рисует. Или спит. Или уже планирует свой переезд. Громов должен его остановить! Кто, если не он? Он почти выбежал из комнаты, хлопнув дверью, и вдруг напрягся: он мог своим шумом разбудить родителей, и потом сразу же вспомнил, что их нет дома. Он опомнился только возле входной двери. Зачем он к нему заявится ночью? Тем более, совершенно никакой. Наверняка, Герману не сильно это понравится — пьяный Ян же любит творить всякую херню. Да и что он ему скажет? «Не уезжай, я тебя люблю»? Ну вообще-то Ян мог бы такое сказать, но это будет значит, что их дружба кончена. Герман второй раз такое не вытерпит, он и так пытается игнорировать то самое видео, а Ян сейчас придет и все испортит. Нет, это не выход — пьяным идти к нему. Нужно все обдумать получше. Завтра новый день, значит и новые мысли.