Доведённые

Когда Бетти отодвигает стул, тем самым разрезая тишину, повисшую в классе после его ухода - все смотрят на неё. Когда она встаёт слишком шумно, задевая локтем лежащую тетрадь - взгляды всех сидящих рядом буквально припечатывают её на месте. Когда её ноги несут к двери из светлого дерева с ручкой, к которой он только что прикасался - Мистер Уэйд молчит, не останавливает. Давится произошедшем, подавляя накативший стыд. Когда она ни разу не оборачивается на Джагхеда — паника медленно забирается под кожу. Она выходит из класса — и холод коридора ударяет прямо по лицу. *** Ей стоило остановиться. Хотя бы на секунду. Чтобы каким-то образом смочь просчитать свои дурацкие шаги. Для начала стоило привести свои мысли в порядок. Нельзя так бездумно вылетать из класса. И нестись за ним. Нельзя. Но как она могла по-другому поступить, когда Арчи повёл себя так, как никогда раньше... не вёл себя. Не показывал эту сторону себя. Его странная, мрачная уверенность и грубость в каждом сказанном слове почти не оставили ей выбора. Желание догнать, расспросить и наконец-то просто нормально поговорить после произошедшего ударило ей в спину. Хотя бы на один миг. Просто услышать, как он к ней обращается. Просто вытянуть из него пару слов. Для неё. Она выбегает в коридор, бросая быстрый взгляд по сторонам. И ничего. Коридоры абсолютно пусты. Удивление вскользь проходится по затылку, вызывая ноющую боль в висках. Непривычно смотреть на чисто-голые коридоры, чьи холодные стены начинают давить на неё одни своим видом. Бетти ещё раз вертит головой, и отчаянно хмурится. Он не мог далеко уйти. Скорее всего, он уже направляется к выходу из здания. Она успеет. Как будто слегка подбадриваемая этой мыслью, Бетти кивает самой себе, и уже собирается кинуться к выходу, как тут же резко останавливается. Лёгкое эхо отдаленных шагов царапнуло ей слух. Справа. Шаги раздаются оттуда. И тут... Стоп. Это же не выход. Разве он не собирается уйти? Перебарывая в себе внезапное желание, сжавшее неприятно желудок, вернуться в класс и сделать вид, будто ничего и не произошло, Бетти осторожно начинает идти по звуку. Хотя небольшой холодок заставляет её чуть сильнее сгорбить плечи и напрячь ещё больше неуверенную походку. Она ведь действительно... нервничает. Что она скажет ему после обоюдного молчания? Арчи так сильно отстранился от неё, будто та ошибка, совершенная ею, отвернула его настолько, что казалось, его просто тошнит при одном взгляде на неё. Выворачивает. И его взгляд. Когда он смотрит на неё. Когда в его взгляде ничего кроме карего льда. Так, будто ему противно даже дышать одним воздухом с ней. Эта мысль поражает своей резкой болью, и Бетти невольно морщится, чуть сильнее вдавливая ногти в ладони. До сих пор. Ровно до этого момента. До этой минуты. Он игнорировал её - по крайней мере - так это выглядело со стороны. Специально или нет. Он закрывал глаза на её существование. Не было ни единого случайного столкновения с ним, ни какого-либо контакта, возможно, потому что он считал, что выше этого. Общение с ней было последнее, что бы он сделал после той ночи. Бетти подносит ладонь к груди. Туда, где сердце дерёт с такой скоростью, что на долю секунды становится страшно, как бы не протаранило насквозь грудную клетку. Вдох. Она сильно вдавливает ногти в кожу ладони. До крови. Выдох. Тяжело вздыхает, не сдержавшись, и проводит пальцами по волосам, затянутым в тугой хвост. Глубоко дыша, заворачивает за угол... И видит его. Мысли в голове смешиваются друг с другом. Перед глазами всё плывет. Боже. Это он. С губ срывается едва слышный вздох. Бетти останавливается. Так же резко, как и снова выдыхает. Она прищуривается, всматриваясь в непроглядную тьму длинного коридора, затопленного мертвой, адски-мертвой тишиной. И лишь её едва слышимое дыхание рассекает эту тишину. Бетти поднимает глаза и смотрит на его выделяющийся силуэт в скользящем мрачном свете. Он повернут к ней спиной. Правой рукой опирается о стену так, что виден сгиб локтя, ярко очерченного запястья, и как сильно напряжены длинные пальцы. Раздражение, которое хорошо видно во всей его позе, буквально наполняет воздух. Словно в человеке, стоящем перед ней, нет ни одной клетки, которая не была бы раздражена. Бетти ловит себя на мысли, что задерживает дыхание. Боже. Как же глупо. Давай же. Позови его. Раскрой свой трусливый рот и просто выдохни его... — Арчи! Имя. Ее голос предательски дрожит, и Бетти внутренне подбирается. Взгляд падает на его фигуру, все ещё неподвижную и высокую, замершую возле стены, словно все его тело высечено из камня. Она пытается отыскать глазами хоть каплю отклика с его стороны, но опять же - с его стороны - чертова тишина, которая начинает пробираться под кожу и доводить её до приступа. Она хмурится, сутулит плечи и сжимает в кулак пальцы. И уже открывает рот, как... — Бетти. И в это мгновение что-то рушится внутри неё. То, как он выдохнул её имя. То, как он произнёс его. Небрежно. Сухо. Равнодушно. Никаких эмоций. Безупречная отстранённость и незаинтересованность. Бетти ещё сильнее впивается ногтями во внутреннюю сторону ладони, в попытке содрать кожу до мяса. Она снова поднимает на него взгляд. Арчи едва удосуживается поменять положение тела. Ленивый поворот головы в сторону, и линия напряженных плеч под облегающем чёрным свитером чуть сильнее выделяется. Это все, что изменилось. Он даже все ещё не смотрит на неё. Но она смотрит. Обводит взглядом каждый открытый участок кожи, каждый сантиметр его стройного тела так хорошо скрытого в полумраке коридора. И Бетти снова думает, как это странно, наблюдать за человеком, чувствующего твой взгляд насквозь, и ничего высказывающего против. Как странно смотреть на него в темноте. — Зачем пришла? Голос режет холодом. Бетти вздрагивает, опускает подбородок и чувствует непривычную слабость в коленях. Пальцы слабо дрожат, и Бетти сцепляет их в замок. Ну же. Не смей отступать. — Что с тобой происходит, Арчи? — она почти шепчет, но он всё равно слышит. Сначала он не шевелится. А затем медленно опускает руку и отталкивается от стены, поворачиваясь к ней лицом с демонстративно поджатыми губами. Бетти сглатывает. В ушах начинает шуметь кровь, когда Арчи встречается с ней взглядом. Дыши, Бетти. Спокойно дыши. И вновь это удушающая тишина. Как тогда, в классе. Точно также глаза в глаза. Карие в голубые. Он впивается в неё этим ледяным взглядом, отчего в затылке нарастает тупая боль. И он не моргает. Как и она. Будто оба знают, что если сделают это, то контакт будет утерян. Бетти думает, что это катастрофически ненормально для Арчи - иметь такой взгляд - такое патологическое количество холодной пустоты. Слишком много холода. Она проигрывает ему на этом поле зрительной битвы. В конце концов, взгляд — всегда был его сильной стороной. Её глаза перемещаются на острые скулы, и его нездоровая бледность пугает её. Болезненный цвет его кожи одновременно притягивает и отталкивает. Прекрасный в своей бледности. Бетти чувствует, как грязный стыд расползается в груди, и её щеки моментально начинают гореть жаром. Она не может так смотреть на Арчи. Она не может этого делать. Не может так думать о нем. Джагхед никогда бы не простил, если бы узнал об этом, учитывая его сильную неуверенность в отношении их так называемой дружбы. Так называемой. Эта мысль чуть ли не крошит её череп, потому что физически невозможно выдержать то, к чему они с Арчи подвели свою связь. Она не выдерживает. Бетти съёживается, опускает глаза на сцепленные пальцы. — Так что же происходит со мной, Бетти? — Арчи тянет слова мучительно медленно, будто пробуя их на вкус. И снова этот непробиваемый лёд в его голосе. Все это начинает здорово выводить из себя. Бетти задевает зубами нижнюю губу. И напряжение между ними становится сильнее. Крепче. Странно, как оно ещё не обдаёт их кипятком. Арчи прислоняется к стене плечом, при этом не отрывая от неё пристального взгляда. Выразительно выгибает бровь, и напрягает челюсть. И следит. Прослеживает своим темным взглядом каждое её движение. Каждое. — Я жду, Бетти, — голос на пол тона ниже привычного. И чертово хладнокровие, ударяющее прямо по вискам. — Ты сторонишься меня. Вот так просто. Ты сторонишься меня давно, Арчи. Слишком давно. Воздух тянет жаром, душным и тяжелым. Арчи замирает на несколько мгновений, после чего медленно выпрямляется, не сводя глаз с неё. Выражение его лица остаётся все таким же бесстрастным. — Как и ты меня, — его губы едва размыкаются, но Бетти слышит каждое слово. Ей хочется на мгновение отступить от него на несколько шагов, но она не может. Не имеет права. Потому как нарушит их негласное правило. Ни одного шага назад, ни одного навстречу. Они всегда придерживались этой формуле. До того времени, как она решила признаться ему. При мысли о признании, колени непроизвольно сводит, и кровь позорно приливает к щекам. Что не уходит от внимания Арчи. — Арчи... я, — она судорожно втягивает воздух, — прости за ту ночь. Я сделала это неосознанно. Я не хотела ничего рушить между нами. Если бы его взгляд обладал физической силой, Бетти бы уже откинуло к противоположной стене. — Что ты сделала? — он спрашивает её с обманчивым спокойствием как в голосе, так и в лице. Она не понимает, к чему он ведёт. — Что ты имеешь... — Я имею в виду ту ночь. В машине, — Арчи пристально изучает её лицо, слегка наклонив голову в сторону. Его пальцы машинально касаются шеи, потирая её, словно он устал стоять здесь. С ней. — Что. Ты. Тогда. Сделала? С застывшим сердцем Бетти понимает, о чем он. — Зачем тебе это? — Просто скажи это, — глаза в глаза. И в груди жжёт лишь от одного понимания, насколько интимен этот жест. — Вслух, Бетти. — Я... Она понимает, насколько этот разговор лишен всякого смысла. Они оставили это в прошлом. Ещё тогда, когда он четко дал понять, что не будет с ней. Никогда. Не. Будет. С ней. Но... её глупый, совершенно бессмысленный порыв что-то окончательно смог добить между ними. Разбрасывая их по разные стороны друг от друга. — Я поцеловала тебя, — и обоих резко пронзает дрожь от этой фразы. От того, как она её произнесла. И Боже. Божебожебожебожебоже. Бетти шумно выдыхает, кровь бьет набатом во всем теле. Переводит взгляд на него - прислонившегося к стене с прикрытыми глазами и тенью от густых подрагивающих ресниц. И тут он открывает их. Бетти замирает без какой-либо возможности двигаться. Его взгляда было бы сейчас достаточно, чтобы сожрать все мышцы в её теле. Чертовски сильный удар по ней только лишь одними его глазами. Секундное колебание. Резко. Это происходит резко даже для неё. Его рука соскальзывает со стены, и он отступает ровно на три шага назад. Так, чтобы встать напротив неё. Арчи медленно поднимает темно-рыжую бровь и наклоняет голову вбок. — Повтори, — его голос постепенно наполняется ядом, становится похожим на змеиный. Змея. Это странно. Видеть его таким. Другим. Другой природы. Другого склада. Другой манеры поведения. Непохожей на него, как будто ему внутрь влили эту изысканную, уверенную и бездушную модель личности. Всего за несколько недель он изменился до неузнаваемости. Как будто, неосознанно перенял змеиное поведение. Сбросил старую кожу. Старое лицо. И приобрёл новое. Свое истинное лицо. Мысль об этом вызывает тупую боль где-то на уровне рёбер. И Бетти всеми усилиями подавляет острое желание запустить ногти в кожу до самой резчайшей боли, потому что — на едва уловимую секунду — ей кажется, что она его теряет. Холодный голос вырывает её из роя тяжелых мыслей: — Повтори, что сказала только что, — теперь он смотрит куда-то ей за плечо. Уставшим и спокойным взглядом. На бледной коже заметно проступают желваки. Сочетание застывшего холода в языке его тела и жирного слоя ощущаемого его раздражения пугает её сверх меры. Как человек, который всегда излучал тепло и чуть ли не искрился своим бескорыстием, мог стать таким? Как? Бетти чертыхается про себя, мечтая подойти вплотную к Арчи и вывести того на чистую воду. Вскрыть этот дешевый фарс, добраться до его настоящей сути и будь, что будет. Однако, она не делает ни шага. Она понятия не имеет, зачем он её просит сказать это еще раз. Для чего ему вообще всё это нужно. И злясь на саму себя, она снова произносит: — Я поцеловала тебя. В этот раз нет дрожи. Лишь выстрелянный факт в мозг. Он молчит. В полутьме коридора тень от приглушенного света скрывает его лицо ровно наполовину. Но все же её взгляд улавливает, как контур губ поджат в тошнотворном отвращении, а в каменной позе читается неподдельная уверенность и... лёд. Чистый. Голубой лёд. Такой же холодный, как и сам Арчи. И снова. Снова это странное, жгучее осознание — боже, как он изменился. — Тогда ответь мне на вопрос, — Арчи запускает свои длинные пальцы в непослушные грязно-рыжего цвета волосы, убирая мешающую чёлку назад, — Какого черта ты это сделала? Его вопрос повис в тишине пустого коридора, одновременно настигая врасплох Бетти. Она может поклясться, что чувствует, как её решимость медленно превращается в крошево. — Арчи, это был... просто порыв. Ты сам это прекрасно знаешь. Мы были... я была напугана, мне было так страшно, что мне нужно было... что-то почувствовать, — она закусывает губу, ладони потеют, — что-то, что меня могло отвлечь. Они сталкиваются глазами. Его молчаливое хладнокровие. Её неуверенность и страх. Так неправильно. — То есть, я был твои отвлекающим маневром, и то, что ты рассталась с Джагом буквально за день до этого, тебя ни на секунду не смутило, как и то, — он выдерживает напряжённую паузу, — что Вероника, вроде как, твоя лучшая подруга. Или это у вас, девочек, такая сучья дружба? Ударяет. Каждое его слово. Ударяет болью. Разрывает насквозь и впихивает свой яд под кожу, вспрыскивая в вены и в кровь. Она отшатывается от него, словно получив удар по солнечному сплетению. Сильное головокружение, появившееся из ниоткуда, заставляет её прижать правую руку к виску. Это слишком. Боль. Много боли. Всего лишь от пары слов. Но слышать такое от него... Невыносимо. Бетти судорожно выдыхает. Делает над собой усилие, дрожа, поднимает подборок. — Ты тогда расстался с Вероникой. Жалкое оправдание. — На один день. Ровно, как и ты с ним, — холодно произносит Арчи, не глядя на неё. Он молча смотрит перед собой, и Бетти о-щ-у-щ-а-е-т Как его мысли неприятно жалят мозг. Их много. И они разные. И она чувствует их прямое давление на него. В другой ситуации она бы подошла к нему и притянула его голову к себе. Сама бы уткнулась ему носом куда-то в шею, и руками, если бы потребовалось, прижала бы крепче к себе. Прижалась бы к нему. Вжалась бы в твёрдое тело. Но это не другая ситуация. Это грязная реальность. Где она должна постоять за себя. Перед ним. Перед этим ледяным презрением, выплёскивающемся наружу. — Ты смеешь осуждать мою дружбу с Вероникой, когда самолично разрубил все те годы, что мы провели вместе, — сердце готово вылететь изо рта, а голос срывается на хриплый крик. — Как ты смеешь меня судить, когда своими же руками разрушил нашу дружбу? Где она, Арчи!? Где эта дружба? Я не чувствую её. Не чувствую! И Бетти жалеет, что вовремя не прикусила себе язык. Арчи резко меняется в лице, будто его всего передергивает по несколько раз. Можно просто почувствовать, даже не протягивая руку, как исходящее от него раздражение, плавит воздух. Плавит стены. Грозясь пролиться густым ядом. Грозясь отравить её. Но он молчит, подавляя воспалённый - опять - же - этим - нескончаемым раздражением - вздох. Кривит губы от отвращения. Впрочем, ничего нового. Теперь это излюбленный его жест. Сглатывает, отчего кадык дергается и натягивает белую кожу. Ждёт. Ждёт, когда она посмотрит на него. Ах. Это выше её сил. Но все же она снова пересекает их глаза. Вместе. Его взгляд выстреливает искрами вновь, пожирая гребаной уверенностью. Пробивая её слабый, брошенный вызов ему. Он небрежно откидывает несколько упавших прядей со лба, а затем... Делает шаг вперёд. К ней. К ней. С высокомерно поднятым подбородком. Другой. С идеально-плавной походкой, отдающей легкой грацией. Другой С прощупывающем змеиным взглядом и тонким лицемерием, проскальзывающем в буквально каждом его шаге, взмахе руки, движении тела. Другой. Его пальцы. Его голос и манера говорить. Его взгляд. Во всем этом читается несвойственная ему порода. Будто бы Вероника заразила его своим дорогим происхождением. Своими изысканными замашками и глубоким презрением ко всему человеческому роду. Что с ним стало? Один вид его вызывает въедчивое желание окунуть голову в бак с ледяной водой и держать так до тех пор, пока в грудной клетке не начнет давить — по крайней мере, это ощущение было Бетти знакомо и кажется чем-то привычным, в отличие от него. Рябь мурашек проходится вдоль позвоночника, и Бетти все больше съедаемая этими ощущениями — обхватывает себя руками. Одновременно наблюдая за ним расширенными от страха глазами. Он огибает её хищной дугой и останавливается в двух шагах. Все ещё не смея сократить между ними расстояние до конца. Внезапный холод, возникший между ними, пробирает с ног до головы. Арчи все так же молча сверлит её льдистым взглядом, а потом напыщенно усмехается краем рта. — Ты лучше всех знаешь, чьи действия стали началом конца для этой дружбы,— он с размеренной лёгкостью вытягивает слово за словом, внимательная отмечая любой всплеск эмоций на её лице. — Говоришь, что не чувствуешь её. Я тоже, Бетти, не чувствую её. Больше нет. Я больше её не чувствую. Нет. Не может же, что он... — Я думаю, что настало время покончить с этим, — его взгляд темнеет, когда он это произносит. Так они и застывают на секунду-другую, смотря друг на друга, пока ноги Бетти не делаются ватными вместе с сердцем, которое готово практически разорвать ей грудную клетку. Которое дерёт её изнутри. Больно. Так. Больно. — Ты хочешь ск... Он перебивает её — Я хочу. Он резко замолкает. В ушах начинает стучать, и Бетти понимает, что не может нормально дышать. Арчи прочищает горло, переводит взгляд на стену, пальцами оттягивая в каком-то только ему понятном жесте карманы джинс. Затем взгляд снова перемещается на неё, дрожащую и добитую его словами. На этот раз. Арчи смотрит прямо в глаза - темным, отяжелённым дикой усталостью взглядом, за которым кроме ровного наплевательского отношения ничего нет. Это бессмысленно. Это не может быть правдой. Нет. Нет. Нет. — Я хочу. Прекратить. Наше. Общение, — выделяет каждое слово. Вколачивает. Вбивает в голову. И практически сразу Бетти испытывает острый толчок в груди, норовящий раздавить бьющееся сердце в своих тисках. Я не могу в это поверить. Боже. Скажи, что это шутка. Теперь тело бьет едва ли не лихорадочная дрожь, но Бетти плевать. Сейчас плевать. Пусть видит, что с ней делает. Пусть смотрит. Пусть подавится своим дешевым превосходством над ней. — Ты не можешь... — её голос так сильно дрожит, — этого хотеть. Арчи снова делает шаг навстречу к ней. На этот раз эхо, скользящих подошв по паркету коридора, чуть ли не разрывает её барабанные перепонки. Теперь они слишком близко. Почти запретно. — Поверь мне на слово. Я смертельно этого хочу. До блядской дрожи хочу этого, Бетти, — произносит на выдохе, зубами прикусывая нижнюю губу, как будто сдерживая внутреннюю клыкастую кобру, грозившую разорвать её глотку прямо здесь. Бетти застывает. Тяжело стоять. Это первое, что приходит ей в голову после услышанного. Зрение мгновенно расплывается. О, нет. Только не это. Она столько времени не позволяла себе плакать. Это было ниже её достоинства: она откровенно ненавидела свои слёзы, считая их очередным признаком своей же болезненной слабости. Но сейчас. Её платина рушится. Глаза жжёт огнём, слёзы практически выливаются из глаз, хотя Бетти изо всех сил сил пытается их сдержать. — Почему? Это единственное, на что её хватает. — Потому что я устал от тебя, — голос глухо отбивается от стен. Арчи сжимает пальцами переносицу, чтобы предотвратить крошечную головную боль, перерастающую в полноценную мигрень. Он спокойно, без всякого выражения скользит взглядом по ней. Стискивает зубы и... Выплевывает: — Мне брезгливо. Каждый чертов раз, когда я тебя вижу - это невыносимо. Меня тошнит только от одного взгляда на тебя, — рявкает с непереносимым ядом. Маска равнодушия моментально слетает с его лица, открывая её взору перекошенный рот и напряжённую челюсть. Даже его глаза отражают ту растущую внутри него злобу, желающую подогнуть, сломать, преклонить перед собой, и от этого зрелища паника загрохотала в её мозгу. Больно. Больно. Больно. Крайне. Невероятно. Больно. Так, словно мнут сердце, медленно и обманчиво-мягко, а потом одним движением разрывают его, роняя на пол. Позволяя растёкшейся крови впиваться в воздух, впитаться в кожу, впитаться в боль. Она почти зримая. И Бетти от неё задыхается. Она едва стоит на ногах. Её слёзы пекут щеки, скатываясь по подбородку, к шее. Но он все не останавливается, добивая своим непрерывным отвращением, которым пропитан каждый дюйм его кожи, каждый оттенок в голосе: — Хватит с меня чертовой благотворительности. Я больше не желаю размениваться на таких, как ты. Две секунды. Этого будет достаточно, чтобы сократить оставшееся расстояние между ними, вытянуть руку и залепить смачную пощёчину, чтобы кожа от удара рассыпалась, как битое стекло. Она уже замахивается, но он реагирует быстрее. Лучше. Совершеннее. Его рука моментально перехватывает её руку, а длинные, словно из воска, пальцы смыкаютсся вокруг её запястья. И когда она дёргается, его хватка становится только жёстче. — Значит, вот так? Все эти годы, что мы с тобой дружили, оказались для тебя пустым местом!? Размениваться на таких, как я? Серьезно? Господи, Арчи. После всего того, что мы с тобой пережили, ты мне это ещё смеешь говорить? — она кричит ему прямо в лицо, содрогаясь от ощущения очередных слёз на щеках. Бетти не собирается бояться его. Ей все равно, даже если он не сдержится и сломает ей шею, а потом гордо уйдёт своей чертовой серебряной походкой отсюда, будто ничего и не было. Она не оставит это так просто. Не оставит! — Ты не тот Арчи, который всю жизнь был моим лучшим другом. На ней замирает пристальный взгляд темных глаз. — Да, — мрачно кивает он. — Я не он. Больше нет. Его большой и указательный палец начинают с некоторой небрежностью отпускать её запястье, как от соприкосновения его кожи её будто прошибает током, а звон в ушах буквально заслоняет весь внешний шум. Она действует неосознанно. Все движения практически на автомате. Потом она выкупается сполна в ощущении позора и стыда, а сейчас... Сейчас её рука тянет его руку обратно, маленькие пальцы вцепляются мертвой хваткой в его. Кончики ногтей задевают его гладкую кожу. — Отпусти. Слово из семи букв, прожигающее кожу до мяса. Арчи почти приказывает ей, и если бы нет тот факт, что она практически упирается всем весом на его руку, она просто свалилась бы к нему в ноги лишь от капающего своей надменностью голоса. Глаза Арчи переливаются змеиным золотом и сужаются. — Если ты сейчас же не отпустишь мою руку, то я вырву твою. Без всякого сожаления, — предупреждающее шипение. Будто змея, напоминающая о том, что в любой момент она способна наброситься. Но Бетти не слушает его. Всхлипывает, и пальцами почти неощутимо проводит по его мизинцу. Мозг категорически отказывается давать оценку её действиям. И все мысли вытеснены этим ощущением. Этим прикосновением. Абсолютно легким. Почти невесомым. Да даже язык не поворачивается назвать это полноценным прикосновением. Просто обыкновенное чувство чужой кожи под своей. Но судя по едва заметному наклону головы и сжатым тонким губам — он ощущает это. Как и она. Оба. Чувствуют. Это. Блядь. Его мозг готов сейчас же взорваться. От переизбытка. От гребанного передоза её на нём. Слишком близко. Слишком много. Это все... Слишком. Она ведь просто прикасается. Он даже не раскрыл свою ладонь, потому как не хочет её прикосновений. Не хочет слышать её неровное дыхание. Не хочет видеть эти щёки, заляпанные в слезах. Ни её нездоровые красные пятна, вспыхнувшие на шее. Вся эта картина, вставшая перед глазами — эти несносные тряпки и детские, огромные глазища, раздражённые её же слезами — все это распаляло. До какой-то крайней степени сумасшествия, потому что действительно, глядя на неё, хотелось пойти в туалет и проблеваться. Жалкая. Дура. Он только что протаранил ей мозг самыми мерзкими словами, которые вообще когда-либо осмеливался говорить в её присутствии. А теперь взял и вылил на неё весь свой яд чертов. Который, в какой-то мере был вызван именно ею. И пусть жрет. Пусть пережёвывает каждое слово так, будто глотает куски хрустального бокала, разрывающего изнутри гортань. Пусть наконец хотя бы немного поумнеет. И. Оттолкнёт его к чертовой матери. Потому все плохо. Все так чертовски плохо, что хочется упасть на какой-нибудь каменный пол(желательно из белого молочного мрамора, как её кожа), чтобы разодрать колени в кровь и вцепиться руками в волосы и драть~драт~драть... Пока не вытащит эту засевшую дрянь внутри него. Это гребанный поставленный же им диагноз. Больной. Что мозгом, что телом. О, да. Особенно телом. Оно реагирует на неё. По-другому. Так, как не должно было. Он не хотел Бетти. Никогда не хотел. В этом плане - особенно сильно. Одна только мысль о нём с ней вызывала тошнотворный, гнилостный и липкий импульс, накатывающий волной в глотке. Арчи не хотел. Хотеть Её. И сейчас ничего совершенно не поменялось. Он блядь не хочет её. Волна полного отвращения ударяет в голову. Очередное касание к его руке выдёргивает из змеиного гнезда ползающих мыслей, и его оледенелый взгляд впивается в её лицо. Её большой палец нежно проводит невидимую дорожку по его сжатому кулаку. И его от этого движения практически начинает трясти. Жар прикосновения медленно поглощает его. Что ты творишь, Бетти? Какого черта? Как? Как одно лишь-херовое-паршивое-такоеблядьнужное-её прикосновение перекатывает кровь, вдаривая прямо к ногам. Так, что ширинка на штанах начинает набухать и-черт-черт, все мгновенно начинает размываться. Как, твою мать, ты это делаешь? Её пальцы мягко проходятся по костяшкам пальцев, останавливаясь только для того, чтобы погладить в некоторых местах неровность кожи. Ч-черт. — Я только что сказал, что у меня на тебя рвотный рефлекс, — он переводит тяжелое дыхание, колеблющее вновь повисшую тишину между ними. — И ты снова лезешь ко мне. Ты умная девочка, во всяком случае, всегда была ею. Так что включи свой мозг и почисти уши. Ещё раз повторяю для особо одаренных. — Ты мне отвратительна. Его кожа обдает холодом. Её же тёплая, почти горячая. Их ебаный контраст. Смесь температуры. Наклоняется прямо к уху: — Расцепи. Свои чертовы. Пальцы. Бетти неловко вздрагивает, будто выходя из транса. Разом пытается отдёрнуть руку от его руки, как... Его рука удерживает её руку. Щелчок. Он просто проверит. Просто блядь убедится... Уже в следующую же секунду Бетти откинута к холодной стене, больно ударяясь позвонками. — Аргх... Она тихо стонет от резко проскользнувшей боли в спине, её глаза тут же ошеломлённо распахиваются, и вновь они оба сталкиваются взглядами. — Арчи, я... Прости, я не знаю, что на меня нашло. Или... Ты редкостный ублюдок! Ты обливаешь меня грязью, уничтожаешь нашу дружбу и превращаешься в кого-то чужого мне... — Заткнись, — его голос, хладнокровно-сухой, с порцией отталкивающего презрения. Его ладонь тянется к её. Его ледяные пальцы прижимаются к её пальцам. Жарко. Близко. Скользко. Ещё ближе... Нужно. До хрипоты. Я хочу чувствовать тебя. Он сплетает их пальцы вместе, большим пальцем медленно выводя круги на её нежной, такойблядьнежной, коже. Лихорадочный вздох срывается с её губ. — Минута. Дай мне... чёртову минуту. Позволь мне. Она чуть заметно кивает головой, глядя на него снизу вверх. Её ресницы блестят от слез и губы искусаны некрасиво. По-уродски. Такпривлекательно. Что, Эндрюс? Находишь серую подружку привлекательной? Аплодисменты, Арчи. Казалось куда ещё ниже падать, но нет, ты из раза в раз пробиваешь самое низкое дно. Просто. В самое глубокое. Днище. Дрянь. Его челюсть крепко сжимается и от напряжения зубы вот-вот раскрошатся. Длинные бледные пальцы впиваются в её собственные сильнее, жёстче, на грани отчаяния, отчего она запрокидывает голову, то ли от боли, то ли от острого наслаждения. Кажется, их обоих трясет. Это просто невыносимо. Мерзко, отвратительно. Быть в такой близости рядом с ней. Гладить её кожу. Прикасаться. Трогать. Быть кожей к коже. Охреневшее безумие. Даже просто прикасаясь блядскими руками друг к другу — это сносит крышу так чертовски сильно-неконтролируемо, вызывая внутренние судороги по телу. И кровь бежит так быстро, что вот-вот, ещё немного - разобьёт органы в кровь. — Запоминай, — чёрные с золотым отливом радужки впиваются в её лицо, словно иголки. Его указательный палец очерчивает каждый изгиб её кожи. — С этого момента мы больше не друзья. Он слышит, как её дыхание мгновенно останавливается, а тяжело опускающаяся грудь перестаёт двигаться. Из под опущенных ресниц он вылавливает хищным взглядом любое её движение, выдающее её растущую панику или тревогу. Или все вместе. И сейчас тело Бетти, болезненное выражение лица, напряженные руки выдают её непомерно, показывая весь перемешанный коктейль из сотни таких же давящих эмоций. Ей больно. Сверх гребанной меры. И конечно же. Он это чувствует. Будучи детьми они всегда вынашивали эмоции на двоих. Став почти взрослыми, это поганое ощущение чужого сердца внутри себя остаётся без каких-либо чертовых изменений. Желваки начинают двигаться сами собой от раздражения, которое зудит под кожей так, что хочется разодрать ее до мяса. Обглодать до костей. Большой палец скользит по внутренней стороне ладони, когда все остальные пальцы ещё больше стискивают её руку в своей. — Мы оба забудем чертов поцелуй, словно его и не было. Ты слышишь? Ничего не было. Ничего. Не было. Бетти давится собственным дыханием, поддаётся к Арчи всем корпусом, но он снова вдавливает её в твёрдую поверхность ледяной стены, удивляясь, как её тело быстро сдаётся под его напором. Он запрещает себе прикасаться к ней где-либо еще. Иначе... Даже не смей думать об этом. Не при каких обстоятельств. Не смей. Эндрюс ловким движением задирает ей рукав выше локтя, обнажая полностью руку. Дыхание срывается у обоих в ту же секунду. — Ты будешь с Джагхедом, — брезгливость и отвращение въедается в его голос, внезапно вернувший ледяной блеск словам. — Выйдешь за него замуж, как хорошая девочка за не очень хорошего парня. Последуешь долбаному клише. И наконец-то... оставишь меня в покое. Бетти лишь хмурит лоб в ответ на его реплику, тяжело реагируя на что-либо кроме его рук на её руках. Красивые пальцы правой руки касаются сгиба локтя, впитывая исходящий жар от её кожи, раз за разом дотрагиваясь до неё, словно пытаясь проникнуть под кожу, под этот тошнотворный жар. В неё. Бетти практически задыхается, прижатая к стене его телом, со вспыхнувшем румянцем и тяжелым-тяжелым — господи таким тяжелым дыханием, и Эндрюс думает, что это херова катастрофа. Она отвечает на его прикосновения. Мучительно медленно. Неуверенно. И это отвратительно. Омерзительнооттогокакяхочутебя. Её кончики пальцев начинают ласкать его пальцы. Только пальцы. Больше ничего. Воспалённое раздражение, забрызганное мокрым, грязным (таким же грязным, как её херова фигура) возбуждением из-за неё — из-за неё блядь — толкается в медленном темпе прям в пах. А потом в мозгу формируется мысль. Оглушительная, как и чувство отвращения. Можно ли кончить только лишь от соприкосновения рук? От их гребаного столкновения пальцами, трения кожи о кожу и дробящей связи? Господи, Бетти. Господи. Одним рывком он буквально вколачивает Бетти в стену, чувствуя мелкую дрожь в её ладонях от очередного сильного удара лопаток о стену. Пристальный взгляд Эндрюса задерживается на ней лишь на мгновение, прежде чем он поджимает губы, пытаясь совладать с раздражением. Закрывает устало глаза, опускает подбородок и прижимается лбом к её лбу. Чувствуй. Вкуси это сполна. Как мне херово от одной лишь близости с тобой. — Мы стали слишком разные, — мягкое шипение срывается с его губ. Лбы прижаты друг к другу. Дыхание на двоих. — Не делай этого со мной, Арчи. Пожалуйста. Пожалуйста... Глаза плотно закрыты у обоих. — Пора прощаться. Как по щелчку пальцев, их взгляды устремляются друг на друга. Она выглядит потерянно. Жалко. И это раздражает до зуда под ногтями. — Откуда в тебе столько ненависти, Арчи? Ко мне...? Затылок колит от опаляющей боли. — Много чести, Бетти, — он хмурит брови, медленно поднимает лицо, пронзая помрачневшим взглядом. — Ненависть - сильно чувство, пожалуй одно из самых сильных, почти граничащее с... х-м-м. Эндрюс смеривает её непонятным взглядом с примесью ледяной усталостью: — Ты сама догадываешься с чем граничит ненависть. С моей стороны, не то и не другое чувство никогда не имели к тебе прямого отношения. Не имеют. И не будут иметь. Никогда. Правда больно ударяет. — И ты это прекрасно осознаёшь. У неё перехватывает дыхание. Слова выделяют чистый яд. — Для чего ты мне все это говоришь? К чему эти оскорбления? — Видно, что она старается овладеть положением и не вполне уверена, что это ей удастся. — Я тебя не узнаю... ты никогда не был таким... Ты никогда не делал мне так больно. Эта мысль будто коснулась его мыслей, полоснула своим чертовым откровением. Эндрюс бледнеет на два тона, сжав пальцы, прижатые к её пальцам, до беления костяшек. Глаза, затопленные тонкими очертаниями мрака, впиваются, сверлят её лицо. Что.Это.Купер?! Что это такое? Как, твою мать, ты объяснишь, что это между нами? Нами. Блять. — Нравится тебе это или нет, сейчас я таков. И не в моих правилах, по крайней мере теперь, подпускать к себе всех подряд без тщательного отбора. Ложь в привлекательной обертке. Вот только он не врет. — Под всеми подряд... ты имеешь в виду... меня? — она замирает, задержав дыхание. Он стреляет в неё равнодушным взглядом. Идеально выточенные скулы придают ещё более уставший вид его хищно-красивым чертам лица. — Да. Единственное, что упорно ощущаешь от этого слова — это презрение. Глубокое, как трясина, презрение. Направленное на неё. Он видит, как её тело насквозь пробивает ледяная дрожь. Чувствует её трясущиеся руки в своих. Отпусти её. Его пальцы будто врастают в её собственные. Блять, Эндрюс. Просто оставь её здесь и уходи. И снова эти поглаживания. Медленные. Скользкие. Такие сука невыносимые. Их руки. Пальцы. Они соприкасаются везде, где только возможно дотянуться. По линии ладони. На сгибе запястья. Пальцами в пальцы. Сильнее. Сильнее. Сильнее, твою мать. Вколачиваясь друг в друга кожей ладоней. Будто трахают друг друга. Уродливая потребность в ней. Херачит по пульсу. По крови. И затем - по внутренностям. Безумие. Просто. Грёбаное. Безумие. — Если... Бетти сглатывает кусающие слёзы, жаждущие вновь пролиться из глаз. Из горла вылетает хриплый звук вкупе со всхлипом. Он не отводит от неё пронизывающего взгляда, ожидая дальнейших слов. — Если я так тебе противна.... то какого тогда дьявола ты ко мне так прикасаешься? — Бетти изо всех сил старается изгнать из голоса дрожь, но на последних словах он предательски ломается. — Встречный вопрос к тебе. Ты первая полезла со своими херовыми руками, даже после того, как я словами втоптал тебя в грязь. Ты прикоснулась ко мне. Зачем!? У тебя у первой крыша поехала. Хера с два, ты меня выставишь виноватым. Арчи крепче сцепляет зубы, так, что раздражение мгновенно отзывается дробью в висках. Поганая сука. — Я не... — она вгрызается зубами в нижнюю пухлую губу, и взгляд Арчи невольно прослеживает этот жест, пока она не опускает голову. — Я не знаю. Я действительно не знаю. Эндрюс опускает на пару секунд глаза вниз, на собственную руку, сжатую поверх руки Бетти, туда, где чувствует её дрожь. Какое-то время они стоят в тишине, погружённые в свои мысли. Пока Арчи снова не прижимается лбом к её лбу, на этот раз с полуприкрытыми глазами. — Арч, что ты... — Тише, — его пальцы встречаются с её пальцами в горячем столкновении. — Тише. Его взгляд соскальзывает на их руки, похожие на сплетённый клубок змей. Закрывает глаза. Прислушивается к её прерывистому дыханию и сам старается дышать более сдержанно. Однако, выходит паршиво. Блядь. Проносится в его голове. Как они пришли к этому? Должно быть, их дружба была хуже грязи - нет - она не просто была облита ею с ног до головы — от начала и до конца - её просто не было. Их дружбы не было. Вот и все. От этого понимания глухое отчаяние медленно скользит в его крови. Сжирает заживо. Эндрюс склоняется чуть ближе, взглядом буквально прожигая внутренности арктическим холодом. — Не оставляй меня, — жалобный скулёж. Выдох прямо губы. Ее чертова мольба становится тем, что заставляет Эндрюса начать говорить. И он говорит. — Я не могу. Я не могу блять этого сделать. Пойми же своим крохотным мозгом. Не могу. И не хочу. Бетти натыкается на этот прямой взгляд. Её плечи опускаются, и пальцы, зажатые в его ладонях, хорошенько трясёт. От услышанного. Арчи смотрит на неё, пытаясь понять, кого сейчас ненавидит сильнее. Себя или её. Очень нехотя он допускает в свою голову мысль, что в какой-то степени Бетти не заслужила подобного обращения. Подобных слов, которые своим идеальным чистым презрением проникают внутрь и уничтожают. Словно херов вирус. И его ни капли не удивляет, что вжимая её в стену до мелкой боли в костях, он буквально кожей чувствует её разочарование — слишком сильное. Душащее. Пофиг. Пусть хоть захлебнётся от собственной жалости к себе. Его не ебет. Больше нет. Черт возьми, сделай уже это. — Закрой глаза, — прохладно произносит он, глядя на Бетти. И снова. Этот жалкий вид, окончательно задолбавший его. Приходиться на краткий миг закрыть глаза и подавить острое желание вколотить её лицо в стену. — Для чего? — Закрой их. Немедленно. Я не собираюсь это трижды повторять, Бетти, — мрачное равнодушие, сквозившее в его голосе, не ускользает от неё. И она против воли подчиняется. Он осторожно разъединяет их руки, успев напоследок коснуться каждого её пальца, вытаскивая из её горла лихорадочный вздох. От потери контакта её кожи с его — он еле как успевает сдержать неожиданный — именно, что неожиданный — долгий и протяжный стон. Просто готов разодрать глотку стонами из-за отсутствия её тепла под его пальцами. Чтоб тебя. До чего ты меня довела... Он наклоняется к её уху, брезгливо игнорируя чёртово побуждение, которое как кипящая смола, забивает все дыхательные пути. Задеть её мочку уха своими губами. Ну уж нет. Пусть идёт нахер. Н—А—Х—Е—Р. Содрогание воздуха. Тишина. Запах серы и возбуждения. На его лице демонстративно подчёркнута уверенность. Отстраненность. Отчасти – безучастность. Потому что так легче. Легче быть холодным и прошептать ей также холодно: — Прощай. А затем раствориться во мраке коридоров. Бетти с ужасом распахивает глаза. Его нет. Он исчез. Она скатывается по стене на пол. Слёзы нескончаемым потоком стекают по щекам. Её сердце вместе с ней плачет.