Праздник к нам приходит / #xmasonice

Виктор до одурения любил Щелкунчика. Настолько, что не просто опознавал любую мелодию с нескольких нот, но по костюмам и декорациям мог отличить самые известные постановки: вот эта — Мариинка, это — Крёмлевский дворец и версия Нуреева, а это — Королевский балет. Несмотря на всю историю, стоявшую за созданием и музыки, и балета, любил его его безоглядно как символ воплощенной красоты и изящества. Второй акт балета Виктор в принципе считал апофеозом красоты ради красоты — вся сюжетная линия заканчивалась в первом, а затем оставалось только наслаждаться декорациями, волшебством и с замиранием сердца смотреть на па-де-де и танец Феи Драже. Конечно, сначала маленький Витя полюбил саму сказку. В стареньком сборнике, с чёрно-белыми гравюрами — кажется, это вообще было первое, что он прочёл сам, в новогоднюю ночь, и сразу полюбил всем сердцем. Он видел себя там, в гуще сражения с Мышиным королём — и именно это помогало ему стискивать зубы и тренироваться, сражаясь с таким непокорным льдом. По ночам ему снилось сказочное царство с леденцовыми лугами и апельсиновыми ручьями и, конечно, именно он был там принцем. А когда приходило утро и он снова шёл тренироваться, он говорил себе, что настоящий принц всегда должен быть лучше других. А потом Яков привёл его на балет. Петербург заносило декабрьской метелью, фонари разбрасывали лимонное монпансье по снежинкам, домам и лицам, а в Мариинском было тепло, шумно, празднично, и вверх взмывали золотые колонны, и тяжело вздохнул бархат, раскрываясь, приглашая в чудо, и скрипки увертюры подхватили Витю своей мелодией, и огоньки на огромной ёлке, занимающей всю сцену, завораживали своим сиянием, и Мари так невесомо летала над сценой, и Щелкунчик был так стремителен — и Витя пропал. Пропал настолько, что план Якова заставить упёртого Никифорова лучше заниматься в балетном классе, показав ему, пожалуй, лучший балет в истории, да ещё и по его любимой сказке (о чём, разумеется, знали все, потому что говорить о себе для Никифорова было естественно, как дышать) чуть не провалился ко всем чертям: по дороге домой переполненный эмоциями Витя сначала бесконечно восхищался увиденным, а затем ударился в истерику, что немедленно и вот прям сейчас он уходит из фигурного катания в балет, потому что только там настоящее… настоящее всё. К счастью Якова, у него за плечами был опыт с талантливыми и нервными, поэтому он просто сдал Никифорова Барановской. На месяц. После чего соскучившийся по льду (и, возможно, даже самому Якову) Никифоров пробрался к тому в кабинет и сидел до вечера, пока Яков не вернулся с тренировки. Спящее недоразумение Яков будить не стал, а когда Витя проснулся сам, они особого ничего не обсуждали. «Завтра в семь на тренировку» — сказал Яков, собираясь, и добавил: «А теперь домой». Но с тех пор Виктор знал всего «Щелкунчика» наизусть не только в тексте, но и в музыке, и проводил в балетном классе не меньше времени, чем на льду — когда он пробился во взрослые, те первый год подтрунивали, что его им подбросили из Мариинки, не иначе. Виктор на это не реагировал. Конечно, с каждым годом он становился взрослее, интересы сменялись один за другим, но всё это было такое суетное, пустое и проходящее: вот уже двадцать лет главным в его жизни были лёд, новогодние праздники и традиционный «Щелкунчик» в метельном питерском декабре. Потому что именно с этой сказкой маленький мальчик стал всё-таки Принцем. Чемпионом мира. Пятикратным.