Из дремучего леса

Волосы и одежда пропитались вонью горелого мяса. Сердце бьется так быстро, что вот-вот встанет. Струны лопнули целую вечность назад, рукоять Би Чэня выскальзывает из мокрых рук. Это последний бой. Падет Ци Шань — войне конец. Нужно поднажать еще немного. Еще немного… Врагов что нечисти — немерено, и все лезут на меч. Хань Гуан Цзюнь уже и на человека не похож, весь в грязи и крови, то ли своей, то ли чужой. Он сам не понимает, когда его берут в кольцо, что уже не выбраться. Оружие выскальзывает, и обрадованные псы из клана Вэнь набрасываются сворой, но судьба решает иначе. Здание над ними душераздирающе скрипит, обгоревшие балки не выдерживают собственный вес, и постройка обваливается, мигом раздавив вэньских тварей. Этот факт заклинатель принимает уже отстраненно, словно это все и не с ним происходит. Он уже не чувствует тяжелой доски, упавшей ему на спину. Мир вдруг делится на черное и красное. Трупы в солнечно-белых одеждах медленно встают, смотрят незрячими глазами и скалят огромные клыки, пока пламя поглощает все вокруг. Ван Цзи чувствует их приближение, и от ужаса тело немеет. Он, кажется, пытается сбежать, но понимает, что не чувствует ни своего тела, ни жара, ни рвущих мясо зубов. Из груди вырывается крик. Лань Чжань замирает, уставившись на собственную руку, поднятую, будто чтобы защититься. Он хрипло дышит, пульс учащенный. Мыслями он все еще там, в битве при Ци Шань, придавленный обломками, но сознание возвращается к нему, как и понимание происходящего. Маленькая лесная птичка срывается с низкой ветки, потревоженная движением существа у ствола ее дерева. Выползшая на охоту пятнистая, как земля, змея издает предупреждающее шипение, но мужчина равнодушно поднимается, опираясь на бамбуковый шест. На его лице отпечаток долгой боли и смертельной усталости, и он не кривится, хоть тяжесть свертка за спиной кажется запредельной. Совсем еще молодой человек старается не думать о том, что раньше для него этот меч весил не больше птичьего пуха. С трудом поправляет трясущимися руками ленту — последнее напоминание о прошлой жизни — и та ободряюще щекочет запястья, разукрашенные белесыми шрамами. Одежда на нем вся простая, неброская: она кажется темно-травянистой на фоне леса и серой на тле* земли. Как ни хотелось бывшему заклинателю оставить себе клановую мантию с плывущими облаками, она не может быть надета на калеку. Впрочем, глава Гу Су Лань бы не согласился. Он бы отдал все мантии в клане, лишь бы Ван Цзи одумался; отговорил бы младшего брата всеми словами; сам оградил бы от всего, что напоминало о прошлом. Поэтому Лань Чжань поступил, как когда-то поступила мать: просто тихо исчез. Спустя день пути лес уже не кажется таким дружелюбным, но, что странно, нечисти и близко не видать. А жаль. Ван Цзи не стал бы себя убивать нарочно, это совершенно не в его духе, но тем не менее он постоянно бросается на опасность, зная о своем плачевном состоянии. И до сих пор судьба, словно насмехаясь, берегла его жизнь. Идти дальше нет смысла — в непролазной чаще царит сумрак без проникающего сквозь сросшиеся ветки солнца. Однако, повернув назад, Лань Чжань уже не видит тропы, по которой пробирался. Вокруг стоит давящая тишина, лишь где-то угрожающе капает вода, словно насмехаясь, отмеряя мгновения жизни, но и она стихает. Ветер молчит. В полном безмолвии вдруг отовсюду звучит мягкий смех, сладкой патокой лаская уши, лишая бдительности. Этот звук ввинчивается иглой в затылок, и сердце заходится в неспокойном ритме. Похоже, в этот раз бывшему заклинателю клана Лань не повезло нарваться на кого-то действительно сильного. Он еще может побороться за свою жизнь: хоть его руки не удержат даже кисточки, Би Чэнь способен разить врагов самостоятельно, подконтрольный остаткам духовных сил. Но юноша стоит на месте. Смех не стихает, приближается, перемещаясь ему за спину. Лань Чжань ждет удара, ждет рвущей боли от клыков и когтей, хоть чего-нибудь, но вместо этого… Кто-то дергает за край его ленточки, как дети порой дергают девочек за косички. Ван Цзи вздрагивает и резко оборачивается. — Ай-ай, молодой господин, не пугай меня, — смеется… существо. Перед молодым человеком предстает огромная куча черного меха с задорными светло-серыми глазами. Не успевает Хань Гуан Цзюнь что-либо предпринять, как создание по-кошачьи перетекает в сторону и вдруг оказывается, что у него есть стройные лапы, лисий хвост и веселый оскал нестрашных клыков. Челюсти мертвых людей внушают гораздо больше ужаса. — Ты охотник? — продолжает говорящий лис, обходя собеседника по кругу. — Что это за сверток? Откуда ты пришел? Эй, братец, что у тебя с лицом? Животное огромно, в разы крупнее собак-оборотней, но совсем не пугает. Оно подбирается совсем близко, заглядывая в глаза. — Улыбайся хоть иногда. Иначе подумают, что у тебя умерла любовь всей твоей жизни, — назидательно произносит зверь и вдруг облизывает щеку юноши. Лань Чжань в ступоре отшатывается, роняя палку, а лисица звонко смеется, довольная эффектом. — Кто ты? — Ван Цзи пытается говорить строго, но от усталости голос звучит безжизненно. Зверь приоткрывает розовую пасть, демонстрируя клыки, и устрашающим голосом произносит: — Я проклятый царь демонов, заманивающий путников в свои лапы и пожирающий их души! Зря ты явился ко мне, смертный… — а затем, словно не в силах больше держать в себе смех, лающе хохочет, взмахивая пушистым хвостом. — Ой, что у тебя за лицо! Молодой господин, какой ты забавный! Я пошутил, пошутил! Зови меня Ин. Непрерывная болтовня обрушивается на Ван Цзи ушатом воды. Лис без смущения обнюхивает ему руки, сует нос в мешочек на поясе и оглушительно чихает от сильного запаха трав. В один миг он прекращает вертеться и вновь садится, рассматривая бамбуковый шест. Глаза зверя темнеют. — Молодой господин, так вот для чего ты пришел. Что же, ты должен понимать, что цена будет высока. Ван Цзи не понимает, но молчит, сверля глазами вертлявую лису. Тот улыбается. Заклинатель морщится и отворачивается, медленно наклоняясь, чтобы поднять шест: лепет лисицы его не интересует. Похоже, он просто сходит с ума. — Молодой господин? Тебе не нравится такое обращение? Прости, гэгэ, я не знаю твоего имени, — Ин наклоняется в сторону, чтобы видеть его лицо, но Лань Чжань продолжает его игнорировать. Вдруг в спину стреляет такой вспышкой боли, как уже давно не было. Мышцы сводит судорогой, и юноша со стоном начинает заваливаться на бок, потеряв опору. Он не чувствует тела, в онемевших пальцах колет, но тело почему-то не встречается с землей. Ин обеспокоенно смотрит на него. Вблизи заметно, что его глаза по-лисьи раскосые. Лань Ван Цзи вдруг осознает, что лежит на его боку: лис крупный, как пони, и запросто мог бы уложить молодого человека себе на спину. Вспыхнув растерянностью и раздражением, бывший заклинатель пытается подняться, но Ин удерживает его, накрывая грудь лохматым хвостом. — Не вставай, гэгэ. Разве я не сказал только что, что мне по силам вылечить тебя? Разве ты не за этим пришел ко мне? Эти слова пронзают разум уставшего юноши подобно копью. Этот зверь способен его… исцелить? Все может снова стать как прежде?.. Нет. Такого просто не может быть. — Ложь, — сухо и зло шепчет Лань Чжань. Это все жестокая шутка. Ин возмущенно щелкает челюстями. — Меня? В обмане обвинять? — искренне обиженный лис фыркает и ворчит как старый дед, но у юноши нет ни сил, ни желания прислушиваться. Острая боль в спине сменяется тянущей, выматывающей, вспарывающей голову своей жестокой игрой. Зверь вновь обнюхивает его, а затем медленно кивает. — Гэгэ, если я сказал, что могу поставить тебя на ноги, значит, могу. — И что… я должен буду тебе за это? — он через силу проталкивает сквозь пересохшие губы слова. Ин понимающе и немного грустно улыбается. — Отдай то, что для тебя важно. Лань Ван Цзи скорее жив, чем мертв, боль — ревнивая дрянь — завладевает им по кусочку, заглатывая целиком, а силуэт черного создания плывет перед глазами. Но в душе начинает зарождаться хрупкий росток надежды. И Хань Гуан Цзюнь не в силах задушить его. Он кивает. Подконтрольный духовной силе, Би Чэнь покидает мешок — свое единственное хранилище на протяжении долгих месяцев. Уже очень давно его рукояти не касались пальцы его хозяина — а теперь, похоже, больше не коснутся никогда. Белоснежный клинок, могущественное оружие, прошедшее вместе с ним через все, символ его прошлого опускается на примятую траву у лап лиса. Это для него самое ценное — единственное, что он посмел забрать вместе с лентой. Белая полоска ткани с вышивкой плывущих облаков ложится рядом с ножнами. Теперь у Лань Чжаня нет ничего. Кажется, словно меч тускнеет от горести: «зачем, хозяин?», но Ван Цзи не хочет об этом думать. Возможность вновь быть живым куда дороже, пусть даже он может больше никогда не увидеть свой Би Чэнь. Если бы потребовалось, он отдал и гуцинь, но с тех пор, как его сломанные пальцы потеряли гибкость, этот предмет больше не несет такой большой ценности. Ин некоторое время разглядывает сложенные перед ним вещи. На звериной морде не разобрать эмоций, но его глаза поразительно живые, и в них смесь из множества чувств. Лис закрывает веки. — Я принимаю плату, — кажется ли ему, но голос Ина дрожит. Впрочем, это уже не важно. Боль тщательно ищет самые чувствительные точки, как ловкий вор подбирает отмычки к хитрому замку, за которым потайное укрытие, полное сокровищ. И она находит ключ. Юноша погружается в беспамятство. Открыв глаза, он не видит ни неба, ни леса. Вместо этого над ним нависает темный каменный свод, а воздух вокруг сырой и прохладный. — Ешь, — неведомо, откуда у лиса посуда, но плошка выглядит вполне обычно, так же, как и кусочки рыбы в ней. Ван Цзи морщится. Голова все еще тяжелая, в глотке словно разверзлась пустыня, а на языке вяжется неприятный привкус. Есть он хочет в последнюю очередь. — Ох, прости, гэгэ. Я не умею толком ухаживать за больными, — оправдывается зверь, за что получает гневный взгляд «зачем тогда вообще взялся». Ин смеется и толкает в его сторону еще одну миску, в этот раз наполненную водой. Такой тарелки молодой человек еще не встречал: с одной стороны у нее нечто, напоминающее ручку. Лис берет эту ручку зубами, и та удобно умещается в его пасти. Благодаря ей, не имея рук, он может аккуратно поднести воду к губам больного, позволяя утолить жажду, хоть Хань Гуан Цзюню и не слишком уютно от близости пушистой острой морды. Светло-серые глаза щурятся, выдавая веселье. Подумать только, он развлекается! Это настолько возмущает Лань Чжаня, что он дергается, пытаясь убраться подальше от лиса. Только вот он не рассчитывает, что тот от неожиданности вскинет голову, из-за чего часть воды проливается прямо парню на грудь. Выронив свою странную плошку и расплескав весь остаток воды, Ин покатывается со смеху, размахивая длинными стройными лапами в воздухе. — Гэгэ, ты меня со свету сживешь! Как есть, умру от смеха! — лисье фырканье и тявканье вплетается в смех, делая звуки совсем уж комичными. Лань Ван Цзи отворачивается, насупив брови. Отсмеявшись, Ин вновь оказывается рядом и начинает зубами развязывать его пояс. Кое-как освободив талию пациента от завязок, он застывает, наткнувшись на испепеляющий взгляд. — Нужно снять мокрое, — тараторит лис, опасаясь, как бы ему не открутили голову. — Здесь и так не тепло. Давай, не сопротивляйся. Выпутывает Лань Чжаня из одежды, изрядно намучившись с рукавами, а затем куда-то исчезает из поля зрения. В чем-то он прав насчет холода — озноб проходит по бледной коже, вынуждая заклинателя ежиться. Вскоре Ин возвращается и накидывает на него нечто большое и теплое. По ощущениям — несколько шкур, сшитых вместе на манер одеяла. Сам же лис укладывается рядом, любопытно поглядывая на приготовленную рыбу, однако вскоре понимает, что есть ее пациент не намерен. — Что же с тобой случилось? На тебе живого места нет, — любопытный зверь не дожидается никакого ответа, но совсем не похоже, что он этим расстроен. Он продолжает молчаливо лежать рядом. Через время Лань Ван Цзи приходит в себя достаточно, чтобы приподняться на локтях и оглядеться; Ин в это время уже успевает задремать, сложив хитрую морду на лапы. Они находятся в пещере, не слишком большой, но достаточно просторной, чтобы ходить, не сгибая головы. Чем-то это напоминает нору, заваленную разными вещами. Лань Чжань морщится от этого беспорядка. Впрочем, это не должно иметь для него значения, он все равно покинет это место и больше не вернется. Ноги отчаянно слабы, но заклинатель через силу поднимается, опираясь на бамбуковый шест. Открыв глаза, Ин не видит юношу в импровизированной постели. Испуганно завертев головой, он находит его возле самой большой горки вещей: там сложены вместе оленьи рога, кроличьи шкурки и некоторые предметы, принадлежавшие людям. На тех рогах, как на вешалке, сушатся промокшие одежды его подопечного. Сам молодой человек не выглядит довольным: кажется, тронь, и посыпятся громы и молнии. — Здесь нет лекарств, — хрипло произносит он. Лис недоуменно наклоняет голову. — А должны быть? Что-то темное мелькает на лице заклинателя. Ин мягко улыбается и перетекает к нему, переступая лапами так, словно плывет, а не шагает. — Вижу, ты ничего обо мне не слышал. Мне не нужны лекарства, чтобы помочь тебе, гэгэ. Вот увидишь. А сейчас тебе стоит поесть, иначе совсем ослабнешь. Хань Гуан Цзюнь не упирается, но без какого-либо желания позволяет вручить себе плошку и на удивление изящные черные палочки для еды. Отложив спустя некоторое время пустую посуду, он долго смотрит на лиса, играющего со своим хвостом. — Откуда у тебя это? Ин стрижет острыми ушами, весело стучит кончиком хвоста по полу и тут же придавливает его лапой, словно кот. — Все человеческие вещи, что ты здесь видишь, мне приносили другие люди. Плата для всех одинакова: отдать самое дорогое, иначе я не смогу исполнить их желание. Так бывает, что для одного ценность — ленточка именитого ордена, а для другого — всего лишь плошка и палочки для еды. Лань Чжань неосознанно касается кончиками пальцев открытого лба. Он до сих пор не может привыкнуть к тому, что на нем больше нет ленты. Это не укрывается от лиса, и он подталкивает головой упрямого заклинателя к лежанке из сваленных вместе шкур. — Напрягай спину как можно меньше, гэгэ. Ну же, ложись. Доверься мне. Юноша исполняет приказ. Всего лишь привычка: в Гу Су лекарей следовало слушаться беспрекословно. Вот только сейчас почему-то желания подчиняться почти не осталось, даже несмотря на необходимость. Лань Чжань списывает все на усталость. Однако лежать и вновь чувствовать себя беспомощным совершенно не хочется. Нужно заняться хоть чем-нибудь, чтобы перестать думать об адских мучениях, что он перенес в первые месяцы после падения Ци Шань Вэнь. Даже если это болтовня. — С какими просьбами к тебе приходили? Он говорит совсем тихо, но Ин все равно слышит и хмыкает, принимаясь вылизывать передние лапы. — С самыми разными. Слышал ли ты, гэгэ, о старухе из Му И? На самом деле, она вовсе не старуха, просто с рождения быстро росла, но так же быстро и начала стареть. Ей было всего семнадцать лет, а она уже выглядела как взрослая состарившаяся женщина! — лис фыркает и чистит свои когти языком. — Ее родители привели бедняжку ко мне. Я сделал так, чтобы она стала обычной. Она прожила долгую счастливую жизнь, вышла замуж и успела понянчить десятерых внуков. Ин искренне щурится. Похоже, воспоминания об этом доставляют ему удовольствие. Хань Гуан Цзюнь же улавливает в его рассказе совершенно другой смысл: то, как лис об этом рассказывает, звучит словно бы это было многие годы тому назад. — Чем за это заплатили родители девочки? — почему-то Ван Цзи не хочется этого знать, но он все равно задает вопрос. Он хочет понять. Зверь замолкает. — Ее мать оставила здесь ожерелье. По некоторой причине оно было ей дороже даже жизни, но счастье дочери стало для нее еще важнее. А вот отец был художником. Он отдал свои глаза. Лань Чжань вздрагивает от прошившего его мороза, хоть одеяло по-прежнему лежит на нем. Ин подбивает края шкур под него, чтобы сквозняки не проникали к телу, и невольно заклинатель осознает, что испытывает глубокую благодарность. Пусть он не знает всех обстоятельств, лис кажется добрым и искренним. Он никому не желает зла и действительно может сделать обещанное. Надежда в сердце молодого человека крепнет, становится мощной нерушимой стеной, стержнем, что вновь будет держать его спину ровно. От этого мрачность немного спадает с лица заклинателя, и он вновь становится невозмутимым. Черный лис с усмешкой желает ему доброй ночи, и вскоре оба уже спят.