Shameless

Жил-был в Скайриме ярл Ульфрик — человек с суровым нравом и скорый на расправу, что для нордов не редкость. Статный, широкоплечий, даже нос сохранил к своим-то годам — слыл бы красавцем, коли не вечно недовольные гримасы, отчего писцы Талмора на всякий случай перекопали всю его родословную на наличие какой-нибудь эльфийской бабушки. Однако и суровые боевые товарищи порой просили его остыть, не принимать близко к сердцу, простить и отпустить, но Ульфрик всё равно прикончил короля Торуга и не слышал будто, что ничего хорошего с убийства не начиналось. Так бы и сидел наш ярл в своём сером-сером замке посреди ледяных пустошей, как ворчливая принцесса из сказки, если бы не узурпаторские планы и розыскная листовка, пришедшая из Сиродила, с наградой в кругленькую сумму. Всяк мечтал избавить Скайрим от тирана, включая многих его подчинённых. Миссию по спасению мира заочно возложили на мощную нордскую деву по имени Лайра, мастера владения двуручным топором и прославленную укротительницу драконов, чей нрав не уступал в весе самому Ульфрику. Боялись её ничуть не меньше, да и разрушений за собой она оставляла куда больше, однако, как мы знаем, страшны только люди при власти. Долго и муторно шла война от крепости к крепости, от города к городу, пока не докатилась до стен Виндхельма. С упорностью мамонта Лайра шла с армией к замку, а Ульфрик всё не показывался: сидел в тронном зале, приготовив самым нетерпеливым вторженцам ловушку. Сам генерал Туллий вёл удалой отряд, однако громогласный Крик смёл тех обратно за двери. Только дева Лайра осталась стоять, даже не покачнувшись, и ответила так, что вся мебель в зале взлетела к потолку — а Ульфрику хоть бы что. Только меховой воротник с плаща оторвало. В патовой ситуации они не были, но Лайра не спешила нападать и с интересом глядела на Ульфрика. — Ты… как я, — промолвила она и подошла поближе, боком, как недоверчивый дикий зверь. — Со мной такое впервые. — Со мной тоже. Оба опустили оружие и применили Крики снова. Утварь отскакивала от стен, разбивала окна и гремела не хуже грома. Воины во главе с Туллием не рискнули соваться снова, считая, что в замке вершится величайшая битва в истории, а Лайра с Ульфриком в восхищении друг перед другом признали почти что равенство. Всё-таки драконорождённая куда лучше справлялась с Криками, а Ульфрик с ног едва не валился от усталости, однако гордость не позволяла пасовать. Понял он, что разделил в тот миг тайну о самой неудобной стороне сего дара: стоило только потерять контроль над собой, и Крик усложнял всякий социальный контакт — будь тот на поле брани, на переговорах или же в постели. Последнее как раз-таки больше всего беспокоило Ульфрика: после обучения у Седобородых не знал он интимной близости, даже рассматривал вариант с монашеством. Потерю сопровождали раздражительность, язвительность и ярость — извечные всадники разрушенной личной жизни. Дева Лайра же замещала проблему драконами, и с каждым годом тех становилось всё больше. Несмотря на усталость, Ульфрик рискнул сразиться снова: взял её за руку и притянул к себе. Решимость тут же покинула Лайру, она не понимала, как быть, и на миг остолбенела. Воспользовавшись заминкой, он принялся мастерски избавлять её от частей доспехов, и под пластинами из тяжёлой драконьей чешуи коснулся мягкой, покрытой веснушками кожи. Она была горячей, как драконье пламя, живой, настоящей — и, что главное, не помрёт под ним на пике близости. Ушёл бы целый день на то, чтобы раздеть её полностью; Ульфрик торопился и боялся, что Лайра внезапно очнётся и передумает, поэтому по-быстрому избавился от набедренников и толкнул её на вмурованный каменный трон. Фантазия, где они правят Скайримом вместе, ещё больше его заводила, однако сама Лайра явно переживала о чём-то более простом: ёрзала, сводила ноги, когда он касался её внутренней стороны бедра, где кожа была особенно шелковистой, и завитков рыжих волос, промокших до безобразия. Такую женщину следовало брать осторожно, но не показывая слабости. Валяющийся у трона двуручный топор — точно как у палача — угрожающе сверкнул. Ульфрик вспотел, пока экстренно спускал штаны и пристраивался между раздвинутыми ногами, поэтому небрежно скинул остатки надорванного плаща и наконец протиснулся внутрь. Так они слились не только в безумном грохоте драконьих Криков, но и — наконец-то! — телами. Лайра была страшно тесной, словно не собиралась сдавать невинность без боя, но быстро перестала быть девой. Цепляясь за трон, она постоянно съезжала с расстеленной на камне подушки, а Ульфрик вовсю оправдывал своё имя и срывался на нечленораздельные возгласы, когда резко вбивался до упора. Ближе к развязке он понял, что поспешил: уже-не-дева Лайра продолжала балансировать на тонком лезвии удовольствия, но никак не кончала. Его голова рисковала слететь с плеч из-за женского разочарования. Однако ярловская упёртость не позволила притормозить коней; Ульфрик совершил непоправимое прямо на драконью броню и, кончив, Крикнул прямо на Лайру. Даже убивая короля Торуга он не вкладывал столько силы, словно, как драконорождённый, только что с потолка выучил новое слово. В ответ Лайра напряглась, сжалась внутри и ответила, будто признала. Рухнуло несколько каменных колонн, весь свод грозил погрести их под собой на радостях, но Ульфрику было не до того: странное тёплое чувство, разлившееся где-то в груди, наконец отпустило многолетнюю ярость. Лайра, обмякшая на троне ярла Виндхельма, подтянула его меховой плащ к талии и внезапно кокетливо хихикнула. Таким образом загадочные чары были разбиты… на некоторое время, пока генерал Туллий не рискнул зайти в замок. Ярлу Ульфрику предложили королевский выбор: либо на плаху, либо к уже-не-деве Лайре — на перевоспитание. Очень уж убедительной та оказалась, да и в Скайриме с тех пор потише стало. Только дом один на отшибе под Фолкритом ходуном всё ходил да землю сотрясал, но это уже совсем другая история.