Темнота

      Юра проснулся, комкая руками одеяло. Устало сел на кровати, оглядываясь вокруг. Место было незнакомым и каким-то безликим: серые обои без рисунка, старенькая мебель, лаковую поверхность которой покрывали ассиметричные трещины и сколы. Хованский тряхнул головой, явно пытаясь понять, действительно ли он в этот раз проснулся. Неожиданно где-то за стеной раздался стук. Юра вздрогнул, затем медленно встал и направился в соседнее помещение.       Хованский оказался на кухне. Там на грубо сколоченной из досок лавке сидел Ларин, откинувшись на кирпичную стену и не замечая, как отпечатывается на тёмной рубашке старая, потерявшая свою свежесть и почти осыпавшаяся побелка. Юра растерянно остановился на пороге.       – Отсосать хочешь? – устало посмотрел на него Ларин. – Будешь просить взять тебя прямо сейчас?       – Чего? – Хованский нервно сглотнул. – Ты охуел? Где мы?       – Неужели ты тоже начал осознавать себя? – Дмитрий усмехнулся. – Тогда я тебе не завидую.       – Осознавать что? – Юра плюхнулся на колченогий стул, покрытый грязно-синей облупившейся краской.       – Себя. Получил сознание.       – Я и так был в сознании! – визгливо прошептал Хованский.       – Ещё нет, – Ларин едва заметно усмехнулся. – Сейчас покажу.       Дмитрий подошёл к окну и знаком подозвал Юру к себе. Тот осторожно приблизился. За окном неслись повозки, запряжённые лошадьми, брели прохожие, одетые в грязные хламиды.       – Мы попали в прошлое? – сдавленно спросил Хованский.       – Нет.       Дима ощупал запылённый подоконник, будто что-то отыскивая, а затем нажал на выступающую шляпку гвоздя. Стена, на которой находилось старое окно, вдруг беззвучно растворилась. Напротив парней оказалась совсем другая комната. Там на журнальном столике был распят Юра лицом вниз. Верёвки обвивали колени Хованского, притягивая их к ножкам стола. Ещё одна верёвка охватывала шею парня, а затем оплетала руки и плотно фиксировала их, заставляя обхватить стол. Тот другой Юра кричал от боли. На его покрасневшем лице пролегли дорожки слёз. К ягодицам парня пристроился огромный палевый лабрадор, ожесточённо имея Хованского. Вокруг этих двоих бегал раздетый Ларин с эрегированным членом и довольно пел:

Песню звонкую пропела И на изгородь взлетела Птица в белых кружевах И в шиншилловых мехах! Это был петух Хован!

      Смотрящий на это с кухни Юра бросился вперёд, чтобы остановить всё происходящее, но больно наткнулся на невидимое препятствие, отбросившее его назад, в Ларина. Дима с трудом удержался на ногах, инстинктивно уцепившись за Хованского.       – Что это, бля, за хуйня? – завизжал Юра, отскакивая в сторону. – Отпусти меня, извращенец!       – А я откуда знаю? – устало вздохнул Ларин, потирая лоб. – Думаешь, мне нравилось, когда ты просил выебать тебя? И ведь не подчиниться не получалось, пока ты не проснулся в этот раз. А меня бы самого кто выебал!       – Бля… А я уже хуй в который раз просыпаюсь! И всегда в разных местах! – побледневший Хованский посмотрел на свои трясущиеся руки. – Что это за хуйня?       – Ты путаешь. Ты всегда приходишь на кухню, отсасываешь у меня, затем я беру тебя прямо тут на столе, ты довольно кончаешь и тянешь меня в спальню. На кровати мы снова трахаемся, ты засыпаешь, а я иду пить чай. Как только я домываю чашку, ты приходишь и просишь секса.       – Охуеть… – Юра потерянно опустился на лавку, невольно посмотрев на невидимую стену, за которой продолжалась та же чертовщина.       Лабрадор, противно повизгивая, перевернулся, вызвав очередной вопль у связанного парня, а затем попытался отбежать, но узел на члене пса плотно был обхвачен сфинктером. Довольный другой Ларин с неестественной улыбкой подошёл к лицу лежащего на столике Юры и вставил свой член ему в рот.       Сидящий на лавке Хованский отвернулся, чтобы не смотреть на это, но скулёж, всхлипывания и тяжёлое дыхание всё равно доносились до его ушей. Тогда Юра не выдержал и бросился прочь. Он забежал в спальню, споткнулся о потёртый ковёр и упал, погружаясь в темноту.