А и не держит себя в руках, Целует будто наказывает, Нет такого закона пока - Говорит и показывает.
Сенсуи всегда был непредсказуем. Ицки не один год провёл рядом с ним, но за всё это время ему не становилось скучно ни на мгновение. Сначала он смотрел лишь на Шинобу, наслаждаясь его невинностью и наивностью; потом он наблюдал за распадом Сенсуи и его душевными муками, буквально разорвавшими личность на части, но так и не сломившими. Ицки приходил в восторг от каждого его решения, от остатков внутренней гармонии, царившей даже в таком состоянии. Он быстро научился определять, какая из личностей перед ним. По выражению лица, осанке, голосу, движениям. Они все были одним человеком, но различались так сильно, что Ицки не понимал, как о них можно было не догадаться, пообщавшись с Сенсуи хотя бы несколько дней. Случались моменты, когда тот замирал задумчиво, направив взгляд вникуда — тогда действительно сложно было определить, в чьей власти находится тело. Но как только Ицки удавалось поймать взгляд Сенсуи, становилось до смешного легко предсказать дальнейшие действия. Вот черты лица его становились жёстче, хотя, казалось бы, не могли поменяться. Но Ицки видел и знал, что перед ним стоит Казуя, и так же знал, какой первым делом последует приказ: — Подойди. И он послушается, с едва заметной улыбкой неторопливо его выполняя. Выжидая, склонит голову к плечу, позволяя волосам щекотать лицо. С удовлетворением будет смотреть, как Казуя медленно окидывает его голодным взглядом, немного удивляясь, как тому удаëтся сдерживать своё нетерпение. А дальше — поцелуй, грубый и болезненный, до того жадный и отчаянный, что едва возможно дышать. Казуя — самая жестокая часть Сенсуи — по-собственнически сожмëт плечи Ицки, не давая шевельнуться. Он не причинит ему иной боли, позволяя себе лишь такую безэмоциональную циничную вольность. Отрываясь от губ, Казуя неизменно склонится к шее и несколько секунд будет дышать в неё тяжело и влажно, от чего по телу ёкая всегда пробегались мурашки — Ицки долго жил и многое повидал, физической близостью в любом её проявлении его было не удивить. Но всё равно каждый раз он не мог сдержать лёгкий смешок, обязательно после него ловя жёсткий взгляд Казуи. Иногда казалось, он отчаянно хочет сжать Ицки со всей своей немалой силой, сломить его, упиваясь кровью, давая волю одолевающим эмоциям. Казуя был несдержан и ревнив. Общаясь с другими людьми, Ицки не раз ловил горячие взгляды и совсем немного позволял себе поддразнить его. Улыбался чуть дольше, чем было нужно. Невзначай касался руками, задерживая прикосновения. Ицки нравилась жестокая ревность Казуи. Тому же нравилось владеть и давать указания. И так же — покорность Ицки. Казуя всегда поощрял её едва уловимыми взглядами и жестами. Они практически не говорили вдруг с другом, если речь шла не о делах. Взгляды и жесты... Этого доставало обоим. Ицки был в восторге от Сенсуи и не возражал против его эгоистичных приказов, хотя о подобном взаимоотношении они никогда не договаривались.Не придуман еще мой мир, Оттого голова легка, Нет звезды еще в небе и Нет закона пока…
Появление Нару всегда было неожиданным. Самая открытая, самая нежная часть личности. Ицки казалось, что в моменты общения с ней он держит в руках обнаженную душу Сенсуи. Беседы с Нару были безобидными и лёгкими. В ней не было озлобленности на мир, она была абсолютно чистым существом. Ицки рассказывал ей всё, что помнил и знал о мире демонов. О живущих в нём существах, стараясь опускать наиболее кровавые подробности, о растениях и минералах. Нару закрывала глаза, опускала голову ему на грудь и внимательно слушала, лишь изредка поднимая взгляд, желая задать вопрос или прокомментировать. Со стороны она могла показаться совсем беспечной, но Ицки знал: у неё были и другие стороны. Крики и упрямство, внезапные истерики, хриплые рыдания до одышки. Рядом с ним она быстро приходила в себя, но покой её был слишком эфемерным. Поэтому на не-приказ, просьбу: — Расскажи мне... Ицки не мог ответить отказом, хотя и не видел себя в качестве рассказчика. Мягкие объятья и беспечная улыбка были достойной наградой за покорность. Ради них можно было на время оставить роль наблюдателя.Говорит и показывает… Говорит и показывает…
Шинобу говорил уверенно и властно, дополняя свою речь короткими и резкими жестами. Общаться с ним, открытым и прямолинейным, было проще всех. Но его душа делилась, его становилось всё меньше — во всех смыслах. Расколотая индивидуальность, что пряталась внутри, передавая мысли и желания через других. Вместо него всё чаще говорил Минору, и в речах его Ицки часто улавливал до дрожи знакомые интонации. Но в то же время он был совсем другим. Минору говорил чëтко и убедительно, изредка дополняя свою речь плавными жестами. Глаза его цепко следили за реакцией тех, кому предназначались слова, чтобы подстраивать речь под любое изменение в выражении лиц, ведя и направляя покорные разумы. А Ицки... Он одинаково внимательно слушал каждого Сенсуи, покорно воплощая сказанное в жизнь.А песню музыку не пою, Просто камень о камень бью, Просто небо стаканом пью, Вот и шатает слегка.
Сколь бы занимательной личностью ни являлся Сенсуи, в нём, как и любом человеке, было что-то обыденное. Возможно, подобные мысли никогда бы и не пришли Ицки в голову. Если не вычленять так тщательно, не приглядываться — и не заметишь, пропустишь за повседневной суетой. Но эту обыденную часть Сенсуи звали Макото, и он почти каждое утро готовил им завтраки. Такое уже сложно пропускать мимо восприятия. И как будто Ицки мог позволить себе подобное пренебрежение хоть малой частью Сенсуи. Наблюдать, запоминать, впитывать каждое мгновение, проведённое рядом. Не жаловаться, лишь иной раз досадливо вздыхать, что наблюдать особо и не за чем. Ведь когда Сенсуи становился Макото, их жизнь становилась слишком... Человеческой. Это была та часть Шинобу, что любила самые простые вещи. Макото умиротворëнно и молчаливо занимался уборкой, даже если перед этим в квартире побуянил Казуя. Спокойно выходил наружу, за продуктами и другими необходимыми вещами. Готовил под любые предпочтения — хотя сам Шинобу, кажется, едва мог похвастаться умением жарить яичницу. Вероятно, думалось Ицки при взгляде на Макото, что раньше этой его стороне просто не хватало возможностей, чтобы раскрыться как следует. Ведь готовка и уборка — слишком рутинные занятия для такого, как Шинобу. И было ли тогда время у юного детектива мира духов? Едва ли. Но даже то, на что способен любой человек, Сенсуи делал по-особенному. Оттого ли, даже наблюдая за столь обыденными занятиями, Ицки ощущал привычный восторг и невозможность оторвать взгляд?Чего ради как зверь дышу, Будто радио белый шум, Что же будет с тобой, ой, Если я попрошу…
Шинобу словно бы и не замечал чувств Ицки. Уже давно вся помощь от ёкая воспринималась как должное и не влекла за собой хоть какой-то отдачи. И если поначалу Ицки действительно было достаточно просто находиться рядом, то после внимания от других его личностей жгуче ощущалась нехватка самого Шинобу — особенно в те моменты, когда он подолгу уходил в себя, позволяя творить дела другим. Ицки едва терпел, чтобы не попросить позвать Шинобу, неделями не уделявшего ему внимания. А узнав о намерениях Сенсуи относительно портала в мир демонов, Ицки одновременно ощутил трепетный восторг и всеобъемлющий ужас. Близилось то, чего он ждал столько лет. Конец настолько пленительной личности, что рядом с ней Ицки напрочь забыл о прошлых своих интересах. Но в то же время — близился конец отведëнного им времени. И Ицки больше всего хотел, чтобы Шинобу побыл с ним. Ещё немного. Он почти готов был впервые вмешаться в его действия, впервые о чем-то попросить...Говори и показывай… Говори и показывай…
Но Шинобу, вернувшись спустя очередные долгие дни отсутствия, посмотрел на Ицки тем самым чистым взглядом, что вызывал душевный трепет ещё больший, чем жаркие поцелуи, и рассказал, как ему следует жить без него. В тот момент Ицки впервые почувствовал, как в этот раз что-то готово сломаться уже в нём. Ещё чуть-чуть, и... Нет, конечно нет. Он лишь покорно улыбнулся и кивнул, принимая всё. Как есть, как того пожелал Шинобу. В идеальном виде, без своего грязного вмешательства. Никому, даже себе Ицки не позволит повлиять на его планы. Ведь все они, семь его воплощений, хоть и такие разные, сошлись в одном решении. И теперь их жизнь поставлена на воплощение новообретëнной мечты. Ицки будет оберегать это равновесие до конца, чтобы в конце обрести то, чего тайно жаждал долгие годы: Шинобу будет принадлежать только ему.А растворись пропади совсем, Только свет не указывай, Нет такого закона пока - Говорит и показывает. Не придуман еще мой мир, Оттого голова легка, Нет звезды еще в небе и Нет закона пока… Говорит и показывает… Говорит и показывает…
А до самого конца, кто бы ни оказался перед ним, Ицки всегда будет абсолютно спокоен, ведь знает: ни одна из личностей Сенсуи никогда не причинит ему зла.