Кем бы ты ни был, мир тебе и свет, Кем бы ты ни был, грош тебе цена. И все равно ведь где-то в вышине И для тебя горит звезда одна.
Сенсуи всегда вставал рано. Ицки иной раз казалось, что тот и вовсе не спит. Но нет, вчера они вернулись в одно время и легли практически одинаково поздно. С той лишь разницей, что Ицки намеренно ждал, когда дыхание Сенсуи изменится, давая понять: спит. Только тогда он осторожно поворачивался на своей кровати, приоткрывал глаза, стараясь разглядеть его лицо в темноте. Расстояние до Сенсуи — руку протянуть — но любое лишнее движение непременно разбудило бы его. Поэтому Ицки, как и всегда, довольствовался наблюдением. Ведь на следующий день, проснувшись, неизменно видел напротив лишь пустую кровать. В зависимости от того, кем Сенсуи был с утра, менялся и его набор привычных действий. Но, глядя со спины как он завтракает, невозможно понять, с кем имеешь дело. Хотя, без сомнений, Ицки был рад возможности находится рядом с любой его личностью. Ведь это — безграничное доверие, что распространялось на каждую частичку его души. Такое льстило. Сенсуи, не оборачиваясь, указал пальцем на стол перед собой. Ицки шагнул вбок и вытянул шею, чтобы рассмотреть. Яичница, тост и кружка кофе. Макото. Только он готовил завтраки на двоих. Подавив лёгкое разочарование, Ицки с улыбкой сел за стол. Каждая новая личность Сенсуи была бесценна, но чем больше их становилось, тем реже удавалось увидеть самого Шинобу. Как бы ни были хороши другие, Шинобу оставался слишком притягательным, чтобы кто-то ещё мог с ним сравниться. Сенсуи всегда садился спиной к окну, точно не желая видеть солнечный свет. Щурясь на бьющие в глаза первые лучи, Ицки терпеливо завтракал, не спеша закрыть шторы. Шинобу возненавидел человечество и всё, что его с ним связывало. Даже солнце, греющее прогнивший род людской, иногда вызывало у него необъяснимую злость — в моменты яростных приступов. Скорее всего, Макото сел спиной к окну лишь из соображений удобства. Но Ицки нравилось искать скрытый смысл в каждом действии Сенсуи. Нравилось анализировать его отношение к миру и то, как всё вокруг влияет на него. На каждую часть — по-разному. В целом выходило восхитительно. Ицки медленно отхлебнул остывающий кофе и прикрыл глаза, улыбаясь.Разлей вино, разлей на белый стол, Кричи и смейся, пропивай талант, Пустые слезы ничего не стоят Воды и хлеба дай, официант!
Макото не появлялся. Ицки не сразу придал этому значение, радуясь возможности вновь увидеть Шинобу. Но что творилось у него в голове, к какому решению пришли личности? Знать это хотелось всегда одинаково сильно. Но спросить было не у кого. По правде, Шинобу и раньше не отличался разговорчивостью — теперь же его красноречие и запас общительности были заключены в Минору. Оставалось лишь, как и прежде, наблюдать. Макото не появлялся, и Ицки добровольно взял на себя обязанности по готовке. Шинобу, что и без того изнурял своë тело жёсткими тренировками, следовало хотя бы хорошо питаться. Ицки тщательно продумывал рацион, с точностью до минуты накрывал стол — всë, чтобы вписаться в плотный график. Шинобу насчёт готовки никогда не спорил и, казалось, был благодарен за заботу достаточно, чтобы по телу Ицки мурашками пробегал трепетный восторг. Шинобу был благодарен, а Казуя вырывался с хриплым дыханием, когда не было сил держать эмоции под контролем. Рывком смахивал рукой полупустую посуду со стола, заставляя бокал с красным вином подлететь, отчего содержимое выливалось на свежую белую скатерть. Такое — редкость, но позволяло Ицки осознать достаточно ясно: Сенсуи слишком много думает. Каждое мгновение, всë глубже уходя в себя, копается в прошлом и анализирует возможное будущее. И когда мысли набредали на то, что затрагивать не следовало, происходил маленький взрыв. В этот раз из него появилась самая большая неприятность, подумал Ицки, внешне оставаясь неизменным. Казуя выкрикнул что-то неразборчивое и засмеялся, запрокинув голову, вытаращив глаза в потолок. Смех его был неприятным, хотелось закрыть уши руками и уйти как можно дальше. Ицки удивляло, как один и тот же человек может так притягивать и отталкивать одновременно. Удивляло и восхищало, с каждым разом всё больше. Заставляло замереть, жадно ловя взглядом малейшее изменение в застывшем лице. Глаза Казуи были широко открыты, он так долго не моргал, что когда веки наконец закрылись, из-под них потекли неестественные для этой личности слëзы. Не сразу, но Ицки научился брать себя в руки и почти не обращать на подобное внимание, поспешно убирая с пола осколки кремового цвета тарелки. Нару нравились светлые тона, поэтому в следующий раз, несмотря на все возможные неприятности, Ицки вновь накинет на стол слепяще-белую скатерть, положит столовые приборы на одного человека. Раньше они всегда обедали вместе. Последние дни голод Ицки был совсем иного рода. Подхватив с края стола чудом уцелевшую бутылку вина, Казуя приложился к горлышку, махом допивая остатки. Сомнительный способ смочить горло, всегда думал об этом Ицки, но никогда не возражал. Казуя не отличался разумностью, а в такие моменты, врываясь в реальность внезапно — особенно. Он был похож на хищную птицу. Дикую, жадную. Уборку приходилось отставлять на потом и в срочном порядке нести новую бутылку вина и закуску — так удавалось обойтись меньшими разрушениями.Сегодня праздник сердца и души, Как будто флаг повяжешь красный бант, Не мелочись, швыряй свои гроши, Воды и хлеба дай, официант!
Уже неделю Сенсуи подолгу искал что-то в свежих газетах каждое утро. Шинобу же не появлялся почти месяц. Ицки, увлечённый домашними делами, не сразу заметил его присутствие, поэтому чуть не выронил мокрую кружку из рук, уловив те самые, только ему характерные нотки в голосе. — Ты завтракал? — Шинобу был задумчив. В последние дни они все были задумчивыми, и Ицки не ожидал его появления. Но был рад этому каждой частичкой своего тела, и поэтому чуть помедлил с ответом, смывая мыльную пену с тарелки. — Нет. Ждал тебя. Не знал, когда будешь, — улыбка невольно скользнула по губам, и Ицки не стал торопиться, поворачиваясь; спокойно домыл посуду, лишь после этого позволяя себе поймать рассеянный взгляд чистых глаз. — Сильно голодный? Как Ицки ни старался, но режим дня Сенсуи сбился настолько, насколько можно представить. Слово "завтрак" — лишь условность, привязанная ко времени суток. — Нет, — Шинобу качнул головой и не глядя опустился на стул у стены. — Но поесть стоит. День будет насыщенный. Ицки кивнул и принялся за готовку. Остаток утра прошел практически в молчании, а ближе к обеду уже Минору стоял возле зеркала, поправляя красную бабочку, которая на фоне сияюще-белой рубашки выглядела пятном крови. Ицки знал: он собирается на встречу приближенных к миру духов людей, чтобы устроить бойню. Его появлению удивятся, ведь он давно пропал... Но Минору улыбнётся, и каждому его слову безоговорочно поверят. Коэнма пустил слухи слухи о пропаже специально? Действительно, хороший способ ввести в заблуждение ëкаев. Человек рядом — помощник от мира духов? Замечательно! Даже самым выдающимся личностям иногда не лишней будет помощь. Минору улыбался и что-то напевал себе под нос. У него было удивительно хорошее настроение. Которое, кажется, чуть позже передалось и Казуе вместе с контролем над телом. Если бы кто-то, кроме Ицки, мог понаблюдать за ними со стороны, ему могло показаться, что Казуе достаётся грязная работа. Кровь, крики, мольбы о пощаде, которые лишь глухого оставят равнодушным... Казуя был в экстазе, и он ни за что не променял бы свою часть работы на скучные разговоры и выуживание информации Минору. Готовка, уборка, составление хитроумных планов... Даже для пыток Казуя не всегда подходил — его жертвы либо умирали, либо теряли рассудок до того, как от них удавалось узнать что-то полезное. Да. Каждая часть единого организма безупречно выполняла то, для чего была рождена. Казуя отбрасывал изломанные тела в сторону, как ничего не значащий мусор. Эти люди для него — не противники, но его тело горело от возбуждения после непродолжительной схватки. Он коротко смотрел в глаза Ицки, рвано вздыхал и снова окидывал взглядом комнату. Грязно, едва ли можно найти свободное место, чтобы ступить, не испачкав подошвы в крови. Ицки держался в стороне, и ему не было нужды о подобном волноваться. Казуя, несмотря на творящееся вокруг, едва испачкал края рукавов, но не похоже было, чтобы его волновал собственный внешний вид. Словно завороженный, он стоял посреди комнаты ещё несколько минут, пока Ицки его не позвал. Попадаться кому-то постороннему на глаза они не планировали, а шум наверняка привлёк внимание. Удовлетворëнно вздохнув, Казуя без споров покинул здание. Всё же ему не так много нужно было от жизни. Вся радость — как можно больше тел утопить в собственной крови.На что способен покажи, давай! Пляши и смейся, смейся всем под нос, Великолепный нынче карнавал Одежд павлиньих и надменных поз.
По голому торсу Шинобу катился пот, лицо его было сосредоточенно-напряжëнным. Точные и резкие движения сменялись неуловимо-плавными. Ицки знал, что не увидит в его тренировках ничего нового, но не мог найти достаточно убедительного аргумента, чтобы отказать себе в удовольствии понаблюдать. Пускай в очередной раз от этого зрелища мысли невольно уводили в прошлое. Туда, где совсем юный Шинобу ещё не был столь искусен в бою, но каждое его движение — уже часть танца. Того, что длиною во всю жизнь. И Ицки жалеет, что не застал самое начало, но радуется, что сможет собственными глазами увидеть лучшую часть. Ведь ещё звучит прелюдия, движения только набирают силу, огонь в глазах Сенсуи разгорается всё ярче... Картины перед внутренним взором продолжили меняться, мутной пеленой накладываясь на действительность. Первое убийство людей — без плана и малейших раздумий, порывистое действие... И страдающее лицо Шинобу вдруг сменилось на беззвучно смеющегося Хитоши, восхищëнного собственными мыслями. Он смотрел на всё произошедшее куда проще. Никаких импульсивных решений, у Хитоши была чëткая и продуманная до мелочей идея: человечество нужно истребить. Ицки знал, что не все были согласны с этим с самого начала. Поэтому Хитоши надевал что-то неприметное, обувался и отправлялся в город. Он, казалось, бесцельно ходил по улицам, периодически замирая в непроглядной тени переулков или у особо шумных скоплений людей. Ицки молча следовал за ним — не из необходимости, но из неподавляемого интереса. Хитоши бродил по городу вовсе не без цели. Он слушал и искал, а когда находил, показывал другим: вот она, не такая уж и тайная сторона человечества. Лицемеры, думающие лишь о собственном благополучии. Эгоисты, ради удовлетворения своих извращëнных желаний готовые причинять боль другим. Их тела облачены в разноцветные одежды, не похожие друг на друга. Их лица задумчивы, радостны, печальны... Такие разные, но если заглянуть любому из них в глаза, дотягиваясь до самой глубинной сущности, становится очевидно: все они одинаковые. Хитоши охотно делился этими мыслями и с Ицки. Ицки было всё равно: никто и никогда из рода людского не интересовал его так сильно, как Шинобу. Не важно, что случится с остальными. Но слушать Хитоши, как и любого другого из семи, было восхитительно. Ведь будучи, всё же, человеком, Сенсуи эгоистично закрывал глаза на многие противоречащие его убеждениям факторы, уверяя самого себя в правоте каждого выбора.Скорей туда, куда никто не звал, Где шум толпы и сигаретный дым, Где наши судьбы крутит карнавал, Туда, где вволю хлеба и воды.
Ицки застал его уже на пороге у приоткрытой двери. Разобрать, кто перед ним, удалось не сразу. Чтобы понять, куда он направляется, не пришлось раздумывать и несколько секунд. — Я думал, ты не собираешься привлекать лишнее внимание, — Ицки вовсе не планировал его останавливать, но удержаться от вопроса не смог. Сенсуи неторопливо повернулся корпусом, почти дружелюбно улыбнулся, отвечая: — И не собираюсь. Ицки покачал головой. Минору, с одной стороны, вполне мог мастерски держать себя в руках. С другой стороны... Не раз в эмоциональном порыве личности сменяли одна другую в мгновение ока. А на тайном банкете Сакио наверняка будет достаточно поводов для беспокойств. Предстояло крайне занимательное зрелище. — Пройдешь инкогнито? Или проникнешь тайком? — на ходу накидывая лëгкую куртку, Ицки вышел за дверь. Ему не было холодно, но если не хочешь привлекать внимание больше, чем обычно, стоит одеваться по погоде. — Посмотрим на месте. — А там?.. — Ëкаев не будет, верно? — Нет. Не настолько узкий круг людей приглашён. — Но будут присутствовать личности, чьи знания и возможности пригодятся в дальнейшем. Ицки, проворачивая в замке ключ, понимающе кивнул. — Сытые и выпившие богачи, охотно идущие на разговор, не задумываясь о том, с кем говорят. — Даже если собеседник возник из ниоткуда. — Могу устроить, — чуть щуря глаза, негромко проговорил Ицки в спину Минору, идущему впереди. — Знаю, — так же тихо ответил тот. От интонации в его голосе по телу прошла приятная дрожь, а коварная улыбка, наверняка всё ещё украшающая суровое лицо, отчётливо возникла перед внутренним взором. Даже если отвернуться и закрыть глаза... Пары слов было достаточно, чтобы перед внутренним взором возник образ, как живой, а в голове не возникло больше ни одного сомнения о том, кто управляет этим телом сейчас.И снова скрипки запоют устало, И пляшут тени, будто бы в огне. Кем бы ты ни был, что с тобою стало, Не так уж важно ни тебе, ни мне.
Где-то за окном долбила музыка, пробиваясь сквозь треснутое стекло и плотно запахнутые шторы. Ицки недовольно сощурился, незаметно выглядывая наружу, недоумевая, отчего же уличным музыкантам захотелось репетировать именно здесь и сейчас. Шинобу сидел за столом, при тусклом свете свечи бездумно разглядывая грязную деревянную поверхность. В этом здании уже давно не было ни электричества, ни легальных соседей, поэтому они и остановились здесь — не так важно, где пережидать одну ночь. Что ж, стоило догадаться, что временно покинутый из-за непригодности жилья район может привлечь не только их внимание. — Если хочешь... — негромко позвал Ицки, но Шинобу молча качнул головой, отчего нереалистично большая тень резким движением мазнула по стене. Немного помолчав, он всё же ответил: — Скоро всё это не будет иметь значения. Им осталось недолго. Ицки склонил голову к плечу, задумчиво разглядывая напряжëнную спину Шинобу. Весь его вид почти кричал, что он на взводе, но голос же был удивительно спокойным. Что за мысли крутились в этой голове, чему удалось оттеснить волнение и злость последних лет? — Тебе приходится иметь дело с людьми. Я думал, это слишком затруднительно, — Ицки не столько хотел поднимать этот вопрос, сколько чувствовал в том необходимость. Почти физически слышно разум Шинобу вновь трещал по швам, и данный момент вдруг показался последней возможностью чуть лучше понять его. Ицки знал, что такие надежды — самообман. Было не важно. Шинобу наклонил голову, задумчиво коснулся сомкнутыми в замок руками подбородка. — Мне не приходится. Этим занимается Минору. Он более свободный в общении, ты знаешь. — Действительно, — Ицки согласно кивнул, не отходя от окна. — К тому же, чуть более близкое общение лишь подтверждает правильность нашей цели. — Полагаю, так. — Ты переживаешь? — Шинобу повернулся, и хотя в мраке комнаты Ицки не мог рассмотреть его лицо как следует, он ясно ощутил, как холод голубых глаз проникает до костей. Шинобу впервые открыто поинтересовался чем-то подобным, и Ицки ощутил контрастно расползающийся по телу жар — казалось, кожа плавилась. Почему-то от этого было невыносимо приятно. — Не больше, чем обычно. — Ты странный. В ответ на такое заявление Ицки мог лишь улыбнуться. Сейчас Шинобу как никогда был похож на того, прежнего себя. Сейчас... Уж кто бы говорил. Ицки вдруг подумал, что годы, проведенные рядом с Шинобу, неуловимо изменили что-то в нём самом. Смотреть на окружающий мир так же, как раньше, больше не получится. Шинобу скоро умрёт, и Ицки вновь останется один. И что тогда — возвращение к прошлой жизни? Нет, как раньше он уже не сможет. Даже в посмертии Шинобу останется единственным, кто вызывает самый живой интерес. Поэтому — не важно, что будет дальше и что с ними станет.И все безумства хороши, Как будто флаг твой красный бант. Не мелочись, швыряй гроши. Воды и хлеба, а... а... а...
Сенсуи почти всегда носил одежду тëмных тонов. Ицки не спрашивал, отражение это его внутреннего состояния или же дело в практичности. Нару единственная любила светлые цвета, и когда на её белой футболке расплывались красные пятна чужой крови, Ицки чувствовал дрожь глубоко внутри. Лёгкое чувство неправильности, хотя моральное падение Сенсуи — то, что он страстно рад был видеть в любое мгновение. А в такие моменты личности будто смешивались, и выглядело это совсем не так, как хотелось. Но Казуя не спрашивал, когда ему можно взять контроль в свои руки, а когда нельзя. Он не любил откровения Нару, хотя ничего не имел против Ицки. Такого вопроса задано напрямую не было, Казуя сам однажды сказал это. Видимо, разглядел любопытство в глазах Ицки, когда с диким видом прижимал его к дивану. Держал за горло, словно желая вдавить обратно все те слова, что были сказаны Нару. И яростно шептал, приближаясь к уху: — Не думай, что я тебя ненавижу. Но Сенсуи не был глуп в любом своём обличии. Даже Казуя, не отличавшийся особыми способностями к мышлению, прекрасно умел читать ситуацию. Поэтому и он приводил Ицки в трепетный восторг. — Не думай, что ты особенный, — приподнимая его за горло и швыряя на диван, продолжал Казуя злым шепотом. Ицки и не думал. Он знал. Знал и не боялся, даже когда становилось трудно дышать. Казуя видел это, понимал и ещё больше злился. Но добавлял лишь: — Неси ужин. И падал обратно на диван, отчего тот со скрипом проезжал по полу. Ицки незаметно пробежался пальцами по своей шее — наверняка снова останутся следы — и неторопливо поднялся. С улыбкой окинув Казую взглядом, включил телевизор. На экране замелькали смутно знакомые кадры — кажется, этот сериал они как-то начинали смотреть. Ещё раз посмотрев на чуть успокоившегося Казую, Ицки послушно отправился на кухню. Вернётся он не раньше, чем через час — времени на подготовку совсем не было, а хотелось чего-то особенного. И тогда, когда Сенсуи вновь поднимет на него взгляд, он уже может быть кем угодно. Но... Разве это так важно? Кем бы он ни был, Ицки всегда найдёт к нему подход.