Сон бабочки

Сколько Джек себя помнил, ему всегда снились странные сны. В них были чудовища, пожирающие тела людей, звенящие металлом цепи, сплетающиеся в огромную, но неожиданно легкую косу, отблеск прекрасных алых глаз, шуршащие платья траурных оттенков, печальная мелодия, наигрываемая сильными подвижными пальцами… А еще в них был ласковый и любящий взгляд материнских глаз, ее нежные объятия и тихая песня-колыбельная — все то, чего в реальности не было. Джек не знал, кто его мать и отец — он рос в приюте. И ему было всего пять лет, но… Он помнил первую собранную музыкальную шкатулку, которую мама поставила на столике возле своей кровати и часто слушала перед сном, мечтательно улыбаясь. Помнил игривую, мягкую улыбку драгоценной Лейси, которая смеялась и кружилась на поляне в окружении цветов. Помнил неуклюжий, но милый венок, который они вдвоем, хохоча, устроили на голове недоумевающего и смущенного Освальда. Помнил светлые, полные любопытства и исследовательского интереса глаза Глена, всегда наблюдающего за ним во время посещения поместья Баскервилей, лукавое выражение лица матери, спрятанное за веером, скользящие и полные изящества шаги пары во время танца на одном из балов, тихое хихиканье мужчины и женщины, ловящих каждую сплетню с нетерпением и жадностью… Помнил аккуратное и трепетное прикосновение чужих губ к своим пальцам, взгляд, наполненный привязанностью и бесконечным восхищением пополам с недоверием — «Это мое? Действительно мое?». Помнил шелк длинных черных волос в ладонях, тяжесть чужого тела в руках, ластящегося наподобие кошки. Эти видения были с ним всегда, с самого первого дня, как он себя осознал, они преследовали его навязчивым роем и не желали уходить. Джек слишком рано стал взрослым — в своих снах он прожил гораздо больше, чем пять лет. В их правдивость он поверил сразу — все те знания, что давала мама, были реальными, поэтому он много раньше других детей научился читать, писать и считать. В его руках марионетками танцевали скелеты мелких животных, мертвые души откликались на зов и отвечали на вопросы, пусть и нехотя — ведь у здешнего него не было крови Певереллов в венах, магия детей Смерти не окутывала его аурой, пугающей и живых, и мертвых до дрожи в коленях. Но заклинания от этого не менялись, просто давались в разы тяжелее, чем если бы он был Певереллом. И он по привычке, по вбитому в кости и сознание инстинкту держит спину прямо, а голову — идеально-ровно, пусть и не ощущая холодящего металла тонкого невидимого обруча на голове. Певереллы склоняются лишь перед теми, кого любят. Обязанность же остальных — склониться перед ними самими. Джек помнил ледяной взгляд матери и хлесткие слова, бьющие не слабее боевого кнута: «Разве Мы дозволяли вам стоять, когда Мы говорим? Эта привилегия есть лишь у членов Нашей семьи. На колени!». Помнил, как падали, словно подкошенные, люди, разозлившие Короля. Душащая и ледяная сила придавливала всех к земле, не позволяя даже пошевелиться без воли мамочки, и стоять остались лишь сам Джек, Лейси, Освальд и Глен. А мама… а мама сидела в кресле, словно на троне, и пила чай. Он знал — он тоже так мог, пусть и в разы слабее, чем мама. Ведь она была все же Лордом, Главой, а он сам — только Наследником. Но все отличие в их воздействии было только в том, что даже после люди, едва заслышав голос мамочки автоматически занимали позу покорности. Сейчас подобное было не в силах Джека, но самосознание себя как Певерелла никуда не делось. Он был одним из детей Смерти, пусть и пока что — только в душе. И он обязательно найдет свою семью — маму, Лейси и Освальда. И, ладно, так уж и быть, Глена. *** Найти Джека получилось очень быстро — он находился в одном из приютов Италии, и запущенный ритуал Поиска нашел его почти мгновенно — всего через три часа. У его солнышка все еще сияющие золотом мягкие волосы, пусть и более гладкие, чем были во снах, а глаза — гораздо более теплого оттенка, хотя тоже изумрудные. Но это — всего лишь потому, что в его ребенке еще нет крови Певереллов. Стоит тому пройти ритуал, и все лишнее уйдет, макушка снова станет непослушной и вихрастой, а взгляд засияет холодным огнем смертельного проклятия. У его золотка сейчас слишком серьезное для ребенка личико, ледяные пальцы и знакомая аура смерти, окутывающая каждого некроманта. Ребенок вцепляется в него руками и ногами, хитро улыбается, и осколки льда в его глазах разбиваются вдребезги, сменившись искренним обожанием и любовью. Джек тоже все знает. Гарри ни капли не задумывается о юридической стороне вопроса, просто перемещаясь в пространстве вместе с ребенком на руках. Благодаря гоблинам он смог купить дом в Годриковой лощине — совсем рядом с тем местом, где находятся развалины дома Поттеров. А еще — гораздо ближе к древнему кладбищу, чем все остальные дома. По старой привычке он без зазрения совести поднимает нескольких мертвецов, которые принимают человеческий облик и становятся слугами. Утомленный Джек тихонько сопит у него на коленях, и Гарри нежно улыбается — ритуал прошел успешно, и его солнышко теперь снова только его. Он видит в его памяти отрывки чужих воспоминаний, ощущает уже зародившуюся безумную любовь к Лейси и Освальду, собственный статус, равный божеству в чужих глазах, и тихонько смеется. Солнышко еще не знает, что Гарри уже нашел всех трех Баскервилей. Будет интересно за этим наблюдать — судя по всему, ни Лейси, ни Освальд ничего не помнили, а вот в пятилетнем теле золотца было заперто сознание минимум лет двадцати. Ситуация еще хуже, чем у Гарри — ему хотя бы пятнадцать уже есть. Впрочем, Джеку всегда было достаточно просто находиться рядом с Баскервилями, от одного осознания того, что те рядом с ним, нестабильный разум успокаивался. Типичный Певерелл. — Хедвиг, иди сюда, девочка, — тихо позвал он сову, не желая будить ребенка. — Отнеси это письмо Глену Баскервилю с приглашением для его племянников. Сова укоризненно ухнула. — Я знаю, что это далеко, малышка, — извиняющеся улыбнулся Гарри. — Но это важно. Хедвиг совсем по-человечески вздохнула и, перехватив поудобнее конверт, взлетела. Брюнет проводил ее взглядом и поднялся, удерживая Джека на руках. Тот был очень худым и сопел тихонько, совсем как котенок. Расставаться с ним не хотелось ни на мгновение — это же его ребенок, его драгоценное солнышко, золотко, и именно поэтому он просто отправился в свою комнату вместе с ним, крепко обнимая свое чудо перед тем как заснуть. Для того, чтобы получить реальную и полную опеку над ребенком, Гарри пришлось повозиться — сперва самому стать дееспособным, затем — доказать, что Джек относится к его семье… Парня искренне позабавило выражение лица проверяющего, когда все чары однозначно показали, что солнышко является его родным сыном. Учитывая, что мальчику было пять, а самому Гарри едва исполнилось пятнадцать… не сложно понять причину такого охреневшего лица. Чтобы не отвлекаться больше на ставшую ненужной учебу — зачем ему лишние три года сидеть в школе? — брюнет записался на досрочную сдачу экзаменов С.О.В.А. и Ж.А.Б.А. Разумеется, сдать их проблем не составило, а выражение лица директора, которого, разумеется об этом оповестили, легло бальзамом на душу. Это Дамблдор еще не знал о том, что проблема с Волдемортом решена целиком и полностью — от заинтересованного Баскервиля еще никто не уходил, и, честно говоря, Темного лорда было даже немного жаль. Гневные письма Гермионы и Молли Уизли он полностью проигнорировал, зато откликнулся на приглашение на площадь Гриммо. Пусть и не в этом мире, но леди Вальбурга очень помогла ему своими советами, поэтому необходимо было поблагодарить волшебницу за это. Ну, и как хорошему и благовоспитанному члену рода, представить своего сына. Парень был уверен — Джек со своими заскоками и тараканами размером с Эверест придется по вкусу Блэкам, которые никогда не отличались особой адекватностью. — Собирайся, солнышко, мы отправляемся в одно очень интересное и очень мрачное место! — оторвал он ребенка от копошения во внутренностях старых часов. Его страсть к механическим игрушкам только усилилась в силу возраста, и отвлечь золотко было не так-то просто. — Примерно так описывали поместье Баскервилей, если я не ошибаюсь. И наше тоже, — рассмеялся тот, спрыгивая со стула. — Куда мы идем, папочка? — Знакомиться с леди Вальбургой и моим крестным. — О, — отозвался Джек, округляя зеленющие глаза. — Это будет интересно. И это действительно интересно — шокированное выражение чужих лиц, когда Гарри представляет им своего сына, многого стоит. А уж когда он по всем правилам этикета поздоровался с портретом леди Блэк… И только Гермиона стояла чуть в стороне, и от нее явственно тянуло страхом. Брюнет знал причину — однажды просмотревшая его альбом с рисунками ведьмочка не могла не заметить явное сходство взрослого блондина с маленьким. А еще она, как далеко не самая слабая волшебница, прекрасно ощутила суть Джека через портрет — хрупкая стеклянная оболочка, удерживающая под собой темное безумие. Вживую этого не видно — солнышко ласково улыбается, щурится, словно домашний кот, и трещит без умолку, вызывая только умиление. Он кажется беззаботным, и очень активным ребенком с шилом в одном месте. В принципе, так оно и есть, и даже возраст не способен будет это убрать. Но Блэки на портретах только молчаливо и одобрительно кивают головой — подобное тянется к подобному, и им прекрасно видно глубины чужого сумасшествия. Сириус, например, тоже это видит, но ничего не говорит — только чуть заметно хмурит брови. Оно и понятно — Джек вертится вокруг Гарри юлой, то и дело виснет на нем, и смотрит с таким обожанием в глазах, что становится понятным — отец для него непоколебимый золотой идол, ради которого можно совершить совершенно все. Это еще они не видели, каким огнем горят глаза его ребенка при виде пары Баскервилей — вот уж где можно испугаться. Впрочем, сам Гарри не лучше — Леви вызывает в нем точно такие же эмоции, больные и ненормальные. Все ради него, ради того, кого любишь, не замечая возможных последствий. Самое страшное, что могло произойти с Певереллом — это выбор между своим ребенком и своим возлюбленным, если те вдруг становились по разную сторону баррикад. В таких случаях, не в силах выбрать между самыми дорогими для себя существами Певерелл просто-напросто умирал, а его душа разбивалась вдребезги, никогда более не возвращаясь в круг перерождения, и даже Господин ничего не мог с этим поделать. Таких случаев, насколько знал Гарри, было всего три за всю более чем трехтысячелетнюю историю рода, и брюнет искренне надеялся, что на этом все закончится — слишком болезненным было для Смерти потерять одного из своих детей. Парень был уверен — если бы Певереллы смогли бы контролировать себя в такие моменты, они ни за что так не поступили бы. Очень уж любили они своего Господина, Покровителя, Отца, Мать и Возлюбленного в одном лице. В общем, знакомство произошло весело, с криком, воплями и огоньком — так, как он любил больше всего. Будь воля Джека, он наверняка бы поселился в мрачном доме на Гриммо — слишком уж много интересного в нем находилось, а любопытство у золотка было истинно кошачьим, шило в одном месте — размеров, ничуть не уступающих гарриному, так что уводить ребенка пришлось едва ли не силком. И его солнышко дулся еще дня три, до тех пор, пока не пришло письмо от Глена. Там было всего одно слово. «Согласен». *** Гарри всегда знал, что реакция Джека на этих двух Баскервилей была очень сильной, но впервые увидел вживую, как выглядит влюбленный Певерелл со стороны. И если Лейси, активная девчушка с потрясающе-алыми глазами ни капельки не стеснялась и не смущалась перед новым знакомым, уже через пару часов едва ли не в обнимку с Джеком громя сад, то вот Освальда постоянно приходилось шевелить. Тот остался все таким же — спокойное и малоэмоциональное выражение лица, ощущение ледяного высокомерия — и это сейчас, в пять лет-то! — и ранимая душа, скрытая за этим слоем льда. Впрочем, Джек прекрасно справлялся с тем, чтобы вытянуть чувства брюнета на поверхность. Ведь, в отличие от тех же Баскервилей, солнышко прекрасно помнило все их уязвимые места, и те, еще непривычные к характеру Джека, реагировали на него соответственно. В силу возраста, наверное, даже острее. Хотя полностью привыкнуть к золотку нельзя. У его ребенка удивительно потрясающая улыбка, способная сломать сопротивление абсолютно любого. Чем тот, собственно, всегда пользовался без зазрения совести. Это сейчас он еще маленький и выглядит всего лишь милашкой (пусть и весьма привлекательным для разного рода извращенцев), но пройдет лет десять, и Освальд с Лейси превратятся в настоящих церберов — Гарри помнил, как будет выглядеть солнышко в этом возрасте. Уже тогда, будучи еще подростком, Джек с легкостью очаровывал юных (и не очень) барышень и юношей, разбивая им сердца — для него всегда существовала только Лейси. Правда, для Освальда местечко в его душе тоже нашлось. Воспоминания о первой дуэли до смерти, в которой участвовал Баскервиль, навсегда останутся в памяти Гарри как одно из самых теплых о нелюдимом брюнете. В первую очередь в связи с тем, что он впервые увидел Джека настолько ошарашенным — гиперактивный блондин не ожидал от Освальда настолько бурной реакции в ответ на чужие ухаживания. Ну, не совсем ухаживания — это были полноценные приставания, которые Певерелл терпел только из-за проигранного в карты желания. Харита в тот раз оторвалась по полной, запретив сыну в течение недели проявлять яркие эмоции, превратив его таким образом в копию Освальда. Учитывая, что обычно солнышко реагировал на все подобные попытки весьма бурно, пусть и в пределах этикета, его осторожные и терпеливые попытки отвязаться от ухажера были восприняты как… ммм… «ломание». Идиота Гарри было не жаль — во-первых, это был его сын, во-вторых, сам виноват — прекрасно зная о том, что Джек проводит все свое свободное время с парой Баскервилей, будучи единственным из не-Баскервилей, кому дозволялось танцевать с Лейси, он все равно начал к тому приставать. Мир праху его — если бы того не убил Освальд, это бы сделала Лейси. Со временем реакция брата и сестры становилась все более резкой, и любые попытки завести отношения с Джеком пресекались жестко и кроваво. Удивительное дело, но только спустя три года до всех дошло, что тот давно и прочно занят. Тогда всех заинтересовал другой вопрос — кем? В голове у местной аристократии и мысли мелькнуть не могло, что у них была Триада. Тем более, что Лейси и Освальд, уговоренный этой парочкой, весьма однозначно выражали ревность в сторону друг друга, перетягивая Джека на приемах, как одеяло. Только Баскервили, Харита, и, пожалуй, Найтреи знали о реальном положении вещей и тихо ржали, наблюдая за ситуацией. Сейчас до этого еще далеко, но Гарри был уверен — однажды и в этом мире Освальд убьет или покалечит кого-нибудь, кто будет выражать чрезмерно активный интерес к Джеку. Поэтому наблюдать за ними сейчас, когда они такие маленькие и миленькие, было истинным удовольствием. Сам парень, кстати, тоже не скучал, фактически поселившись в лабораториях Глена. Целей было три — находиться как можно ближе, научиться чему-нибудь новенькому, и проследить за безопасностью. Ведь что в этом, что в другом мире Леви не отличался аккуратностью и благоразумием. К счастью, старший Баскервиль все еще занят крестражами и Волдемортом, поэтому нет необходимости показывать ему цепь… пока что. Насколько он знал, день рождения у Глена было в сентябре, вот тогда он и подарит этому маньяку от науки одну из цепей. Не самую сильную, конечно — так, для затравки интереса. Жизнь была прекрасна.