Оblitus Justo

Храмовая площадь города Ренн.

      «Внимание. Внимание. Это официальное предупреждение жителям городской агломерации Ренн. В городе объявлено военное положение. Уполномоченными подразделениями Адептус Арбитес совместно с силами милиции проводится мероприятия по всеобщей идентификации граждан. Просим всех оставаться в своих квартирах и в помещениях, где вас застала проверка. Запрещено выходить на улицу. Любые несанкционированные передвижения до окончания проверки будут пресекаться. Соблюдайте протокол досмотра: вы должны встать лицом к входной двери и подготовить к проверке ваши удостоверения личности и контрольные перфокарты, выданные вам на рабочих местах. Любые попытки неподчинения законным действиям арбитров или их представителям будут пресекаться. Повторяю…»       Маршируя мимо блокпоста арбитров и видим, что этих угрюмых чернопанцирных арбитров: энфорсеров, регуляторов, вериспексов [1] и просто дофига их местных аналогов. Они, казалось, были везде — вдоль стен, в арках домов, за низкими заграждениями, наспех созданными из насыпанного в мешки песка и накрученных сверху спиралей колючей проволоки. От их серой-черной массы вытекают струйки и тянутся к нашим отрядам. Пристраиваются законники и перед нами. Местная милиция легко бронирована и вооружена, кто короткими лазкарабинами, кто помповыми дробовиками, вместо лопаток, как у нас, на их разгрузочных ремнях болтаются шоковые дубинки и гроздья наручников, в подсумках виднеются фотонные и слезоточивые гранаты. И даже не вооруженным взглядом было видно, что им страшно, что если бы не арбитры, черными коршунами высматривающие любые признаки неповиновения, местная милиция давно бы разбежалась по домам или того хуже примкнула бы к восставшим.       Над головами парят десятки сервочерепов-глашатаев. Из их вокс-решёток и мощнейших вмонтированных динамиков, непрерывным искажающимся потоком льётся невыносимо громкий голос, и этот голос разносится на многие сотни метров, отражаясь от серых стен зданий. Краем глаза заметил, что эти ручные игрушки техножрецов, появляются из небольшой группы сервиторов, везущих на своих плечах странные коробы с железными кольцами на них. В этих кольцах и находились сервочерепа, которые небольшими группами срывались с насиженного места и устремлялись во все стороны улицы, непрерывно исторгая из себя предписания властей.       И слева, и справа от нас, а если поднять голову — то и над нами, по нескольким уровням бегут сотни, нет, тысячи вооруженных людей. Гвардия и силовики арбитров буквально наводнили город. Мы струимся по его улицам и виадукам сплошной рекой. Рабочие кварталы и цеховые мастерские сейчас — перезревший гнойник. Мы охватили этот гнойник плотным кольцом, мы лейкоциты, мы бросаемся в грязь, чтобы отщипнуть от нее каждый по кусочку. Боевые машины ползут позади нас и перегораживают улицы, создавая дополнительный рубеж обороны. Задранные вверх стволы мультилазеров угрожающе взирают на окна. Проходит самая обычная масштабная войсковая операция. Империум демонстрирует свою мощь так, что роба трещит на вздувшихся бицепсах.       — Рота, перестроиться в цепь! — орёт наш лейтенант. Мы на месте. Разбегаемся в линию поперек улицы, оружие поперек груди. Где-то за изгибом проспекта, откуда начинается храмовая площадь, волнами нарастает шум людского прибоя. Местным работягам показали шикарный пример в столице и полный успех восстания вскружил местным бунтовщикам голову, вот они и встали на уши. Но мы готовы к этому. Мы Гвардейцы, сыны Кадии, и если надо, то мы утопим весь этот город в его собственной крови, лишь бы дали повод. Мы дети жестокого мира, и веруем — невозможно не верить родившись на передовой, что все в Империуме подчинено определенному порядку: рабочие должны работать, писцы писать, а солдаты умирать, чтобы первые и вторые могли заниматься своим делом. И никакие ублюдки, решившие что они слишком много отдают и мало получают, не смогут пошатнуть нашу веру.       Рокритовые стены уличного колодца, где мы стоим, уходят вверх, последние этажи серых высоток, теряются в серой облачной хмари, и из-за этого широченный проезд кажется мне узеньким переулком. Небольшие толпы митингующих, вышедших нам навстречу, встречала жидкая, но на удивление прочная цепь арбитров и местной милиции, которая выстроилась перед нами: рука через локоть соседа, на сгибе тяжелые штурмовые щиты, в глазах смесь отчаянной решимости с каким-то животным страхом того, что может случиться. Митингующие в порыве революционного угара пытались с наскока прорвать оцепление и совершенно не замечали, как их с боков окружали арбитры и начинал работать хорошо отлаженный механизм репрессий.       Арбитры, щедро раздавая тумаки своими шоковыми дубинками, начинают довольно грубо обыскивать людей, проверяют документы и удостоверения с мест работы, на многих одевают в наручники, и быстро волокут сквозь наше оцепление к стоящим поодаль громадным черным фургонам с небольшими зарешеченными окнами по периметру. Ну чем не фура для перевозки буйных гроксов?! Интенсивность перемещения туда-сюда задержанных все возрастает, только через наше отделение уже протащили человек тридцать, и продолжают тащить все новых и новых. Гигантское сито начинает работать, пропуская через себя человеческие тела. Мы выгребаем из города всю грязь, всех кто усомнился в божественном праве Империума на установленную Администратумом десятину — любой человек без документов, или с просроченной меткой присутствия на рабочем месте, просто агрессивные или крикливые, даже просто проявившие хоть какой-либо намек на явное недовольство - все они тут же отправляются в забитые доверху человеческой массой, фургоны. А вот не хрена тут ворчать и права качать. Всем тяжело, но мы живем в сложное время и на алтарь Человечества не грех положить пару свободных часов, оставшись на рабочем месте.       События между тем стремительно развиваются. Многочисленные серво-охотники, выпущенные на волю техножрецами, мелькают то там, то тут, заглядывая во все щели и ища любые следы противоправной деятельности или несоблюдения предписаний. Они бесшумно парят на своих малюсеньких моторчиках над провонявшими мочой улочками с перевернутыми мусорными баками, обследуют лестничные проемы и марши, влетают в квартиры через приоткрытые окна, проникают в подвалы и чердаки зданий. Они маленькие неуловимые информаторы одетых во всё красное людей. Они наводят обрабатывающих огромные потоки данных жрецов Омниссии на самые злачные места. Там где собираются представители так называемой "оппозиции", туда, где варят на маленьких кухоньках прометиевую смесь и разливают её по бутылкам, на чердаки, где занимают удобные позиции люди со снайперским или охотничьим оружием. Арбитры и милиция плотными колоннами вливаются в недра домов. Вышибают двери выстрелами из дробовиков. Закидывают внутрь слезоточивые и фотонные гранаты. С усомнившимися в священном праве Имперума на власть в этом мире, арбитры совершенно не церемонятся, то и дело выволакивая на улицу еще дергающихся или уже обмякших, попробовавших шоковой дубинки, людей с ногами, волочащимися по земле. Переполненные фургоны один за одним отъезжают от нашей цепи. Интересно, куда они тащат свой груз? Втайне надеюсь, что просто топят в море. Судя по тому, сколько мы тут торчим и на сколько продвинулись силовики, стоять нам тут еще ой как долго… То и дело где-то далеко хлопают и с злобным шипением выпускают из себя дым или газ гранаты. Шум людского прибоя за поворотом то стихает, то нарастает снова, но нам на это наплевать, дойдет очередь и дотуда.       Без особых происшествий мы мокнем под моросящим дождём до самого вечера. Офицеры даже отпускают по одному из нас перекусить сухпайком в сторонке, и немного разгрузить уставшие от долгого стояния ноги. Сервочерепа до сих пор парят между домами и все вещают и вещают, правда за целый день их речи не выучили наизусть только глухонемые. Мы уже немного расслабились, уверовав в то, что вот так как сейчас час за часом, мы будем сжимать кольцо оцепления, а арбитры так и будут постепенно вычищать из домов всякое дерьмо и так мы зачистим по-тихому этот гнойник. Но после гудка вечерней сирены, означающей окончание рабочей смены, разгорячённая толпа, подпитанная свежими силами, перехлестывает через жиденькие баррикады и блокпосты, поставленные арбитрами перед храмовой площадью. Она, яростно гудя и размахивая различными транспарантами и флажками, катится в нашу сторону, собирая в кучу и переворачивая машины, попавшиеся у неё на пути.       — Чувствую, будет жарко! — с ухмылкой сказала Ева Роковски и кровожадно улыбнувшись в очередной раз проверила индикатор давления, расположенный на рукоятке её верного огнемёта. Её безумные глаза, спрятанные за темными стеклами огнеупорных очков, и распахнутый в предвкушении рот, явно давали понять её отношение ко всему происходящему. Моя очередная проблема в взаимоотношениях со своим отделением. Ветеран многочисленных сражений, покрытая шрамами и ожогами различной степени тяжести, она не признавала компромиссов, была остра на язык и не задумываясь пробивала в торец любому солдату косо на неё посмотревшему.       — Помоги нам Император. — прошептал я, разглядывая накатывающую толпу, одураченных своими предводителями, людей.