MASTI

1 Еще полгода назад Май даже догадываться не мог о том, что ему придется уволиться из крупной московской компании и вернуться в родной город - Петропавловск-Камчатский. Подумать только!.. После 10 лет жизни в столице снова оказаться в тихом захолустье на сучьих выселках... На самом краю света, где чувствуешь себя изолированным от всего остального мира, где день встречается с ночью, где черные волны плещутся у каменистых берегов, а впереди - ничего, кроме бескрайнего всемогущего Тихого океана, близость которого внушает необъяснимое иррациональное чувство первобытного страха. Будто бы ощущаешь на себе взгляд самого Ктулху, который неустанно наблюдает через многотонную толщу воды с самого-самого дна. Май мотает головой, отгоняя наваждение. Все нормально: он просто излишне впечатлителен. После недавних событий нервы совсем сдали - и теперь каждая случайная тень кажется живой, дышащей и непременно плетущейся по пятам. - Остановите здесь, пожалуйста. Такси доставило Мая до дома прямиком из аэропорта Елизово. Он, расплатившись, выходит на улицу. Влажный морозный воздух сковывает легкие, от порывистого ветра перехватывает дыхание. Май натягивает шарф на нос, едва слышно благодарит невеселого водителя, подхватывает дорожную сумку с сиденья и захлопывает дверь автомобиля. Таксист не дожидается, когда бывший пассажир скроется за дверями подъезда. Машина аккуратно трогается с места, зашуршав колесами по колкому льду. Такси медленно катится из внутреннего двора к дороге. Сегодня действительно очень скользко. Май ежится под паркой, не рассчитанной на пронизывающую дальневосточную зиму. Его худое тело, напрочь лишенное жировых отложений и мышечных рельефов, всегда мерзло. Но, несмотря на это, Май не мог заставить себя одеваться теплее. Не потому, что не умел, а потому, что ему нравилось чувствовать себя беззащитным, лишенным чего-то очень важного. Например, физического комфорта. Добровольные и не всегда осознанные самоистязания превращали его в очаровательную жертву воображаемых обстоятельств, которую необходимо обуютить, пожалеть и полюбить. Без всякого стеснения и зазрения совести Май мог, находясь в любой компании, вдруг «почувствовать себя плохо», якобы замерзнуть и пытаться согреться, обнимая себя руками, втягивая подбородок в горловину пушистого свитера и завешивая волосами острые скулы. Тогда все вдруг сразу замечают его. Такого кроткого, милого и прекрасного. Начинают волноваться, приставать с расспросами и предлагать какую-нибудь помощь. «Все нормально», - добившись внимания, тихо произносит он в таких случаях и для подтверждения улыбается будто бы через силу. И вот каждый уже заинтригован его благородной стоической печалью... Хрущевка. Облезшая краска. Цветной пластик обшивки балконов рябит в глазах. Из светящихся окон выливается унылое однообразие одинаковых будней, сменявших друг друга, а вовсе не тепло домашнего уюта. Май поднимает голову и смотрит наверх. Знакомые окна на пятом этаже полыхают полной иллюминацией: свет ярко горит на кухне и во всех остальных комнатах. Изморось трогает влажные ресницы. Май часто моргает, чтобы не пустить слезу раньше времени, чтобы предстать перед родными в достойном виде, а не побитым жизнью мальчишкой. 2 Повернув ключ в замке входной двери в квартиру, Май слышит, как с той стороны торопливо семенят навстречу чьи-то шаги. Даже в юности, когда воображение гораздо придумывать обходные пути установленных правил, Май никогда не мог проникнуть в дом незамеченным, если возвращался позже оговоренного срока. Сколько ни пытался. Мама всегда слышала, как щелкал замок, как медленно отворялась дверь, будто впуская ночного воришку. Она всегда ждала сына. Всегда переживала, если он поздно засиживался на тусовках или свиданках - как же он там, такой «слабенький» и «слишком хорошо воспитанный»? Ведь даже девчонка могла запросто хорошенько накостылять ему... - Сын! - мать распахивает дверь так, что Май едва не теряет равновесие и не вваливается в прихожую. Он не успевает ничего сказать - женщина сгребает его в охапку и крепко обнимает, прижимая к груди. В последний раз они виделись пять лет назад. - Мой мальчик... - приговаривает она и гладит по волосам. - Мой хороший... Май улыбается какой-то ненастоящей, отстраненной улыбкой. Да, он наконец-то дома, вот только родным это место больше не ощущает. И сейчас будто бы провалился в колодец времени, оказавшись в одной из версий собственного прошлого, действие которого парадоксально разворачивается в настоящем. И мама тоже воспринимается лишь странной трепещущей проекцией самой себя, отщепившейся от плоскости какого-то совсем другого мира. Маю тут не место. И, глядя в большое настенное зеркало, он снова видит, НАСКОЛЬКО. Его отражение высокое и худое. Бледное лицо сковано печатью скорби. Светлые, почти белые волосы укрывают плечи. Длинные узловатые пальцы сжимают плечо матери, на которую Май совершенно не похож. Эта женщина приземиста и черноволоса, с большим круглым лицом и азиатским разрезом глаз. Мать и брат - люди, которые называли себя ближайшими родственниками Мая - являлись чистокровными якутами. Он с самого раннего детства отмечал все очевидные отличия, и, будучи ребенком, понимал, что мама и папа никак не могли быть его биологическими родителями. Однако этому факту в семье никто и никогда не придавал никакого значения. - О, Май, даров! - на пороге комнаты появляется Бэргэн. Тот самый крепкий и сильный старший брат, на которого Май всегда хотел быть похожим. За ним выходит его жена Алина и маленькая дочка Оля. Не хватало только отца, чтобы все семейство было в сборе. Он умер еще до того, как Май уехал в Москву. Все обнимаются. Мама и Алина плачут. Оля радостно смеется. Бэргэн треплет Мая за волосы и без конца повторяет, что рад видеть его дома. Дома... - Оленька, - Май подхватывает непоседливую племянницу на руки. В этом году ей исполнилось одиннадцать. - Ты меня еще не забыла? - Нет, дядя Май! - громко и выразительно, будто у школьной доски перед учителем, отвечает она. Чтобы все точно знали, что уж она-то ничего и никого не забыла. - Я очень рад... Правда... Май держался до последнего, но стоило ему лишь прикоснуться к ребенку, как слезы сами собой потекли по щекам. Он не может больше удерживать в себе поток душевных страданий, плотно и глубоко утрамбованных правилами светского этикета. Боль выплескивается словно неудержимая лава из внезапно пробудившегося вулкана. Он дома. Дома. Ему больше не нужно притворяться. Не нужно делать вид, что все хорошо. Он так устал заботиться о сохранении своего лица. Мама кивает Бэргэну, чтобы тот отвел брата в ванную комнату. Алина берет ничего не понимающую Олю за руку и уводит обратно в комнату. - Ма-а-ам, а почему дядя Май плачет? - громко спрашивает та. - Он просто... Очень сильно соскучился по нам, милая, - Алина старается сделать свою улыбку умиротворяющей и теплой, чтобы Оля не сумела распознать в подрагивающих уголках губ притаившуюся тень суеверного страха. Не привез бы Май за собой те несчастья, от которых сбежал из Москвы... - А когда мы будем есть торт, ма-а-ам? - Скоро, моя хорошая, скоро. 3 Торт Оля кушала вместе со своей мамой и бабушкой, потому что Май и Бэргэн пили водку, заперевшись в ванной. Май - от безысходности. Бэргэн - за компанию. Никто не мешал им, никто не обижался на внезапную оккупацию санузла. Потому что все знали, как Маю было нелегко справляться в одиночку с возникшей ситуацией. Заботливая мама принесла пару салатов на закуску и дипломатично удалилась, терпеливо дожидаясь своей очереди поговорить с сыном. Пусть, даже если это случится уже на следующий день. Мама всегда старалась не давить на Мая. Ведь он был особенным мальчиком. И не только потому, что выглядел совсем иначе. Последний раз они с братом виделись полгода назад, когда Бэргэн по просьбе Мая приезжал в Москву, чтобы помочь тому избавиться от Женьки, бывшего любовника. Тогда-то прежняя жизнь и подошла к своему логическому завершению. Май всхлипывает и утыкается носом в плечо брата. Сейчас Бэргэн кажется ему единственным человеком, достойным безграничного доверия. - Все закончилось, Май, - брат ласково гладит его по белым волосам, крепко обнимает и прижимает к себе. - Никто больше не обидит тебя, мой хороший, - поднимает его лицо за подбородок и заставляет посмотреть в глаза. Май кажется нарисованным в пастельных сине-сиреневых тонах. Ненастоящим. Будто созданным изо льда, первых подснежников и морозной лунной ночи. Немного пьяный, раскрасневшийся и надломленный. - Какой ты красивый... - шепчет Бэргэн ему в губы. «Никаких отношений. Никакого секса. Хозяин всегда узнает, когда трогают его вещи. Я узнаю». Чужой голос звучит в голове Мая очень настойчиво и угрожающе, но в алкогольном угаре он слышится таким далеким. - Перестань, Бэри... - Май стыдливо отворачивается, но в глубине души осознает, что никто из них не сможет сопротивляться стремлению поддерживать эту крепкую интимную связь вне зависимости от того, сколько сменит жен, заведет детей, как далеко уедет и с кем будет изменять своим благоверным. Братья всегда будут возвращаться друг к другу. - Там... Мама... И Алина... - Май не слишком убедительно сопротивляется, упираясь руками в могучую грудь. - Они думают, что мы просто бухаем. Так что, давай тихо. И быстро. Я слишком соскучился по тебе. Бэргэн засасывает бледные губы Мая, и они сразу делаются пунцовыми от мгновенно прилившей крови. Он врывается языком в пылающий рот - и братья едва сдерживаются, чтобы не выдать себя лишними звуками. Поцелуя вполне достаточно. Да даже без него - достаточно. Одного взгляда. Жеста. Полуулыбки. Чтобы пульс безжалостно взорвал вены внизу живота. - Давай... - Май поворачивается к Бэргэну спиной, спускает джинсы вместе с нижним бельем, опирается руками на край ванны и смотрит через плечо. Пряди волос закрывают половину лица. Влажные губы подрагивают. Он весь дрожит. То ли от холода, то ли от возбуждения, то ли от выпитого. Либо от всего сразу. Бэргэна не нужно приглашать дважды. Он освобождает член от одежд и плотно прижимается пахом к худым ягодицам младшего брата. Затем намыливает руку, смазывает скользкой пеной свою плоть и анус Мая, после чего начинает вставлять без всяких прелюдий. Бэргэн никуда не торопится и медленно двигается внутри Мая на всю глубину. Ему очень хочется прочувствовать каждый миллиметр горячей темноты, насладиться самим фактом близости, обладания, каждым малейшим ощущением трения, когда плотная влажность любовно обжимает со всех сторон. Но он знает, что сейчас Май не способен расслабиться, потому как за стенами ванной комнаты ожидают ничего не подозревающие родственники. Он боится, что в любую секунду их могут разоблачить, прервав стуком в дверь, окликом или неуместным вопросом. - Бэри, пожалуйста... - Май также хочет продолжительного и основательного секса, но сейчас этот акт плотского признания кажется кощунственным. - Просто трахни меня... Пожалуйста... - чуть не плача умолял он. - Ладно, Май... Как скажешь. Сильные руки фиксируют хрупкое тело, ладони и пальцы впиваются в костлявые бедра, Бэргэн прижимается очень плотно и начинает двигаться быстро и грубо, не жалея ни себя, ни его, вдалбливаясь в сокровенную темноту. Май сжимает зубы, чтобы не кричать и не стонать. Он помогает себе правой рукой, а левой по-прежнему держится за край ванны, чтобы устоять на ногах под напором брата. Им потребовалось не больше минуты, чтобы кончить. 4 С Женькой они познакомились пять лет назад в каком-то клубе. В ту же ночь перепихнулись в сортире и решили, что им нужно встречаться. То, что Май был женат и растил шестилетнюю дочь, Женьку вроде бы нисколько не смущало. Сначала он был настроен вполне миролюбиво. Приходил в гости на правах лучшего друга, задерживался до ночи, сплетничал с женой Оксаной, играл с дочкой Аней. Помогал, если просили. Казался отзывчивым и внимательным. До поры до времени Оксана не догадывалась о том, что Май и Женька были любовниками, хотя и подозревала, что муж изменял ей. Но, пытаясь расставить все точки над «i», копала не там, надеясь обнаружить следы влияния другой женщины. Предположение о существовании таинственной соперницы (а то и не одной) имело под собой веские основания: за красавчиком-принцем Маем всегда увивались толпы самых разномастных баб. Только вот они совсем не интересовали его, и единственной девушкой, с которой спал Май, была именно Оксана. Опыт близких отношений с мужчинами он имел гораздо более богатый, но жене об этом знать, разумеется, не полагалось. Май очень хотел иметь детей. Мальчика или девочку - без разницы. Главное, чтобы это был свой - родной - ребенок. Осознавая очевидные минусы собственной ориентации, он понимал, что обзавестись потомством с другим мужчиной в этой стране ему будет очень сложно. Поэтому и женился на Оксане. В целом, она ему нравилась: длинная и худая, внешне похожая на пацана. Никогда не надевала ни юбок, ни платьев, никогда не вставала на каблуки. Она была красивой, но совершенно не женственной и даже длинные волосы не помогали ей выглядеть «девочкой». Раньше Оксана часто переживала о том, что такую ее никто никогда не полюбит, но переделать себя - пойти против природы - никак не могла. Когда принц Май обратил на нее свое божественное внимание, она была вне себя от счастья, искренне думая, что он - лучшее, в чем ей могло повести в этой жизни. Конечно, Оксана согласилась выйти замуж, конечно она сохранила беременность, когда залетела. Конечно, ее мама и папа были рады тому, что дочка наконец-то стала такой, как все «нормальные» девушки. Вместе с Маем они смотрелись очень гармонично: андрогинные инопланетяне с почти одинаковыми пропорциями фигур. Везде и всюду их необычная пара привлекала к себе немало внимания. Они прожили вместе ровно шесть безоблачных лет: воспитывали общего ребенка, встречались с общими друзьями, разделяли общие интересы и делали общие дела. Наверное, Оксана могла бы стать идеальной партией для Мая, если бы тот имел однозначно гетеросексуальную ориентацию. Но увы, отношения с мужчинами казались ему более простыми и понятными, потому что о них Май узнал гораздо раньше, чем об отношениях с женщинами. Своей просвещенности в данной области он был обязан Бэргэну, с которым занимался сексом с четырнадцатилетнего возраста. Конечно же, эта связь являлась их сокровенной тайной на протяжении многих лет. До переезда в Москву Май встречался еще с одним парнем, а после - личная жизнь превратилась в калейдоскоп партнеров и персонажей, сменявших друг друга каждую ночь. Он искал СВОЕГО человека. Самого лучшего. И когда появился Женька, то роль наиболее подходящего кандидата почему-то досталась именно ему. С каждым разом Женька все агрессивнее демонстрировал свою альфасамцовость и настойчивее предъявлял все более жесткие права на единоличное обладание прекрасным Маем, полностью игнорируя необходимость делить принца с какой-то там мужеподобной женой. А еще этот ребенок!.. Даже если бы Май вдруг развелся, то ребенок все равно продолжил бы связывать их с Оксаной до конца чьей-нибудь жизни. И это обстоятельство невероятно бесило. Однажды Женька заявился к Оксане и рассказал все, что думал про нее и их с Маем семейную жизнь. Рассказал и про то, что они с Маем уже как четыре года встречались за ее спиной. И про то, как его задолбало изображать из себя лучшего друга семьи. Что ему, ДА, СУКА, нравилось трахать Мая в узкий зад, в то время как она, Оксана, могла только мечтать об этом. Разумеется, разразился грандиозный скандал. Сначала Май хотел расстаться с Женькой, справедливо посчитав его выходку ударом ножа в спину. Но тот каким-то чудом сумел хорошо проехаться по ушам, и Май позволил уговорить себя дать этому малодушному человеку еще один шанс. Сколько можно себя ограничивать, в конце концов? Ведь с Оксаной они занимались сексом раз в полгода и то - по ее инициативе. Таким образом, Май переехал к Женьке, а жене и дочери оставил свою квартиру, на которую самостоятельно заработал. Оксана подала на развод. Аня осталась с матерью, но отец получил право видеться с дочерью, когда пожелает. В этом Оксана не стала ограничивать бывшего мужа. В конце концов, он не виноват в том, что родился ТАКИМ... Расставание с Оксаной Май, к собственному удивлению, переживал достаточно болезненно. Он часто возвращался в квартиру, проводил много времени с дочкой, разговаривал с женой. Развод и обоюдное недопонимание послужили серьезным поводом для откровенных бесед, когда каждый желал получить ответы на волновавшие вопросы. Май откровенно признался в том, что всегда был геем, и по этой причине ему очень сложно вступать в интимные отношения с женщинами. Кроме Оксаны у него никогда и не было никаких других. Также он рассказал, что женился не по любви, а ради того, чтобы завести ребенка. Но, несмотря на это, он глубоко уважал бывшую жену и сам не знал, как будет жить дальше без ее присутствия в своей жизни. Май попросил прощения за всю причиненную боль. И получил его. Оксана в свою очередь сообщила, что тоже никогда не верила в то, что найдется какой-то парень, который ее полюбит, поскольку она сама - как парень, за которой толпами бегали девки. Только вот ее они совсем не привлекали. И всякий раз ей было невыносимо больно видеть подружек вместе со своими любимыми парнями в то время как она продолжала оставаться одна. Оксана никогда никому из них не желала счастья. Она завидовала, уже успев записать себя в старые девы. С каждой новой встречей разговоры становились все длиннее и доверительнее. Теперь Мая и Оксану связывали дружеские отношения, на фоне которых начали заново формироваться более теплые и нежные чувства. Такие, каких они прежде не испытывали друг к другу, когда каждый стремился поспешным браком прикрыть собственные слабые места, уязвленные безжалостным общественным мнением. Однажды Май впервые после развода не вернулся ночевать к Женьке - он остался с Оксаной. И в ту ночь они занимались любовью, совершенно по-новому ощущая себя друг с другом: он - будто девочка с членом, она - будто мальчик, запертый в женском теле. Два бесполых существа, которые смогли стать единым целым по-настоящему. На какое-то время Май даже забыл о существовании Женьки. И вспомнил только тогда, когда тот заявился на пороге квартиры рано утром. Тому не нужно было ничего объяснять. Он все понял сам, когда увидел КАК многозначительно Май и Оксана смотрели друг на друга, с КАКОЙ трепетностью соприкасались руками, КАК сильно хотели, чтобы Женька ушел и оставил их в покое. И тогда все Женькины демоны полезли наружу. Сильные и яростные. Они приложили Мая головой об стену, так что он отключился сразу, а затем принялись за Оксану... У нее не было шансов. Никаких. Против тяжелых кулаков и размашистых ударов увесистыми ботинками. Совсем никаких шансов. Демоны Женьки без труда проломили ей череп. И стали дожидаться, когда маленькая Аня, разбуженная криками и шумом, выйдет из своей комнаты, чтобы позвать маму... У Ани тоже не было никаких шансов. Когда она, заспанная и напуганная, появилась на кухне, Женька набросился на нее будто дикий хищный зверь и - Аня даже пикнуть не успела - без особых усилий свернул ее тонкую шейку. Когда Май очнулся, Женьки уже не было, а тела Оксаны и Ани давно остыли... Он не помнил ничего. Как вызвал полицию, как давал показания сначала в своей квартире, а затем - в отделении. Как он отвечал, что он отвечал. Да, Евгений Богданов был его любовником. Да, из-за него Май и Оксана развелись. Да, они предприняли попытку начать все сначала, но Богданов, узнав об этом, не захотел вернуть Мая обратно в семью... По итогам предварительного следствия у полиции не было причин полагать иначе, поскольку доказательств в пользу вины Евгения Богданова на месте преступления оказалось более чем достаточно. Женьку объявили в розыск, его квартиру обыскали и опечатали. 5 Безрезультатные поиски Богданова продолжались два месяца. За это время к депрессии, в которую Май провалился с головой, присоединились паранойя и мания преследования. За каждым углом ему мерещился Женька, поджидавший с ножом. С заточкой. С огнестрелом. С веревкой... Май боялся выходить на улицу. На работу его отвозил коллега, которому было по пути. Благодаря полицейскому следствию Май узнал много нового о своем бывшем любовнике. Например, то, что ранее Женька отсидел 10 лет за убийство своей девушки на почве ревности. Почему-то для Мая он все еще оставался «Женькой», а не гнидой, не мудаком, не уродом или кем-то в этом духе. Наверное, с ним что-то было не так. Все ему сочувствовали. Все вокруг знали, что произошло: его жену и дочь убил бывший зек. Мотивацию зека, равно как и ориентацию Мая, следователи любезно согласились не предавать огласке и не перетирать между собой в кулуарах. Единодушное молчание было обеспечено во многом благодаря авторитетному мнению заместителя начальника следственного отдела, подполковника Зеринского, которого данный случай почему-то не оставил равнодушным. Иногда он собственной персоной являлся в кабинет следователя, когда там находился приглашенный по очередному очень важному поводу гражданин Акимов Май Алексеевич. Проконтролировать, что все делается честь по чести. Маю было все равно. Пусть хоть министр Внутренних дел приходит. Хоть сам Владимир Владимирович. В последнее время такое-то отделение полиции стало для Мая почти родным домом. Так часто он теперь бывал здесь. То что-нибудь подписать, то ответить на дополнительные вопросы, то поинтересоваться, не появилась ли новая информация по делу. - Акимов, вы меня слышите? Подполковник Зеринский выжидающе смотрел на него таким взглядом, какой бывает только у сотрудников МВД: холодным, пристально изучающим и при этом обманчиво доброжелательным. - Что?.. Извините, Эдуард Витольдович... - Акимов, - Зеринский неодобрительно покачал головой. - Повторяю вопрос. Требуется ли вам помощь психотерапевта? В теории, конечно, не помешала бы. Но Май настолько был вымотан одинаковыми ответами на одни и те же вопросы, что давно исчерпал свой лимит коммуникабельности. - Нет, спасибо. Говорить им было больше не о чем. Все официальные темы на сегодня оказались исчерпанными и повода задерживать свидетеля дольше, чем нужно, не находилось никакого. - Ладно, Акимов, идите, - взмах руки уставшего монарха - и Май с облегчением повиновался. - До свидания, - тихо попрощался он, выходя из кабинета замначальника следственного отдела. - Счастливо. Зеринский проводил Акимова тяжелым взглядом. Жалко дочку его. Совсем же мелкая была. К своим сорока годам Эдуард Витольдович не обзавелся ни женой, ни детьми. Его досуг скрашивали любовницы, которых тот менял как перчатки. Отношения с другими людьми не имели для него никакой особенной ценности, если не служили поддержкой безупречной репутации или не являлись гарантией стабильного источника дохода. 6 Богданова так и не нашли. Прочесали все места, в которых его когда-либо замечали. Но он будто растворился в воздухе. Словно и не существовало никогда. Может быть, он уже и страну-то давно покинул. Перешел пешком через лес в какой-нибудь Казахстан - и исчез. Только вот без помощи знающих людей эту операцию в одиночку не провернуть. А если и провернуть, то не осесть на новом месте человеком без прошлого. Тогда Май решил связался с Бэргэном, чтобы попросить его о помощи. Тот прилетел в Москву первым же рейсом. Камчатка - край со слабо развитой инфраструктурой, а внимания Центра к этому субъекту Российской федерации традиционно недоставало. Поэтому здесь, как и в иных Дальневосточных регионах страны, управление на местах прибирали к рукам местные криминальные структуры. Русские. И китайцы. Иногда - в тесном и взаимовыгодном сотрудничестве друг с другом. И если человек не хотел перебиваться с хлеба на воду, то он набивался к ним в работники, уверяя в серьезности своего желания «работать и зарабатывать». Именно так и поступил Бэргэн, едва ему исполнилось восемнадцать. После окончания одиннадцати классов общеобразовательной школы он сразу пошел батрачить на некоторых авторитетов. Все необходимые рабочие специальности осваивал по ходу дела. Благодаря собственной предприимчивости к тридцати годам он сколотил неплохой капитал и обзавелся полезными связями с влиятельными людьми, на содействие которых всегда мог рассчитывать при необходимости. Известие об убийстве Оксаны и Ани шокировало Бэргэна - ведь Май не сообщил о смерти жены и дочери ни матери, ни брату, поскольку не хотел волновать их и планировал скрывать этот факт так долго, как позволят обстоятельства. Всякий раз, когда родственники спрашивали, как дела у Оксаны или Ани, он уходил от темы. Но нервы стали сдавать, и Май чувствовал, что один больше не способен справляться с этой проблемой. Не поднимая лишнего шума, Бэргэн по старой дружбе связался с ребятами, контролирующими каналы нелегальной иммиграции, а те - со своими проверенными исполнителями, работающими с населением в разных областях. Каждый из них помимо текущих задач обязался помочь с поисками Богданова Евгения, чтобы тот, наконец, взял на себя ответственность за то, что поднял руку на беззащитных женщин. Невидимая цепь, пролегавшая по самому дну общества и связывавшая различные его слои воедино, пришла в движение, налаживая информационный обмен между звеньями. К сожалению, с полицией подобными знаниями делиться испокон веков было не принято. Богданова нашли в четырехстах километрах от Улан-Удэ - в поселке, от которого очень быстро можно было добраться до городка Закаменска, а оттуда - до границ Монголии. Только въехать в Закаменск, не предъявляя паспорта было невозможно в связи с близостью к пограничной зоне. Поэтому Богданов отсиживался, по всей вероятности, выжидая какого-то удобного момента. Бэргэн сообщил эту новость Маю. - Что будем делать с ним? Ментам сдадим? Братья сидели на кухне и распивали кофе с коньяком. Даже четыре месяца спустя Май продолжал видеть на полу этой самой кухни кровавые разводы, которые давным-давно вычистили сотрудники клининговой компании. - Ты когда-нибудь убивал человека? - тихо спросил он, будто опасаясь, что у стен внезапно отросли уши. В последнее время ощущение того, что за ним постоянно кто-то следил, обострилось до невозможности. Май словно кожей чувствовал на себе чей-то неустанный взгляд. Оглядывался на улице, всматривался в лица прохожих, в лица стоявших без дела людей, уткнувшихся в смартфоны, людей, сидевших в кафе, в машинах, проезжавших в соседнем потоке. Ему казалось, что Богданов притаился где-то совсем рядом. Даже известие о том, что Женька скрывался за шесть тысяч километров, не успокоило его паранойи. Так неужели это вовсе не Богданов тайно и неотступно преследовал его? Кто же тогда? Женькины подельники? Бывшие сокамерники? Контролировали, чтобы Май ничего не отмочил? Или, может быть, полиция? Но зачем полиции наблюдать за Маем, с которого почти сразу же сняли все подозрения? Возможно, ждут, что Богданов все-таки объявится и снова придет к бывшему любовнику в гости? - Нет, Май. Я никогда таким не занимался, - Бэргэн заметно напрягся и сжал сигарету между пальцами так сильно, что она, согнувшись пополам, рассыпала пепел прямо в чашку. - Черт!.. - А мог бы? - брат с пытливой надеждой смотрел ему в глаза. - Говори прямо, Май, - тот вздохнул, поднялся с места и вылил недопитый кофе в мойку. - Хочешь, чтобы я прикончил его? - Я не могу просить о таком... - но очень хотел. Сам бы Май не нашел в себе сил сделать это. Особенно сейчас, когда его психика и без того была крайне нестабильной. - Но он это заслужил, - Бэргэн сплюнул. Его голос зазвучал глухо. - Сидеть в камере и нихера там не делать - это не наказание. К тому же он уже отбыл один срок. Не помогло. Май сжался на стуле. Натянул рукава толстовки на пальцы так, что остались видны только кончики. Светлые волосы растрепались и наползали на лицо. Впрочем, это состояние являлось для них совершенно обычным. - Пойдем, мой хороший, - Бэргэн долго любовался холодной и печальной красотой младшего брата. Он мог бы смотреть на него вечно, если бы умел довольствоваться только эстетическим наслаждением. Они занимались любовью полночи. В той самой постели, где четыре месяца назад Май впервые переспал с Оксаной, как со своей женой, как с женщиной, а не как с существом, которого обязывало трахать официальное супружеское соглашение. Периодически Мая накрывали воспоминания и он плакал, уткнувшись в плечо старшего брата. Тот гладил его по спине, будто котенка. Май успокаивался и даже засыпал, а потом трясся во сне от очередного кошмара и просыпался в слезах. Тогда Бэргэн снова ласкал его, успокаивал, целовал и любил. Утром брат вылетел в Улан-Удэ. 7 Через неделю он вернулся. И что-то в нем навсегда изменилось. Неуловимо, но совершенно точно. Май понимал, что теперь уже слишком поздно беспокоиться о том, что его личная вендетта могла здорово навредить эмоциональному состоянию брата. Незапятнанный грязью стерильный уголок души Бэргэна больше не существовал. Ведь он никогда не убивал. До сих пор. Май чувствовал себя виноватым. Конченным уродом, который чужими руками совершил свою месть, манипулируя чувствами другого человека. Но в глубине души он был счастлив, что все наконец закончилось: Гештальт закрыт и ситуация завершена. Можно переворачивать страницу. И жить дальше. С чистой совестью. Ведь он. Ничего. Не сделал. НЕ СДЕЛАЛ. - Вот, - Бэргэн показал Маю фотографии, снятые на камеру мобильного телефона. Из соображений безопасности он не стал пересылать их ни через оператора связи, ни через соцсети. Вообще никак. Май едва узнал изуродованное лицо пока еще живого Женьки. Очевидно, что Бэргэн избил его. Жестоко. И, возможно, не только кулаками. Богданов затравленно смотрел в камеру. В его подбитых глазах все еще теплилась последняя надежда. Далее - видео, на котором Женька находился в какой-то лачуге. Видимо, в той, в которой был вынужден проживать. Он умолял простить его, пощадить и не убивать. Затем - видео, где Богданов стоял на коленях посреди леса. Избитый, кровоточащий. Руки связаны за спиной. Ноги плотно обмотаны скотчем. Он походил на нелепую русалку с блестящим хвостом... Женька что-то бормотал, но из-за недостающих зубов слова разобрать было невозможно. В обычной обстановке он всегда казался самоуверенным мачо, а теперь вот дрожал от холода и боли, обмазанный соплями, кровью, дерьмом и мочой, расползавшейся по штанинам отвратительным темным пятном. В кадре появился Бэргэн. Он обошел Женьку и встал у него за спиной. Одной рукой крепко схватил за волосы и сильно, так, что на шее отчетливым бугром выступил кадык, оттянул голову назад. Богданов, понимая, что сейчас ему придет конец, начал верещать неизвестно откуда прорезавшимся фальцетом. Дергаться. Пытаться освободиться. Так срабатывает автоматика инстинктов самосохранения, которая никогда не подводит. Насколько больно бы ни было, насколько бы искалеченным ни оказался человек, он на самом глубинном уровне подсознания всегда будет отчаянно цепляться за малейшую возможность выжить. Бэргэн сообщил Женьке, что его воплей никто не услышит. Что он мог орать сколько захочет. Голос брата был каким-то совсем неживым. Бесцветным. Взгляд пустой. Сосредоточенный. Бездушный. Скорее всего, Бэргэн долбанул наркоты, чтобы не испытывать никаких эмоций. Господи, на что я тебя подписал, мой любимый брат? Я такой слабак... Надо было самому поехать, самому все решить... У меня бы не хватило сил избить его, но я мог бы травануть его, придушить… Что угодно... От размышлений Мая отвлек еще более пронзительный вопль, раздавшийся из динамиков. Нечеловеческий. Булькающий. Хрипящий. Он снова посмотрел на экран и увидел, как второй рукой Бэргэн перерезал Женьке горло, бесстрастно вскрыв кожу, мышцы, трахею, артерию и вены. От уха до уха. Женька свалился на землю как мешок с дерьмом. Он продолжал издавать жуткие хлюпающие звуки. Орать, захлебываясь кровью. И в этом предсмертном крике Май слышал не боль, а дикий неописуемый ужас безысходности. Господи... Шепчет он как мантру. Господи... Женька... Женечка... Ему было жалко этого ублюдка. Жалко даже после того, что он сделал. Май не мог хладнокровно смотреть эту документальную хронику. Он почти ничего не видел из-за густой пелены слез, бесконечно застилавшей глаза. Богданов хрипел еще долго. Он все никак не умирал и бился в агонии. Выждав еще немного, Бэргэн взял заранее припасенный топор. Замахнулся и также равнодушно начал добивать обреченное тело. Три мощных удара - и голова Женьки откатилась в сторону. Крики стихли. В динамиках зашумел ветер. Жуткая тишина дикой природы поглотила два с половиной человека. Несколько мгновений Бэргэн созерцал свою работу, будто не понимал, что именно сделал. Затем подошел к камере. Она запечатлела половину его страшного безэмоционального лица и отключилась. - Готов, - безучастно отчитался Бэргэн. Казалось, что наркота, которую он принял там в лесу, все еще разъедала его вены. - Ты видел. Так что я удаляю это дерьмо. Май с трудом кивнул. Шея будто оцепенела от нечеловеческого напряжения. К горлу подступила тошнота. Воздух стал спертым и горячим. Он чувствовал себя так, словно только что побывал в эпицентре военных действий. - Куда ты дел его тело? - хрипло и тихо поинтересовался Май, заливая пересохшее горло сначала водой из-под крана, а затем - водкой. - Разрубил на куски и сжег в лесу, - как ни в чем не бывало ответил брат, - останки перекопал с землей. Если не знать, что искать и где именно, то никто никогда ничего и не обнаружит. Пусть хоть обыщутся, - Бэргэн залпом влил в себя полстакана беленькой. Закусил селедкой под шубой, которую Май купил в супермаркете у дома. - Спасибо... - Май осторожно поцеловал его в губы, пахнувшие рыбой. - Не стоит. Ты же знаешь... - Знаю. Что старший брат готов сделать для младшего что угодно. Кроме как бросить жену и дочь и жить с Маем под одной крышей, делить постель, быт и планы на будущее. 8 На следующий день Бэргэн улетел обратно на Камчатку. Май остался в Москве, чтобы наконец завершить все дела. Теперь этому ничто не препятствовало. И как только он со всем разгребется, он также отправится следом за братом. Туда, где вырос и провел большую часть жизни. Шумная столица теперь слишком давила на душевные раны. Хотелось спокойствия, тишины, и людей вокруг как можно меньше. 9 Через месяц Май подбил все проекты по работе. Основная его деятельность заключалась в поиске поставщиков для федеральной торговой сети в Китае, в Японии, в Европе и в США. За десять лет безвылазной службы в такой-то компании он наработал хорошую базу надежных и уважаемых партнеров, которую с легким сердцем передал замещавшему его менеджеру. Руководство и коллеги уважали Мая за профессионализм, оперативность и неизменную обходительность в общении. Ему всегда шли навстречу там, где другие никак не могли договориться, потому что принц Май обладал редким талантом завоевывать чужое доверие. Поэтому кое-кто из топ-менеджеров нередко приглашал его в качестве советчика и переговорщика на встречи по обсуждению условий сотрудничества, которые проводились на территории компаний-поставщиков. Май был в Нью-Йорке, в Пекине, в Шэньжене, в Тайбэе, в Гонконге, в Токио... О своем увольнении он предупредил за месяц, и за две недели написал заявление. Наверное, вся компания уже знала о сложной ситуации, в которой оказался Май. Поэтому его пытались уговорить не уходить и не жечь мосты достаточно деликатно, но тот все равно оставался непреклонным. В конечном итоге, сошлись на том, что если Май надумает снова вернуться в Москву, то для него постараются найти новую должность и помогут обустроиться. Чуть ли не жить с ним будут, готовить еду и убирать квартиру. Ведь такие ценные работники на дороге не валяются! Все женщины компании, которые были знакомы с Маем лично, разумеется, готовы были утешить его по первому требованию. Потому, что он олицетворял собой мечту каждой о принце на белом коне. Не о рыцаре. О принце. Красивом, тонком, звонком, милом и недосягаемом мальчике Кае из сказки про Снежную Королеву, который будет часами собирать слово "Вечность" возле их ног. Они все хотели его. Они даже согласны были не становиться для него единственными, согласны были делить его друг с другом, чередовать или ублажать всей стаей. Каждая сочиняла о нем свою сказку. Милые девочки - об уютных вечерах за чашечкой кофе, в пледике возле ноутбука с любимым фильмом про любовь. Хорошие мамочки - о послушном "сыночке", который вверит им заботу о собственной эфемерной жизни, будет благодарен до конца своих дней, подарит им смысл существования и поможет осознать собственную значимость. Стервы представляли, как они сворачивают его в бараний рог и терзают острыми ногтями, наслаждаясь печатью страданий на красивом лице. Для каждой Май был своим особенным принцем. Должно быть, мужики офиса тайно ненавидели его, поскольку все девки считали его самым красивым. Всегда таскали ему пироженки, шоколадки, кофе, а им, беднягам - простым крестьянам - ничего. Только дежурное «драсьте» по утрам с кислой миной. Вот и все. К счастью, Май не курил, и не ходил в курилку, чтобы узнавать последние сплетни о самом себе. Хотя он и без этого догадывался о наличии мужской конкуренции. Но не мог же он успокоить взбешенных самцов, сказав им, что мужское общество ему предпочтительнее. Как ни крути, а все равно приходилось держаться особняком, что придавало Маю еще больше драматичной самодостаточности. Последний рабочий день завершился. Это была пятница. Руководство организовало небольшую отвальную поляну. Закуски, десерты, чай-кофе и, конечно же, алкоголь. Пили все. Май тоже. Переизбыток алкоголя в организме всегда вел к одному и тому же - к туалету. Май, покачиваясь, медленно побрел к раковине, чтобы помыть руки. Он очень надеялся, что компот из виски, мартини и колы, который разъедал изжогой желудок, все-таки не попросится наружу. Неожиданно дверь в сортир распахнулась и в помещение ввалилась девица, работавшая в отделе бухгалтерии. Наверное, она перепутала женский туалет с мужским, подумал Май. Но ему было все равно. Он не смутился. Да и гостья, похоже, тоже. Увидев Мая, замершего возле сушилки для рук, она хищно усмехнулась. Принцу сделалось не по себе. Он извинился и попытался обойти женщину. Но та не пропустила. Она схватила его за воротник и с силой толкнула к стене. Бухгалтерша была меньше ростом, но комплекцией гораздо крупнее Мая. Сказочный принц, оторопев от такого напора, не сразу сориентировался на местности. Но тут организм сам подсказал выход из сложившейся ситуации. - Извините... - он вдруг согнулся пополам и едва успел толкнуть дверь кабинки и припасть лицом к унитазу. Его вырвало. - Фу-у-у, Акимов! - заржала баба противным голосом. - Черт с тобой! - она развернулась к выходу и раздосадованно приложила кулаком об стену. Слава богу, мысленно помолился Май, продолжая извергать из себя фонтаны бурой жидкости. 10 Когда нужно было расходиться по домам, телефон Мая зазвонил. Он посмотрел на дисплей. Номер незнакомый. Очередная реклама, наверное... Хотя в такое время они обычно не беспокоили. Май не хотел отвечать на звонок, но какое-то смутное чувство тревоги все-таки заставило его сделать это. - Май Акимов? - ровный бархатный баритон. - Да... - едва соображая, отозвался тот. Он не сразу узнал голос. - Замначальника следственного отдела, подполковник Зеринский, - спокойно представились на другом конце линии. Мая будто током шибануло. Перед глазами предстал образ Эдуарда Витольдовича. Белоснежная рубашка, угольно-черный галстук, лицо формы правильного кирпича, светло-русые волосы, зачесанные набок и, конечно же, взгляд бывалого «КГБ-шника». Пронзительный до боли. Воздух будто бы сгустился, стал удушающе влажным, липким, с трудом проходящим сквозь альвеолы легких. Если раньше он относился вполне спокойно к звонкам работников правоохранительных органов, поскольку не имел никаких тайн от следствия, то сейчас у Мая появился серьезный повод понервничать. Кажется, сердце пропустило пару ударов и тошнота снова подкатила к горлу. Май очень хотел протрезветь, но у него никак не получалось. Почему Зеринский звонил САМ? Да еще и в такое неурочное время? Причина должна быть очень веской. Извиняться за поздний и, возможно, неудобный, звонок, подполковник Зеринский, разумеется, не считал себя обязанным. Но все таки сделал это чем нагнал на Мая еще большей паники, которую тот всеми силами попытался скрыть. - Я слышал, что сегодня у вас последний рабочий день, а завтра вы отбываете в Петропавловск-Камчатский. Это верно? - ничего не выражавший голос. Абсолютно ровный и безэмоциональный. Ни злой и ни добрый. Впервые в жизни Май не понимал, как ему следовало себя вести. Однако его совсем не удивляло то, что Эдуард Зеринский уже имел в распоряжении информацию о его рабочем графике, планах на будущее и тому подобных данных личного характера, едва ли относившихся к следствию. - Да, это так, - Май очень старался, чтобы его голос звучал как можно более ровно. Хотя язык плелся во рту и он был уверен, что Зеринский это прекрасно слышал. - До вашего отъезда необходимо обсудить кое-какие детали по делу, - также бесстрастно продолжил Зеринский. - Конфиденциально, - эффектная пауза. - Появились новые обстоятельства. - Какие?.. - голос Мая предательски дрогнул, он сглотнул желчную горечь. - Вы еще в офисе? - вопросом на вопрос. Конечно, это не телефонный разговор. Видимо. - Да... - Май почти не слышал себя от страха. - Хорошо, выходите. Я заберу вас через десять минут. Не дожидаясь ответа, Зеринский повесил трубку. Ноги Мая сделались ватными и совсем перестали слушаться хозяина. Что терпеть? Кое-как Май дошел до своего рабочего места, забрал небольшой пакет с личными вещами и попрощался, с теми коллегами, которые остались догуливать пятничный корпоратив. 11 Когда он вышел из здания, машина Зеринского уже стояла у входа. Май не знал, какая у замначальника следственного отдела должна была быть тачка, но чувствовал, что ЭТА - его. Черный Мерседес, блестящий, идеально чистый. Огромный и угрожающий. Май прижал пакет к груди, а сумку перекинул через плечо. Застегнуть куртку не успел, впрочем, ему и так было жарко после выпитого алкоголя. А еще очень хотелось спать. Ветер задувал волосы на лицо, он почти не видел куда шёл. Подойдя к машине ближе, он понял, что не ошибся. Через лобовое стекло он увидел Зеринского, сидящего за рулем. Тот кивнул ему, недвусмысленно приглашая сесть в машину. Май повиновался. - И-извините... Я немного перебрал... - тихо сказал он, предполагая, как сильно от него тащило перегаром . - Я не рассчитывал на встречу с кем-либо... - Ничего, - равнодушно отозвался Зеринский, даже не взглянув на него. Перегаром несло, действительно, зверски. Немного помолчав и приняв какое-то решение, он произнес: - Пристегните ремень, Акимов. Я отвезу вас до дома. Там и поговорим. Сказать, что Май удивился такой инициативе - значит ничего не сказать. Он открыл было рот, чтобы спросить о чем-то, но пока тормозил, момент был упущен. Он кое-как пристегнул себя ремнем безопасности к большому удобному сиденью. - Адрес вы знаете... - скорее констатировал, чем спросил. - Да, - подтвердил Зеринский и повернул ключ в замке зажигания. Мотор басовито загудел и через пару секунд машина плавно тронулась с места. Мерседес летел по опустевшей МКАД с одного конца города на другой. По дороге никто не разговаривал. Май периодически проваливался в тревожную полудрему, а когда приходил в себя, то неизменно ощущал остро-пряный аромат дорогого парфюма. А еще Май думал, что Эдуард Зеринский очень не похож на типичного представителя своей профессии. Обычно даже руководящий состав полиции кажется каким-то потрепанным, побитым жизнью и сдержанно злобным от привычки контактировать с быдлом. А этот выглядел так, будто сегодня-завтра попадет на обложку журнала Форбс, который с гордостью обнародует цифры его ежегодного дохода. Почему-то Май не сомневался в том, этот человек вовсе не является сторонником борьбы с коррупцией. Даже если и так, то его это не касалось. Себе дороже сейчас играть роль честного парня и геройствовать на ровном месте, когда на кон, возможно, поставлена его собственная жизнь. Жить Май все-таки хотел. Сейчас он это очень хорошо осознавал: опасность заставляет немного по-другому взглянуть на привычные и такие постылые вещи. 12 - Кофе? - Зеринский хозяйничал на кухне Мая, как у себя дома. Он прекрасно ориентировался в пространстве. Сразу приметил, где какая бытовая техника располагалась, каково ее назначение. Не заходя в остальные комнаты, примерно представлял их планировку и даже образно то, какая в них была обстановка. Май слабо кивнул. Он не имел ничего против того, чтобы Зеринский наводил свои порядки. Его состояние не позволяло изображать гостеприимного хозяина. Начинался отходняк - и голова просто раскалывалась на части. Маю необходимо было поспать, чтобы завтра добраться до Шереметьево, а затем героически выдержать девятичасовой перелет через всю необъятную родину. Кофемашина беспрекословно подчинялась быстрым и точным движениям Зеринского. Он сделал две чашки. Себе - крепкого, Маю - не очень, чтобы его не вывернуло прямо здесь, за столом. - Квартиру планируете продавать? - кагэбэшный взгляд ничего не упускал из вида. Благо Маю было слишком мутно и хреново, чтобы обращать на это внимание. - Или сдавать в аренду? - Еще не решил... - тихо проговорил тот в чашку с кофе. Аромат был приятным, но его все равно мутило. - Извините, вы не нальете мне воды... Вон там... - Дрожащей рукой Май указал на чайник. - Держите, - Зеринский протянул наполненный стакан. Их пальцы случайно соприкоснулись - и это подействовало на Мая как разряд дефибриллятора. Он внезапно осознал, где и с кем находился. Осознал всю тупость и нереальность ситуации. Вспомнил, что у Зеринского был какой-то разговор. И ледяной ужас снова сковал крепкой судорогой остатки здравого смысла. Май тщетно пытался предположить, о чем пойдет речь, чтобы подготовить себя, придумать ответы заранее. Он осушил стакан с водой почти залпом. Стало немного получше. - Эдуард Витольдович, о чем вы хотели поговорить? - едва слышно прошептал Май. - Я не рассчитывал, что встречу вас в таком состоянии. Поэтому разговор лучше отложить до утра. - НЕТ! - нервно выкрикнул тот и смутился, почувствовав неловкость за собственную неуравновешенность. - Давайте сейчас. - Хорошо. Утром я повторю основные положения, - согласился Зеринский. Беседа превратилась в оглашение ультиматума. Все, что было произнесено, не предполагало никаких обсуждений, возражений, торга и иных попыток выйти сухим из воды. Ни единой. Зеринский сообщил, что Акимову Бэргэну Александровичу будет предъявлено обвинение в убийстве Богданова Евгения Дмитриевича на основании свидетельских показаний и имеющейся видеозаписи, которую произвел этот самый свидетель, оказавшийся на месте преступления. В роли свидетеля по данному обвинению будет выступать доверенный человек Зеринского, которому ранее было поручено выполнять наблюдение как за Акимовым Маем, так и за его прибывшим в Москву братом. Этот человек проследовал за Акимовым Бэргэном до города Закаменска, делегировав наблюдение за Маем другому лицу. В ходе слежки в Закаменске выяснилось, что Акимов-старший каким-то образом узнал о местоположении разыскиваемого Богданова и утаил от следствия эту информацию, решив воспользоваться ей по собственному усмотрению. А именно: совершить казнь Богданова в качестве мести за убитых жену и дочь своего младшего брата. Неизвестно, совершил ли Акимов Бэргэн убийство по собственной воле или был надоумлен Акимовым Маем. Необходимые доказательства, а именно видеоматериал и образцы костной ткани, изъятой из пепелища, были предоставлены в качестве неопровержимых лично замначальнику следственного отдела подполковнику Зеринскому Эдуарду Витольдовичу, который обязан прикрепить их к основным материалам следствия по делу о двойном убийстве Акимовой Оксаны Витальевны и Акимовой Анны Майовны. - Пока что вещдоки, свидетельствующие о виновности вашего брата, до сих пор находятся у меня. И только от меня зависит, будут ли они пущены в оборот, - Зеринский говорил тихо, очень спокойно и властно. Он полностью контролировал ситуацию и чувствовал себя хозяином положения. Судя по всему, речи подобного содержания ему приходилось вести не раз и не два. Май побледнел. Ему очень хотелось просто взять и перестать существовать сейчас. Брат... Из-за меня пострадает вся семья... Что делать? Что делать? ЧТО ДЕЛАТЬ?! - И ч-что дальше?.. Что вы от меня хотите?.. - Май не слышал самого себя, наверное, он просто шевелил обескровленными губами, а Зеринский каким-то чудом разбирал отдельные слова. Впрочем, если верить легендам, все «КГБ-шники» это умели. - То есть вы не отрицаете своего участия в этом деле? - бессердечно наступал Зеринский. - А смысл!.. - Май беззвучно рассмеялся, потом смех перешел в слезы. Такие же беззвучные. Они просто катились из глаз цвета льда нескончаемым потоком. Будто таяли под накалом обстановки. - Хорошо, - удовлетворенно кивнул тот. - Сотрудничество со следствием может быть рассмотрено судом как смягчающее обстоятельство в ходе определения вашего наказания за возможную организацию убийства, укрывание преступника и утаивание важной информации от следствия. - Каким еще судом... Что вы... Вы... - Май чувствовал, что вот-вот потеряет сознание от перенапряга. - Успокойтесь. Мой долг перед обществом - следовать букве закона, - Зеринский как ни в чем не бывало отпил кофе из кружки. Выражение его лица оставалось все таким же непроницаемым. - Но чисто по-человечески я все понимаю. На вашем месте я бы поступил точно так же, - Май устремил на него затравленный взгляд, внезапно преисполнившийся слабой искрой надежды. - Хотя нет, на ВАШЕМ месте я бы убил Богданова собственными руками. Май ясно представил, как сильные руки Зеринского сворачивают шею Богданову. Как нечего делать. С его-то комплекцией боксера... - Простите... - Идиот. За что он извинялся? За то, что сам не убил? За то, что такой слабак? Принц? За то, что не оправдал ожиданий Зеринского? Какие еще, к черту, ожидания? Он что, бредил сейчас?! В ответ Зеринский позволил себе улыбнуться. На его практике обвиняемый впервые просил прощения за то, что не убил жертву самостоятельно. Нормальная ситуация - это когда все всё отрицают. - И что же вы ждали столько времени, чтобы сказать об этом? Разве вы сами не скрываете важную информацию? - отчаявшись найти выход, Май перешел в неуверенное наступление. - Скрываю. Но у меня, в отличие от вас, Акимов, есть связи, которые помогут утрясти это недоразумение, - равнодушно пожал плечами Зеринский. Почему-то Май охотно ему верил. И желание бессмысленного сопротивления мигом улетучилось. - И что же мне делать теперь?.. - он задал этот вопрос с такой детской непосредственностью, что Зеринский на мгновение изменился в лице. Май успел уловить... Удивление? Умиление? Или все вместе? Это терминатор все-таки умеет испытывать эмоции? Зеринский ответил не сразу. Он выждал остаточное количество времени, чтобы нервное напряжение достигло апогея. - Платить. Май перестал дышать. - В смысле?.. Вы хотите денег?.. Сколько?.. Сколько вам нужно, чтобы вы забыли про моего брата? На себя мне плевать... Хотя он солгал - не плевать. Ему было жутко вообразить перспективу оказаться в местах лишения свободы вместе с матерыми зеками, которые сделают его великомучеником внутрикамерных плотских утех. Он покончит с собой, если такое произойдет. И, приняв такое решение, Маю вроде как стало проще смириться с безвыходностью своего положения. - Мне не нужны ваши деньги, - усмехнулся Зеринский. Его взгляд стал холодным и жестким. Май внезапно ощутил себя один на один в лесу с медведем, который при одном неловком движении мог запросто разорвать на части. - Тогда что?.. - Ваша жизнь. - ...?! - Вы будете принадлежать мне как вещь, которой я стану распоряжаться по своему усмотрению. Захочу - оставлю в целости и сохранности. Захочу - продам как живой товар. Захочу - придушу голыми руками. Ваша жизнь, ваше здоровье, планы на будущее и любые действия будут контролироваться мной. Никто, кроме меня, не сможет причинить вам какой-либо вред. Но также не сможет и облагодетельствовать. Вам запрещается иметь отношения, если они не одобрены мной. Если вдруг вы, Акимов, захотите выйти из окна, вспомните о том, что благополучие вашего брата и его семьи будет напрямую зависеть от ваших решений. - Господи... - вырвалось у Мая и в глазах потемнело. - Вы... Вы серьезно?.. - А разве похоже, что я шучу? - взгляд кагэбэшника пригвоздил принца к стенке. А ведь так хорошо сидели... Может, лучше в тюрьму? На какое-то мгновение эта перспектива начала казаться Маю более привлекательной, чем иллюзия свободной жизни в клетке Зеринского. Не проще ли честно отсидеть свои 5 - или сколько там полагается - лет, чем всю жизнь каторжить на этого человека? С другой стороны... Май робко покосился на Зеринского и внимательно оглядел. Тот больше походил на бывшего военного, внезапно переметнувшегося в бизнесмены, нежели на сотрудника МВД. Офицерская выправка, черный костюм, скроенный по фигуре, какая-никакая воспитанность, манеры и даже некоторый аристократизм. В довершение ко всему - животная брутальность, от которой, наверное, все женщины теряли голову. С другой стороны, пусть лучше он, чем потные мерзкие зэки... - Хорошо... - согласился Май тоном обреченного человека, который подписал себе смертный приговор. - Согласен на все ваши условия. Только если вы оставите моего брата в покое и никогда не будете заводить на него какое-либо уголовное дело. - Договорились, - одобрительно кивнул Зеринский, допивая остывший кофе. - Тогда слушай сюда, - он сразу же перешел на ТЫ, ясно давая понять, где теперь место Акимова во вселенной безусловного победителя. - Завтра ты полетишь домой, как и планировал. Поживешь там некоторое время и никому не расскажешь ни единого слова о нашем соглашении. Иначе - сам знаешь что. Никаких отношений. Никакого секса с мужчинами или с женщинами. Я не буду следить за тобой, но узнаю, если ты нарушишь это правило. Хозяин всегда понимает, когда трогают его вещи. Кроме того, ты будешь ежедневно отчитываться лично мне о том, как провел день. Честно, как есть. Даже если где-то накосячил. Не врать. Будешь врать - будет плохо. Я узнаю. Понял? Май кивнул. Зеринский обещал оставить утром адрес левой электронной почты, куда тот должен присылать сообщения. Каждый день. Без пропусков. - Когда ты мне понадобишься, я тебя приглашу. - В смысле... Как понадоблюсь?.. В плане... Секса, что ли? - опасливо уточнил Май. Зеринский издал какое-то подобие смешка. - В плане секса ты меня совсем не интересуешь. Тогда Май впервые почувствовал что-то очень похожее на обиду. Ведь прежде ему никто никогда не отказывал. Напротив, все бегали за ним, умоляли принять их внимание. Даже мужики. Ведь Май - это сказочный принц, которого каждый непременно хотел. А ЭТОТ!.. КАК ЭТО ВООБЩЕ ПОНИМАТЬ?! Как ОН смеет?! Внутри закипало невыносимо саднящее и унизительное чувство. - Тогда что вам, черт возьми, нужно?! - Услуги, Акимов. Много разных услуг. Возможно, я попрошу тебя за кем-нибудь проследить. Втереться к кому-нибудь в доверие. Я слышал, что у тебя это хорошо получается. Или... - он оценивающе оглядел Мая сверху внизу так, что тот почувствовал себя полностью обнаженным и беззащитным. - Переспать с тем, с кем я скажу. Твоя ориентация делает тебя чуточку ценнее остальных моих ОСОБЫХ сотрудников. Не все мужчины предпочитаю иметь дело с женщинами. Поэтому повторяю, никаких отношений. Никакого секса без моего одобрения. Нужно будет сбросить напряжение - воспользуйся правой рукой. В одно мгновение все перевернулось. С ног на голову. Закончился один кошмар и начался новый. Свою мечту о семье Май благополучно похоронил во имя служения родине. 13 Зеринский уехал около семи утра. Перед тем как попрощаться, он еще раз озвучил условия. Еще раз получил устное согласие. Указал почту для связи. Пожелал счастливого пути и отбыл восвояси, оставив Мая одного с дорожной сумкой посреди осколков рухнувшей жизни. 14 «Здравствуйте, Эдуард Витольдович. Только что я приземлился в Елизово. Долетел без происшествий». «Добрался на такси до дома. Встретили хорошо». «Простите пожалуйста, но мой брат меня трахнул. Мы спали с ним регулярно с очень юного возраста, поэтому если бы я отказал ему сейчас, он бы начал думать, что со мной что-то не так. Я же не могу ему рассказать, что именно не так. Больше этого не повторится». «Думаю, мои отчеты будут крайне унылы и однообразны. Здесь совершенно нечем заняться». 15 «Почему вы мне не отвечаете»? 16 «Понятно, видимо, ваши ОСОБЫЕ сотрудники не достойны ответов от Хозяина. Что ж... У меня все хорошо». «Сегодня съездил в Шанхай. Встретился с бывшим партнером по работе. Он оказался весьма милым человеком и я тоже ему понравился. Он предложил перепихнуться, но я отказался, сказав, что у меня есть парень». «Даже хорошо, что вы молчите. Я могу писать вам, что захочу и как захочу». «Пришлите мне вашу фотографию хотя бы. Не хочу нарушать правил и планирую следовать вашим рекомендациям снимать напряжение правой рукой». 17 «Спасибо за фотографию! Я в шоке, что вы ее все-таки прислали». «Сходили с мамой на маникюр. Потом по магазинам. Я купил себе пару новых вещей. Вам это интересно, Эдуард? Думаю, что нет. Но мне действительно не в чем перед вами отчитываться». 18 «Вы меня бесите». 19 «Вы не проверяли мою квартиру, случайно? Сегодня мне приснился сон, что ее вскрыли и все оттуда вынесли... Отправьте туда кого-нибудь. Пожалуйста». 20 «Я сделал татуировку на спине с вашим именем. Ха-ха. Ловите фотку». «Устроился на работу менеджером в компанию, поставляющую запчасти. Очень скучно. Но я до сих пор еще не решил, что делать дальше». 21 «Знаете, Эдуард, когда я жил в Москве, то в свободное время любил фотографировать разных городских фриков: людей, которые выглядели необычно на фоне других. В одних привлекали анатомические особенности, в других - манера одеваться. Я подходил к заинтересовавшему персонажу и спрашивал разрешения сфотографировать его, а также – разрешения на публикацию фотографии в своем инстаграме. Если человек соглашался, то я снимал его и вручал визитку, на которой было указано название моего аккаунта, в котором модель могла найти свое фото и сохранить себе. Это интересный способ раскрутки: люди приходят за фотками, рассказывают друзьям. Приходят друзья. Просят их сфотографировать. Так появляются новые и совершенно реальные подписчики. Так вот, здесь фотографировать некого. Все очень скучные. И боятся камеры прямо как папуасы. Хотите, кину вам ссылку»? 22 Ссылку на свой инстаграм Май прикрепил к очередному сообщению ни о чем. В никуда. Он будто разговаривал сам с собой. Наверное, он придумал себе и Зеринского, и соглашение, и его бредовые условия... Потому, что за эти два месяца от него пришел только один ответ, в котором он направил лишь свое фото. На снимке он выглядел красивым, ухоженным, одетым с иголочки, но таким серьезным, что дрочить на него не возникало никакого желания. Май просто сохранил себе эту фотографию в качестве доказательства того, что он еще не тронулся умом. Он прошерстил все соцсети, пытаясь вычислить там профиль Зеринского. Бесполезно. Впрочем, это было ясно с самого начала: ТАКИЕ люди, как он, обычно не торчат во вконтактиках и одноклассниках. Или скрываются под вымышленным именем, но под каким именно, Май не знал. Поиск по фото тоже не принес никаких удовлетворительных результатов. Через пару дней на инстаграм Мая подписался некий пользователь, наименование логина которого соответствовал логину от почтового ящика на джи-мэйле, куда Май отправлял свои так называемые отчеты, которые все больше и больше смахивали на выжимки из личного дневника. Он сразу понял, кем был этот новый подписчик. Пустой аккаунт, ниочемная аватарка, подписок - одна. Май. Подписчиков - один. Тоже Май. Никакой дополнительной информации в профиле. Ничего. Больше. Но Май ЗНАЛ. И осознание того, что Зеринский снизошел до регистрации в инстаграме лишь ради того, чтобы следить за обновлениями в его галерее, почему-то делало чуточку счастливее и спокойнее. Как будто бы появился некий сокровенный смысл продолжать наполнять аккаунт фотографиями. Только теперь помимо всяких левых людей Май начал чаще публиковать самого себя. Что-то из старых фото, что-то из новых, провокационные селфи. Больше личных моментов. Больше вещей, которые нравились Маю. Каждой фоткой он будто говорил «СМОТРИ. Это я. Это то, что я люблю. Это то, что мне интересно». Виртуальный Зеринский даже удосуживался ставить лайки к тем изображениям, которые, видимо, находили в нем особый отклик. Но комментариев не писал. Ни разу. Однако даже такой внезапно появившейся обратной связи уже было достаточно, чтобы чувствовать вдохновение. Май решил не обсуждать подписку Зеринского в своих «отчетах», чтобы тот не захотел отписаться. 23 В общей сложности, после возвращения Мая на Камчатку прошло полгода. Он продолжал вести свои «дневники», отправляя Зеринскому все более подробные описания того, что случилось за день. Снабжал личными оценками, рассуждениями, планами. Он давно перестал переживать по поводу того, что Зеринский так ему и не ответил ни разу. Он привык. Он знал, что связь все равно есть. Тот читает каждое его письмо. И Маю нравилось гадать о том, какие же мысли вызывали те или иные откровения. Будто бы между ними не было страшного соглашения. Будто бы Май общался с другом по переписке. Отсутствие обратной связи позволяло ему самому выбирать манеру изъяснения. И он выбрал непринужденную. Интересно, как общались с Зеринским его остальные ОСОБЫЕ сотрудники? Официально? Подобострастно? Запуганно? Как? Увы, он этого никогда не узнает. С братом Май больше не спал, как и обещал. Сослался на продолжавшуюся депрессию после смерти жены и дочери. Но на самом деле просто больше не хотел. И наверное, Бэргэн в скором времени тоже понял это, поскольку перестал подкатывать к нему с недвусмысленными предложениями. Между ними установились обычные братские отношения, не отягощенные узами тайной страсти. 24 За пару дней до своего дня рождения Май все-таки получил ответ от Зеринского. Он был пугающе краток. «Приезжай. Есть дело. Подробности - на месте». Эти несколько слов перечеркнули одним махом все радужные фантазии Мая, в которых он пребывал до сих пор. Никакие они не друзья. Зеринский – хозяин, а Май - его верный раб. И сейчас, наконец, за полгода бездействия, начальник решил дать своему подопечному какое-то ответственное поручение. Май до последнего надеялся, что этого никогда не произойдет. Нужно за кем-то следить или с кем-то спать? От мысли о последнем все внутри сжалось. Настолько, что нежелание жить снова подкатило спазмом к похолодевшему сердцу. А что если этим КЕМ-ТО окажется мерзкий жирный мужик? Этот жирный мужик будет иметь его своим грязным жирным членом, издавать мерзкие звуки, истекать вонючим потом... Заставит отсасывать у себя, вылизывать волосатую мошонку... Господи!.. Может быть, сбежать с Бэргэном куда-нибудь в Китай? Нет, так только хуже... Ладно. Май сделал над собой невероятное усилие и приобрел-таки билеты на самолет до Москвы. Вылет - на следующий день. Жаль, но свой день рождения он не сможет отметить вместе с мамой и братом. Наверное, они очень расстроятся, когда узнают, что он вынужден уехать. От понимания этого у Мая щемило сердце. Но ничего не поделаешь. 25 Москва встречает весенним теплом и воздухом, наполненным цветением разных растений. За полгода Май успел напрочь отвыкнуть шума и многолюдности. А сейчас будто провалился в липкую ностальгию. Из аэропорта до своей квартиры он добирается на такси. Поднимается на двадцать пятый этаж, самый последний. Выходит из лифта. Медленно приближается к дверям своего жилища. Касается их рукой – и все вокруг будто пробуждается от глубокого сна. - Я вернулся, - шепчет Май. Пусть и на время. Открыв дверь, он оказывается в светлой прихожей. Здесь ничего не изменилось. Только запах пустого помещения. Нежилого. Давно брошенного. Май ожидает увидеть толстый слой серой пыли, покрывающий пол и мебель, который обязан был образоваться на поверхностях за шесть месяцев его отсутствия. Но, к своему удивлению, ничего не обнаруживает. Почему? Неужели кто-то все-таки был здесь? Если бы Богданов был жив, то Май подумал бы на него. Исключено. Кто? Следаки? Или сам Зеринский? Май с опаской обходит комнаты, вот-вот ожидая встретить нежданного и незнакомого гостя. Но никого не обнаруживает. Он заходит в ванную комнату, моет руки, вытирает о полотенце. Чистое. Мягкое. Май не может вспомнить, когда Оксана покупала такое. Серо-голубое, органично вписывающееся в общую цветовую гамму. Не похоже, чтобы тут кто-то жил в его отсутствие, но и в то, что квартира все это время была абсолютна необитаемой, тоже с трудом верилось. Откуда эта чистота? Новые полотенца? И... Зайдя на кухню, Май замер в оцепенении. На пустом столе стоит ваза с букетом ослепительно белых роз. Строгое оформление. Простой белый конверт рядом. Лаконичное поздравление с днем рождения на вкладыше внутри. И подпись: «Эдуард Зеринский». Не «замначальника следственного отдела», не «подполковник», не «Хозяин», не ник по переписке. А «Эдуард Зеринский». Май зачарованно изучает размашистый, но очень ровный почерк. И даже не замечает того, что улыбается. Несмотря на то, что приехал исполнять грязные поручения своего, с позволения сказать, начальника, он все равно рад такому приветствию. - Спасибо... - тихо произносит себе под нос. - Пожалуйста, - и совершенно неожиданно получает ответ. Май вздрагивает, роняет конверт и резко оборачивается. - Ты не закрыл входную дверь, - констатирует Зеринский, возникший неизвестно откуда. - Что вы здесь делаете?! - Май давится собственным страхом. Инстинктивно пятится назад, пока не упирается задницей в кухонный стол. Ваза с цветами качается от столкновения. Это не проходит мимо цепкого взгляда Зеринского. Май сжимается в комок и хочет извиниться за неловкость, но тот начинает говорить раньше. - Ты прибыл на 45 минут позже, чем должен был. Пробок на дороге не было. Я проверил, - он стоит перед ним как скала, которая целую вечность разбивает волны бушующего моря. - Где ты был? Он ждал. Видимо. Отмотав время назад, Май вспоминает массу деталей, на которые сперва не обратил внимания, когда заходил в дом. Например, черный Мерседес, припаркованный у соседнего подъезда... Верно. Май отчитался, когда самолет приземлился, когда забрал багаж. Написал, что скоро сядет в такси. И после этого больше не информировал о своих перемещениях. И даже сейчас он должен был сообщить, что уже добрался до квартиры, но цветы отвлекли его от следования плану. - Я... - Май подходит к окну и отворачивается. Ему тяжело выдерживать неизменный взгляд кагэбэшника. - Я не сразу вызвал такси. Пил кофе в кофейне аэропорта. Простите, я должен был предупредить. Не знал, что вы будете ждать... - Ладно, допустим, - Зеринский принимает объяснение. Он хорошо чувствует, когда люди врут. Май не врет. - Откуда у вас ключи? В ответ - тихий смешок. - И правда... – Май улыбается сам себе. - Глупый вопрос. Извините. Воцаряется напряженная тишина. Май не знает, куда себя применить. Что нужно сказать? Что сделать? Предложить ему чай-кофе? Тупо как-то... Спросить о делах - тоже тупо: инициатива наказуема. Сам расскажет... Каким-то шестым чувством он ощущал, что Зеринский тоже испытывает неловкость, но по его невозмутимому виду, конечно, так и не заметишь. - Знаете... – Май все-таки решается заговорить первым. Он медленно оборачивается и замирает. - Мне нравилось писать вам эти письма. Они помогли мне пережить боль утраты ребенка, о котором я так мечтал. Спасибо за эту идею. Он замечает тень легкого замешательства, которая едва коснулась лица Зеринского. - Хорошо, если так. Мне не нужен работник, который будет отвлекаться на нерешенные личные проблемы, - нейтрально отвечает тот. - Давай обсудим предстоящую задачу. - Эдуард Витольдович... Май набирается смелости и подходит ближе. Он никогда не считал себя физически крепким и никогда не питал иллюзий насчет своих возможностей, но сейчас почему-то ощущает себя преисполненным неведомой силой. Очевидно, Зеринский чувствует то же самое, потому что предусмотрительно отступает на шаг назад. Май отмечает маневр и удивляется тому, как легко может подвинуть ЭТОГО человека. - Эдуард, послушайте... - что он хочет сказать сейчас? Он и сам не знает толком, но уверен в своем праве говорить откровенно. Ведь именно так он и поступал на протяжении полугода: открывал душу человеку из железа и камня. - Всю свою жизнь я считал, что люди, которые меня окружали - дураки. Зеринский больше не предпринимает попыток выдержать безопасную дистанцию, но Май знает — такое решение тому дается с трудом. С одной стороны, Зеринский полагает, что сможет легко нейтрализовать хрупкого принца, а с другой... Этот принц полон непредсказуемости. - Скажите, вы считаете меня красивым? - неожиданно спрашивает Май без всякого кокетства. - Да, - ровно отвечает тот. Просто констатирует факт. - Вот и ОНИ считали, пытаясь всеми способами сделать меня своим. Чтобы хвастаться перед друзьями и подругами. Будто бы нахождение рядом со мной делает людей тоже чуточку красивее в собственных глазах... Май осторожно касается руки Зеринского и внимательно наблюдает за его реакцией. В любой момент он готов отпрянуть назад, если что-то пойдет не так. Но ничего не происходит. И Май продолжает ненавязчиво внедряться в личные границы своего хозяина, обвивая ладонь того длинными пальцами. Что-то изменилось: ведь еще полгода назад за прикосновения не по уставу принц рисковал бы получить по своему красивому лицу. - Многие мечтают о таком внимании, а я воспринимал его как должное. И все искал кого-то особенного, хотя сам не понимал, каким он должен оказаться, - Май говорит медленно и тихо, готовый заткнуться сразу же, как только заметит малейший признак недовольства или раздражения. Но Зеринский слушает. ОН ЕГО СЛУШАЕТ. Подумать только! - Не так давно я понял, что никогда бы не нашел этого особенного человека, потому, что сам ни к кому не относился по-особенному. Еще шаг навстречу. С опаской, как по минному полю. Совсем близко. - Помните, Эдуард, как вы сказали, что я для вас непривлекателен в качестве сексуального партнера?.. Благодаря этому вы стали для меня особенным, - Май кладет голову ему на плечо. Светлые волосы пахнут лавандой и васильками. Зеринский чувствует сладковатый запах, вплетающийся в шлейф зимнего аромата его терпкой туалетной воды. Должно быть, так наступает весна, почему-то думает он. Май слышит – нет, улавливает кожей – как сильно стучит сердце того, но Зеринский стойко демонстрирует внешнюю невозмутимость. - Эдуард... Скажите, откуда у вас столько силы воли, чтобы так безупречно контролировать свои эмоции? - тихо с улыбкой спрашивает он. Его голос звучит очень нежно. Как песня сирены. - Акимов, ты забываешься. - Да бросьте, - выдыхает Май ему в губы. - Ты пытаешься меня соблазнить? – усмехается Зеринский. - А у меня получается? – проскальзывает коленом между его ног и прижимается нижней частью живота к паху. - Судя по всему, да... Зеринский ничего не говорит, поскольку однозначно не желает развивать эту неловкую тему. Он кладет руку Маю на плечо и сильным властным движением заставляет его опуститься на колени. Май знает, что нужно делать. Медленно расстегнуть ремень и молнию брюк, спустить их вниз, затем стянуть черные трусы из плотно прилегающего эластичного материала и взять напряженный член в рот. И без всяких предварительных ласк втянуть сразу на всю глубину, чтобы шокировать Зеринского, выбить из колеи. Тот шумно выдыхает. Его ладони обхватывают голову Мая и начинают насаживать на член. Грубо, быстро и глубоко. Май мычит, стонет, захлебывается собственной слюной и габаритами достоинства Зеринского, но покорно следует за руками своего хозяина. Терпеливо ждет, когда тот кончит ему в самое горло, чтобы с благодарностью принять в себя все без остатка. «Твоя жизнь принадлежит мне», - внезапно всплывает в памяти, но сейчас эта фраза приобретает совершенно иной смысл. Май мысленно отвечает: «Да». 26 Ванна-джакузи слишком маленькая для двоих, хотя с Оксаной Май вполне там помещался. Но теперь за его спиной вовсе не тростинка Оксана, а Зеринский. Вода плещется в такт его движениям. Вода окатывает спину Мая горячими волнами. Эдуард любуется своим именем, начертанным строгим латинским шрифтом на белой коже между лопаток. Тайно восхищается изящным прогибом позвоночника, острыми плечами и мокрыми белыми волосами, которые тоже раскачиваются в такт и хлещут Мая по пылающим щекам и губам. Тонкие пальцы цепляются за борта ванны, удерживая тело на поверхности и не давая окунуться в воду с головой. В венах бурлит пряный бурбон. Бутылка на двоих. Май немного пьян и соблазнителен. Очаровательно беспомощен и болезненно прекрасен. Как и тогда, полгода назад... 27 - Ты не хочешь все-таки поговорить о своем... деле, Эдди? - Май готовит яичницу с ветчиной. Квартиру наполняют аппетитные ароматы. Эдуард заходит на кухню и застывает в дверном проеме, прислоняясь плечом к косяку. Он долго наблюдает за Маем, суетящимся между плитой, разделочной доской и мойкой. Сейчас он выглядит таким домашним. Милым. Своим. - Забудь об этом, - подходит, по-собственнически обнимает со спины и втягивает весенний аромат волос. – Я решил исключить из нашего договора все рабочие моменты. - Почему?.. - Май боится, что соглашение больше не действует и сейчас Зеринский скажет: «Акимов, вы арестованы». Лопаточка перестает мешать тонко нарезанные кусочки ветчины. Эдуард не отвечает. Улыбается в своей манере. Сдержанно, но красноречиво. - Эдди?.. - Май оборачивается. - Что происходит? Как сбить корону с головы принца? Правильно, дать понять, что она ничего не стоит. Так, бесполезная безделушка, которая не делает никого привилегированным членом общества. Отказав Маю в том внимании, на которое он рассчитывал полгода назад, Зеринский здорово рисковал, поскольку действовал вопреки и своим собственным желаниям. Не то чтобы его особо интересовали мужчины, но загадочный Май завладел воображением едва ли не с первого взгляда. Однако Эдуард понимал, что случай непростой: сказочный принц, избалованный чужим обожанием, вряд ли готов к серьезным отношениям, которые он мог бы предложить. Более того, спать со свидетелем – это крайне непрофессионально и небезопасно для карьеры. Только полная преданность, привязанность и даже зависимость Мая могла бы мотивировать его заботиться о поддержании безупречной репутации Зеринского. Он долго взвешивал ЗА и ПРОТИВ: стоило ли использовать информацию о вещдоках против Акимова Бэргэна в качестве козыря? Наверное, существовал какой-то иной способ завоевать сердце Мая, который просто не пришел ему в голову. Зеринский решил, что никогда не расскажет принцу о своем плане, чтобы не разрушать в его восприятии образ неуязвимого злодея. И ответил на вопрос максимально просто, насколько это было возможно: - Я люблю тебя.