Крысиными тропами

      Осенние ветра выдаются на славу, и жителям небольшого поселения в Тэгу только и остается, что прятаться за толстыми стенами. В домах, правда, тоже не жарко, прохладно — настолько, что зуб на зуб не попадает, но Тэхену некогда обращать на это внимание. С ледяными руками он бегает с этажа на этаж, моет один пролет за другим, старается. Чем быстрее закончит, тем скорее сможет прошмыгнуть на кухню и урвать себе кусочек чего-нибудь печеного: вкусный запах уже несколько часов окутывает дом.       Мокрой тряпкой парень проходится по деревянному полу — туда, сюда, снова туда и вот — в углу натыкается на крысиный помет. Нос непроизвольно сморщивается, но поделать ничего нельзя, Тэхен пробовал. Крысы словно чувствуют, что именно этот дом богат на яства, прибегают, забавно дергая усиками. Вот только ни у кого из жильцов дома это умиления не вызывает. Вредители не только портят запасы и переносят болячки, но и напоминают о путниках*, которых никто не жалует.       Жалуют, не жалуют — но все равно услугами их пользуются и никогда плохого слова не скажут. Тэхен, всю жизнь проживший в доме четы Ким, по крайней мере, ничего такого не слышал. А спрашивать боялся, как и глазеть. Можно было. Прошлым вечером, например, один из путников пожаловал в местную таверну на своем жутком коне без глазниц — так поговаривали, сам Тэхен не видел, но заранее боялся. Ведь так принято.       Хлеб оказывается вкусным, с хрустящей корочкой. К нему старая аджума наливает Тэхену козьего молока в жестяной стакан и просит быть тише, а то сбегутся все работники за добавкой. Парень в ответ ей кивает — народа в доме, действительно, не пересчитать.       К вечеру его находит Чимин. С тяжелой корзиной белья, он заговорщически шепчет на ухо другу:       — Давай сходим, посмотрим.       Тэхен, как может, отнекивается. Не нравится ему все это. Соловьем Чимин поет о старом сарае с тремя хромыми коровами, о путях и выборе.       — Ты же сам видун**, разве тебе не интересно?       Так они оказываются в дороге. Каких-то пятнадцать минут, а Тэхен успевает расчесать себе руку — нервное. Мошкара довольно нацеливается на редкие капли крови, раздражающе мельтеша перед глазами. Из-за поворота виднеется часть толпы.       — Может, вернемся?       — Не трусь, Тэ, — отмахивается Чимин. — Нас даже видно не будет — столько народа!       Жуткого по рассказам коня рядом с путником не оказывается — на его месте самый обычный вороно́й с короткой гривой и тяжелой поклажей.       «Отправляется» — понимает Тэхен и переводит взгляд на стоящего рядом мужчину. У того седые тонкие волосы и лошадиное лицо, испещренное морщинами, но не понять пятьдесят ему или двадцать. Такое бывало, о таком слышали, но не шептались. Очень уж боялись, что их хорошую тропу повернут вспять.       Сарай с виду обычный — Тэхен ходил мимо него каждую неделю, иногда слыша коров, но ничего странного никогда не замечал. И не видел. Хозяин земли его мнению не доверял. «Мальчишка» — ворчал он всегда с пренебрежением, зная, что Тэхен если что-то и увидит, то повернуть не сможет за других. А вот мнению путника мужчина доверяет.       — Да, можете сжигать.       Никто не сомневается в правильности пути — обездвиженная крыса, что висит на кожаных ремнях у седла лошади, жалобно пищит.       — Может, останетесь? — добродушно уточняет хозяин сарая, передавая тяжелый мешок с монетами путнику. — Отдохнете немного. Расслабитесь. Выпивка за мой счет!       Седой мужчина склоняет голову, смотрит вглубь и очень — куда-то, глубоко. Тэхен знает, что такие пути он и без крысы видит, легко, почти непроизвольно.       — Хорошо.       Чимин тянет друга обратно, под несмолкающий плач крысы и обсуждения, кому же достанутся хромые, больные коровы. Тэхену таких и даром не надо. Возвращаются по темноте, ориентируясь на огоньки домов, но все равно пятнадцать минут превращаются в двадцать. Собаки встречают их недружелюбным лаем, а аджума подзатыльником.       — Ужин пропустили, поганцы.       Уже ночью Тэхена что-то дергает и, когда уже все спят, он подходит к окну. Толстая лоснящаяся луна освещает неровную дорогу и обновленный забор — Тэхен самолично подкрашивал деревянные колья. Сонная ворона зорко осматривает двор с ближайшей березы, а вороно́й конь топчет посаженную в декоративных целях, но уже отходящую из-за холодной погоды, траву.       Видун промаргивается, но видение не исчезает, прочно отпечатываясь на сетчатке. Конь того самого путника мирно куда-то бредет. Тэхен так и смотрит на него, пока лошадь не начинает пропадать из виду, и только тогда торопливо надевает свои сапоги.       Выбегая из комнаты, оглядывается. Пятеро его друзей, такие же, как и он, рабочие с рождения, крепко спят и на его передвижения не реагирует. «Отлично» — думает Тэхен и старается тише выйти из дома. Лестница со второго этажа, как назло, скрипит, а из комнаты хозяев слышны едва заметные стоны, но его так и не замечают.       Вороно́й успевает отойти до конца поселения, когда Тэхен его все-таки нагоняет. Совершенно равнодушный конь на манипуляции незнакомца с ним реагирует спокойно.       — Вот так, хороший мальчик, — ласково гладит его по шее видун, а сам не может оторвать взгляда от прикрепленного к седлу крысака.       Зверек щурит свои черные круглые глазки и поводит носом, обнюхивает. Тэхен часто видел крыс, бывало даже топил в специальных ловушках, но никогда так близко не рассматривал.       Зачем путникам крысы Тэхен, как и никто из простого населения, не знает, но что-то внутри ему словно подсказывает, что вот оно, хватай и уноси ноги. Благоразумие, правда, твердит обратное, и парень растерянно шепчет:       — Давайте-ка вернем вас хозяину.       Крыса то ли шипит, то ли плачет — Тэхен подается вперед и пытается понять, что не так. В нос тут же ударяет запах помета, а глаза цепляются за плотно прилегающие к телу грызуна ремни.       — Тебе больно? — сочувствующие выдыхает Тэхен.       — А то сам не видишь, что ли?       Испуганный, парень резко оборачивается назад, но никого поблизости не видит. Единственный шум — завихрившийся в трубах домов ветер.       Повернувшись обратно, Тэхен замечает на себе все тот же пронзительный крысиный взгляд. «Нет, — думает видун, — глупость какая». Он тянется к оброненному поводу, нагинается и снова слышит незнакомый голос.       — Лучше бы тебе этого не делать, видун.        — Не делать чего? — вслух интересуется Тэхен и тут же тушуется. Какой же он глупый! Так, наверное, сумасшедшие и ведут себя.       Крыс смешно шевелит усами и качает головой, словно понимает о чем парень думает.       — Отведешь коня вместе со мной путнику обратно, тебя и обвинят в краже. Награды тут никакой не жди.       — Так это все-таки ты говоришь? — пораженно приоткрывает Тэхен рот, невольно игнорируя слова зверька.       Крыса совсем по-крысиному отчаянно пищит и закатывает маленькие глаза.       — Конечно, я, кто же еще, дурень?       Видун бормочет что-то восторженное и все-таки тянет поводья на себя. Вороно́й с неохотой отрывается от травы и косит на парня свой большой глаз.       — Ты не слышал меня? Хочешь проблем, парень?       Тэхен обиженно поджимает губы. Почему этот крысюк говорит с ним в таком тоне? Он ему ничего плохого, вроде, не делал и не собирается — Тэхен, на самом деле, никогда не хотел никого обижать, но иногда, по приказу хозяина, приходилось таких зверьков изводить.       — Хочешь умереть привязанным к седлу от жажды и голода? Хозяин позаботится о тебе.       Удивительно, но крыса в его голове смеется.       — Вот ты дурень! Я лучше умру так, чем, в любом случае, скончаюсь в руках этого вонючего ублюдка.       — Что ты такое говоришь?       — А ты отвяжи меня и посмотри.       — Тоже мне, дурака нашел, — поджимает губы Тэхен и трогается с места. Конь лениво переставляет ноги следом.       — Слушай,  — сдается крысюк, — ты же видун, попробуй, посмотри, что тебя ждет, стоит довести коня до таверны.       В животе после этих слов у Тэхена сводит тревогой кишечник. «Глупость» — думает он, а сам пытается сосредоточиться. У него не такой уж и сильный дар, да и не путник он, но кое-что все-таки видит. Сырость.       «Совсем как в подвале, куда бросают заключенных».       — Нет, — говорит Тэхен, — глупость. Глупость же! Я же помочь хочу.       Крысюк оживает.       — О, почувствовал? Может, все-таки остановишься?       Парень все-таки тормозит и вздыхает. Он чувствует, что чтобы не сделал, останься в поселении, беды не миновать. Но и уходить Тэхену не хочется — здесь с Чимином и аджумой, с вредными хозяевами и друзьями его дом. Его семья.       — Что же мне делать? — растерянно хнычет он, бросая вгляд на восток.       Небо вот-вот наполнится красками.