Каждому своё.

моя улица, прости меня за тягу к высокому к этому бразильцу долбанному. прекрасному, любимому. ты водка в бутылке детского шампанского, ты злые собаки за забором без надписей, ты стоны со сжатыми зубами, ты жара холодной ночью и самый чистый источник. ты ангел в эйрподс без прав. если бы не эта хрень, то я бы может и не отвёз тебя тогда домой впервые. не шагнул бы за забор твоего дома, не узнал бы, как ты живешь, войдя в небольшую прихожую. тогда тоже была зима, и снегом было занесено всё вокруг. — тебе не холодно тут? – автоматически спросил, словно забывая, что вообще-то в двадцать первом веке необязательно топить печку, что есть батареи. — бывает, эм, прохладно. не узнал бы, что у тебя есть и другая одежда, кроме формы ЦСКА. что дома ты переодеваешься в мягкий кардиган, застёгивая его до ворота. так же нервничаешь, когда я оказываюсь чересчур близко. почти разливаешь на себя кипяток для чая и шипишь. знал бы русский мат — матерился бы, сто процентов. — не обжёгся? – ладонь хватаю, уже зная, что не отпущу. мотаешь головой, сбрасывая на лоб свои кудри. — спасибо, всё в порядке. ничего умнее не придумываю, чем протянуть руку к твоей шее, быстро приблизиться и задержаться буквально в миллиметре. ты ж смелый, Игорь Владимирович, давай! мне надо срочно выпить или срочно окунуться в снег головой. а ещё лучше просто свалить из этого дома, пока всё не кончилось плохо. — Игорь, – ловишь за руку, пока я героически пытаюсь уйти, – останься. тихий голос твой звучит как молитва ангелов с небес. и мы пьём весь вечер вискарь с колой вместо чая ( — господи, Марио, откуда у тебя только джек дэниэлс?), сидя на полу на мягком белом ковре. ты рассказываешь мне про дом, про то, что зима лучше чем жара и вообще в России ужасно уютно. я улыбаюсь этой ванильной херне, улыбаюсь тому, что мы как школьники касаемся кистями рук. и мне хватает ума не тянуть тебя, пока ты сам, отставив опустевший бокал, не поворачиваешься ко мне. — я хочу поцеловать тебя. — и что тебе мешает? – делаю вид, что совсем не удивлен и мне не хочется свалиться без сознания от такого заявления. губы твои пахнут вискарём с колой, тропиками Бразилии, первым снегом и последней капелью. твои губы пахнут моей жизнью. — ты тёплый, – как-то тупо молчать в такой ситуации, вот я и выдаю, а ты тихонько хихикаешь. я в отместку прижимаю холодные ладони к твоим рёбрам, ты взвизгиваешь и жмёшь к себе сильнее. — call me by your name and I will call you by mine, – по-английски ты говоришь намного лучше, чем по-русски. руками за плечи мои держишься, чувствую дрожь в твоих пальцах, в глаза смотришь, и меня выносит на соседнюю планету. — понятно, что ты смотришь в свободное время…, – мне смешно, тепло, так волнительно, что в голове стучать начинает. на локтях над тобой нависаю, а ты лицо моё гладишь, залезаешь под ворот футболки. хочешь всё ухватить. последнее, что я помню в здравом уме — твой тихий шёпот: — Марио…. у тебя родинки на животе, а под кардиганом футболка. обычная, белая футболка. задерживая свои руки на сгибах твоих локтей, забираюсь носом под край ткани, касаюсь губами кожи. так хочу тебя. оказывается, я так сильно ждал этого вечера, что оказался морально не готов. но это уже не важно. важно, что ты шепчешь сейчас. важно, как бёдра поднимаешь мне навстречу, помогая стянуть джинсы. важно, как перестаешь пытаться сдерживать стоны. важно, как страх в твоих глазах и морщинка боли превращается в запрокинутую голову и зажмуренные веки. — капитан…, – шепчу прямо рядом с твоим ухом. ведь ты меня так любишь называть capitão. а я всё никак не осилю португальский. но может быть теперь? на этой земле ещё не придумали эпитетов, чтобы описать то, что чувствуют люди, которые так долго не могли коснуться друг друга и вот теперь смогли. и будут касаться целую вечность. важно — красные царапины на моей спине. важно — прилипшие ко лбу твои кудряшки. важно как запястья мои сжимаешь, как лихорадочно дышишь, наверное, вспоминая как тебя зовут. я тоже не помню. не забывай, что все годы я лишь был одной из сторон искал простор там, где другие падали мёртвыми — я ж придавлю тебя, дурак, – двигаться нет никаких сил, и я просто лежу, распластавшись по тебе. — так лучше всего на свете. и я с ужасной благодарностью и почти слезами теперь сам обхватываю твои плечи, слышу как через грудную клетку рвётся сердце твоё к моему. это не описать словами, не рассказать, не сымитировать. а у тебя дома и правда тепло. даже валяясь на полу раздетыми. или это просто ты тёплый? и бежать некуда. и бежать незачем. и уже прибежал, когда с утра тебя будит мягкий и осторожный поцелуй, словно и не было ночного безумия. — хочешь кофе? я сварю. — может вискаря? — лениво двигаю головой, чтобы было удобнее смотреть на тебя. ты такой красивый, что пиздец. — Игорь! — ладно-ладно, – смеюсь открыто, и пока ты не надулся, привстаю и целую в местечко между плечом и шеей, – только я хочу особенный кофе. бразильский. * в этом Мадриде королевском ты — главный шедевр. и холодно тут, словно не Испания, а Норвегия. промозгло. ведь каждому своё самозабвенный. бросающийся как в последний раз под ноги соперникам. — ещё одна травма – закопаю, – бубню и поправляю на голове тебе этот дебильный шлем. а ты светишься. и в глазах твоих я вижу задор бразильского мальчишки, который чеканил мяч на задворках Сан-Паулу. который мечтал играть как Марадона. ты лучше кого-либо. и ты сегодня вздёрнешь этот Реал. я же знаю тебя. если мы чувствуем, значит, живём сегодня я чувствую, что буду рядом. на газоне, на пьедестале или в самолёте, что ночным рейсом вылетает обратно в Москву. каждому каждому, каждому каждому своё нам — разделать под сухую Реал в последнем матче перед каникулами. дремать в зоне отлёта в аэропорту. с чистой совестью отсыпаться в самолёте на твоём плече. раньше я летел в Москву. теперь — домой. и каждую секунду, что я делю с тобой, мне хочется растянуть до размера вечности. каждому своё мелкому — кураж, опытному — быт, мне же — хоть момент, где очнусь таким же, как и был. и в нём всё есть, братик, а если есть, то надо тратить с теми, кто примет нас с тобой любых.