Губами, едва касаясь кожи, Скользнув вдоль шеи, довести до дрожи, Всё ниже, вздохом поцелуев Я растворяюсь, нет, в тебе тону я. Мой шёпот и твоё дыханье, По венам проскользнувшее желанье Так нежно, лепестками света, Я жду твоей руки ответа. Всё ближе, как ожог по коже, Быть может, Хочешь ты продолжить?
***
Такая ситуация с Чимином происходит нередко. Он ложится в кровать, проходит час, два, а он всё ворочается с боку на бок, пытаясь поудобнее улечься. Сон не идёт, вдобавок в голове то и дело всплывают разные непонятные мысли, которые не дают спокойно расслабиться. Нет, это не перед выступлением на ММА, с этими эмоциями давно всё ясно, он с ними научился справляться ещё с дебюта, это уже часть его жизни. Хотя, иногда небольшой мандраж и лёгкое волнение всё равно присутствуют, но совсем в незначительном количестве. Чимин наверное в десятый раз переворачивается на бок, положив руки под щёку. Мерное сопение Хосока, периодически срывающееся на храп, не добавляет уверенности в том, что он скоро заснёт. Он смотрит на «солнечного хёна» и улыбается. Везёт же Хосоку. Этот паренёк спит даже стоя. Для главной «Надежды» группы сон — это защита его нежной и ранимой души от постоянных стрессов и волнений. Чимин вздыхает, берет в руки мобильник и просматривает сообщения, и почти все они от Чонгука.Я скучаю, ответь. Хорошо, я тоже лягу спать. Мне скучно… напиши мне. Ну, Чимина, пож-ааааа-луйста!
Чимин улыбается и прикрывает ладонью рот, это ещё одна милая привычка Пака. Он набирает номер и, услышав голос, забывает всё, о чём только что хотел сказать. Ну почему с ним всегда так, когда дело касается Чонгука? Макнэ недовольно сопит в трубку: — Всё-таки решил вспомнить обо мне? — А если бы я спал и прочитал все твои сообщения только утром? — Ну, не спал же… — Нет. — Можешь прийти ко мне? — Нет. — Почему? — Потому что ночь, и это ничем хорошим не закончится. — Откуда ты знаешь, чем закончится? Ведь не пробовал… — А если попробую и захочу остаться, если не смогу потом уйти, а? — Для этого ты должен сначала прийти. Чимин молчит и слушает дыхание, что-то внутри хочет безумно встать с кровати, выйти из своей комнаты, но что-то останавливает. Это чувство странного волнения в груди. Страх. Но почему? Сомнений много, но голос опережает их: — Хорошо.***
Обычно в маленькой и светлой голове Чимина очень много мыслей, они, как маленькие жужжащие создания, с блестящими крылышками, и каждая из них живёт своей жизнью. Они такие разные по цвету и даже по размеру, но сейчас, в эту самую минуту, как будто кто-то открывает створку и выпускает одну за одной на волю, и в голове становится тихо и пусто. Ни одной, даже самой крошечной, все улетели, испарились. Что делает Чимин? Чего боится? Куда несут его ноги, не посоветовавшись с головой? Он не знает. Он стоит посередине темной комнаты, понимает и чувствует только одно — он хочет и должен здесь быть, а что будет потом — пусть останется просто вопросом. Он найдёт ответ, но после, не сейчас. А именно в эту минуту пусть будет то, чего он ждал. Ждал так давно, что даже и не помнит, как было «до». Нежные и теплые руки привлекают его к себе, губы шепчут на ухо что-то приятное, успокаивающее, но он не слышит ничего из-за нарастающего шума в ушах. Этот шум не пугающий, он, как красивая музыка, окутывает его сердце и душу мягким и теплым покрывалом, а потом уносит далеко в разноцветные мечты, оставляя реальность. Чимин расслабляется, открываясь полностью навстречу. Он тянется всем своим существом к этому теплу. Он, как мотылек, летит на этот свет, не боясь опалить и сломать крылышки. Он доверяет всем сердцем этому чувству. Он растворяется в нём. Он любит… — Я люблю тебя. Слова вырываются на выдохе. В воздухе, в котором каждое слово, каждый звук искрит и взрывается от напряжения. Чонгуку мало его, настолько мало, что хочется взять и проглотить его целиком, даже не распробовав, но с ним так нельзя. Он другой. Чимин — это милый и маленький романтик с широко открытыми глазами, летающий в розовых облаках «Serendipity». Он — это нежное и неземное создание для Чонгука, от вида которого у макнэ вместо крови течёт коктейль со вкусом «Бабл Гам» и бананового молочка. Здесь нет огня безудержного, сжигающего всё на своем пути, как было с Тэхёном. Здесь только мягкая и пушистая нежность, свернувшаяся комочком у его ног. «С ним так нельзя». Его хочется узнавать, пробовать на вкус и смаковать каждый кусочек, а потом заново узнавать. Чонгук мягко почти невесомо гладит светлые и немного жесткие волосы. От них пахнет мандаринами вперемешку с цветами. Запах такой любимый и такой родной. Чимин прижимается к нему всем телом, и оно немного вздрагивает от прикосновений. Как будто в первый раз, а с ним всегда, как в первый раз, волнительно до мурашек на коже. Они так мало бывают вот так наедине, расписание не позволяет даже элементарно побыть вместе. Быть с Чимином — роскошь, непозволительная роскошь. Губы мягкие, со вкусом мятной пасты. Он так доверчиво и самозабвенно подставляет их Чонгуку, так по-детски наивно, что в эти минуты макнэ накрывает так, что он боится, будто не сможет никогда отпустить это. Он боится, что не сможет жить, не касаясь их. Это как воздух. Жизненная необходимость. Чонгук аккуратно, чтобыне дай бог не спугнуть этот момент, увлекает Чимина за собой на кровать, и заново это чувство «первого раза», не спугнуть бы, не сделать так, чтобы потерять нить доверия. Руки Чонгука чувствуют тёплую кожу и биение сердца Чимина, теперь уже далеко неспокойного. Не отрывая от него глаз, он тянет футболку наверх, молча стаскивая ее через голову. Почему Чонгук раньше не замечал, какой Чимин красивый? Его подтянутое тело, он так хорошо сложен, и это так гармонирует с его небольшим ростом. — Ты такой красивый, и кожа у тебя такая… Слова вылетают и в глазах Чимина, боже, смущение. Нет, этот парень его добьёт! — Чонгуки, ты… Чонгук не даёт ответить, он целует. Сначала нежно, потом со стремительно нарастающей страстью, заставившей его прижаться к нему, как к своему единственному спасению. По нервам бежит ток, будя в нём ощущения, о которых раньше он не знал и не думал, что способен познать. Он губами касается впадинки у его виска, потом проводит линию по подбородку, спускаясь ниже по шее. Он целует нежно и осторожно, но не мягкости хочет сейчас Чимин, не хрустальной неприкосновенности. Не сейчас, не после всего. Чимин сжимает его футболку в кулак и притягивает сильнее к себе. С выдохом вырывается стон низким и гортанным звуком. Вся мысль об осторожности покидает его. Чимин чувствует себя совершенно свободным под его телом, и Чонгук позволяет ему использовать эту свободу по своему усмотрению. Его маленькие пальчики уже везде. Они с тревожной скоростью убивают все мозговые клетки Чонгука. Когда его руки доходят до поясницы, Гук замирает, его кожа становится горячее градусов на сто, чем секунду назад. Он даже и не помнит, когда оказывается снизу, когда мягкие губы Чимина проходятся по его шее, руки гладят живот, грудь, плечи, (он не помнит почему) его сердце стучит громче товарного поезда, из груди вырывается сдавленный стон. Тело плавится и дымится. Немного отстранившись, Чимин целует его в нижнюю губу, прикусывая на мгновение и, прежде чем мысли Чонгука возвращаются из далёких странствий, Чимин целует опять, глубоко, напористо жарко, облизывая и закусывая мягкие поддающиеся губы. Влажный язык, скользящий внутри рта Чонгука, обволакивает и закручивает сознание в тугой узел. Собственный язык стремится на встречу, переплетается, увлекает сильнее, заманивая в свои сети. Нет, такого Чимина Чонгук не знает. Дыхание сбивается и больше уже не восстанавливается. Чувствовать такого Чимина просто невероятно. Он ощущает его всего, тесно прижатого к себе. Это самый восхитительный момент, который Чонгук мог себе вообразить. Он хочет дышать им, съесть, выпить. Неважно. Его дыхание щекочет кожу, вызывая всё новые и новые эмоции и чувства. — Чон, хочу… тебя, — слова теряются где-то на выдохе. Губы Чимина сводят с ума, заставляя забыть об осторожности и сдержанности. Он хочет обладать им полностью, хочет раствориться в каждой клеточке, в каждой частице своего «маленького хёна», он хочет слышать стоны наслаждения, срывающиеся с его пухлых и таких желанных губ. Ловить своё имя: «Чон, хочу… тебя». Прижимать к себе и снова целовать. Он знает, как было до этой минуты и как сейчас… Он не нуждается в его прошлом. Мир перестаёт существовать в том виде, в котором он знал его раньше. Наверно, это и есть любовь: когда хочется пить, ты пьешь, но тебе не напиться; когда хочется просто смотреть, и ты смотришь, но того, что ты видишь — катастрофически мало; когда ты хочешь прикасаться, но тебе уже не хватает простых прикосновений. — Чон! Он покрывает его лицо поцелуями, потом смотрит в тёмные, затуманенные страстью глаза, как бы спрашивая разрешения. И он его получает. Молча. Взглядом. Чимин, его Чимин. Милый, нежный, ласковый, а временами дерзкий, нахальный. Он — его Чимин. Теперь для них уже нет ничего недозволенного, есть одно целое из двух разных людей. Сейчас, в эту минуту, они находятся в этом «целом» вдвоём, переплетая пальцы, путаясь в одежде, которую неловко стягивают, раскидывая вокруг, ловя губами стоны. Нет границ, нет линий, для них больше нет ничего невозможного и ничего недосказанного. Любовь — она всё стирает, она всё делает прозрачным и ясным. И не существует ничего запретного в этом их маленьком мире, здесь всё пропитано только этим чувством, и оно пробирает до костей, пробуждает плотское желание, попытку завладеть его телом и доставить удовольствие, и не только себе, как было раньше. — Я люблю тебя, Чимини. Я очень сильно тебя люблю. Сколько раз уже звучит его признание? Вслух — нисколько. Мысленно — постоянно. Он никогда не променяет его ни на кого, он — лучшее, что у него есть. Чимина можно любить вечно. И он, пожалуй, решится на это.***
Сладкие, едва сдержанные стоны превращаются в почти умоляющие, но Чонгук не спешит. Он понимает, как важен сейчас этот момент для Чимина и для самого себя. Он не может позволить этому «нетерпению» испортить всё то, к чему он так медленно шёл. Он так часто представляет, рисует в своём воображении, как это будет, как он это сделает с ним. Чонгук придумывает разные способы, как утолить эту нескончаемую жажду. Он давно не испытывал такого сильного и неистового желания. Как он боялся всегда, боялся того, что Чимин не поймёт, испугается, уйдёт, не примет. Чон нежно проводит подушечками пальцев по губам Чимина, плавно обводит линию подбородка, потом спускаются ниже по груди, случайно задевая нежно-розовый маленький сосок. Чимин вздрагивает, испуганно смотрит, но потом вдруг отдаётся на волю своих ощущений, прислушивается, пытается принять. Он, затуманенным взором, смотрит на того, о ком он даже мечтать боялся. На того, кто был настолько далёк и невозможен для него… Чонгук растрёпанный, взволнованный, безумно желанный смотрит из-под полуопущенных ресниц. Он следит за каждым изменением на лице Чимина, запоминает каждый вздох, с трепетом вслушивается в каждый стон, срывающийся с его полуоткрытых губ. Рука неуверенно и осторожно спускается ниже по животу, как бы исследуя, чуть-чуть задевая подушечками пальцев напряжённые кубики пресса Пака. Чонгук хочет видеть его взгляд. Он должен видеть, что творится у Пака в душе. Он несильно сжимает щёки Чимина, заставляя того смотреть ему в глаза. А он и смотрит, почти не мигая, со страстью и какой-то даже покорностью. Чонгук гладит его бёдра, его нежные пальцы дразнят, медленно скользя по мягкой коже, но не касаясь того, чего тот так боится. Макнэ даёт ему привыкнуть к этим ощущениям. Чимин всхлипывает. Он начинает тонуть в этой невыносимой любви. Чувствуя запах его страсти, ощущая его вкус, он тает в этой неге, в этом безумном блаженстве. — Я так сильно хочу тебя. Чонгук впивается в шею, оставляя влажные и красные следы. Рука соскальзывает ниже, жадно накрывая пах. Он поглаживает, слегка сжимая, словно массируя эту нежную плоть, получая несравненное удовольствие, проводя рукой сначала вверх, потом вниз. Чимин продолжает бессильно стонать, и для Чонгука вдруг перестают существовать все другие звуки, кроме тех, которые идут от Пак Чимина, и кроме стремительного бега крови по венам. — Всё хорошо, не бойся, не надо. Это же я — твой Гуки, — шепчет Чонгук. Чимин открывает глаза и дрожа всем телом кивает. Он отдаёт всего себя со всей страстью, переплетая свои пальчики с его, выгибая спину. Рука Чонгука нежно, почти не касаясь, проводит по груди, потом выше, туда, где губы шепчут его имя. Потом он обхватывает губами розовый сосок, втягивая губами, щекоча кончиком языка, лаская. Чимин опять всхлипывает и всё сильнее прижимается к нему, обнимая руками, а Чонгук продолжает целовать его волосы и успокаивает нежными и ласковыми словами. Бёдра Чимина осторожно приподнимает и устраивает под поясницу подушку. Но он даже этого не замечает. Ласки, которые сейчас дарит макнэ, полностью приводят его в состояние эйфории. Он даже и не представлял, как же это чудесно, вот так отдаваться кому-то, кого настолько любишь. И в эту минуту совершенно неважно, какова его роль, лишь бы быть с ним, лишь бы быть тем единственным, тем любимым. Очень осторожно, боясь спугнуть, нарушить это хрупкое, пока ещё, доверие, губы Чонгука скользят вниз по телу: на живот, бедра, на внутреннюю их сторону. У кромки пижамных штанов Чонгук останавливается и замирает, он оттягивает резинку, и тут его дыхание сбивается. Даже через тонкую ткань он ощущает влажный жар. Он чувствует то, что хотел испытать уже давно. Он прямо здесь и сейчас может понять всю прелесть обладания этим. Его дыхание становится прерывистым и частым, потом начинает бить дрожь от дикого возбуждения. Чимин вдруг выворачивается и пытается отвернуться, закрыться. Чонгук видит, как тот смущён, но макнэ заводит руки Чимина за голову и шепчет прямо в губы: — Не надо, Чимин-и, не сопротивляйся. Ты настолько красивый сейчас, что не понимаешь, как сводишь меня с ума. Я не могу, я еле сдерживаюсь, я не хочу сделать тебе больно. Не пугайся, всё, что происходит — это правильно. Между нами нет ничего запретного, ты же это помнишь? Пак рвано выдыхает, а потом чувствует, как ему не хватает сил, чтобы вдохнуть полной грудью. Кислород перекрывает волна возбуждения, накрывшая его с головой. Расслабленные, влажные губы мягко ведут по головке его плоти. Вдоль позвоночника пробегают сильные разряды, заставляющие выгнуться навстречу. Он сильно прикусывает губу, чтобы не расплакаться от переизбытка чувств. Чонгук умело ласкает аккуратный член Чимина, обвивает языком, почти полностью вынимая и лишь посасывая головку, слегка прикусывая. А в следующее мгновение уже по самое основание погружает в рот. Он делает всё умело, и в какой-то момент эта мысль мелькает с невыносимой грустью в голове Чимина, но она исчезает, сгорая и плавясь под руками и губами макнэ. Он чувствует, как пальцы Чонгука мягко массируют то колечко мышц, до которого Чимин и сам-то никогда не касался, а только видел, как это делают в Реп-Моновских порнофильмах. Когда его пальцы слегка погружаются в него, Чимин откидывается на подушку и немного раздвигает ноги, что и как нужно делать — он не знает, поэтому отдаётся во власть Чонгука. Чон старается продлить эти сладостные для него минуты. Он знает, что не сможет долго продолжать это, он чувствует, как жаркая плоть вокруг его пальцев ритмично и сильно пульсирует. Вдруг Чимин начинает сжимается и пытается опять вырваться. — Не бойся, Чимин-и, тшшш. Откройся мне. Я не сделаю тебе больно. Ты мне доверяешь? А он верит, как и обычно, поэтому сдается и даёт пальцу Чонгука проскользнуть внутрь. Непривычные ощущения заполняют его тело, нежно поглаживающие бёдра, но руки и мягкие тёплые губы быстро стирают это ненавязчивое чувство. Чонгук, нежно целуя, добавляет второй, а чуть позже и третий. С появлением третьего пальца Чимин опять сжимается. Для него это становится болезненно, неприятно, и приносит некий дискомфорт. Теперь он уже понимает, что пальцы вскоре заменят на нечто другое, что-то более твердое и большое. И от этого вдруг становится по настоящему страшно. — Чонгук, не надо, — в Чимине начинает нарастать паника. Но сильные руки удерживают его на месте, и пальцы внутри его тела замирают. Чонгук не может отпустить его. Нет, не сейчас. Даже если он будет умолять или требовать. Это выше его сил. Он и так прилагает всё имеющееся у него терпение, чтобы не спешить. Вместо ответа, макнэ лишь еще глубже насаживается на возбуждение Чимина, которое никуда не делось. Парень охает и прогибается. Пальцы слегка меняют угол проникновения, и Чимин вскрикивает, замирает, чувствуя, как в внутри его тела, задели какую-то безумно чувствительную точку. Он сильно сжимает руку Чонгука, содрогаясь всем телом. Макнэ улыбается и повторяет толчок. Вновь та же реакция, из Чимина вырывается сдавленный стон наслаждения. Теперь он готов. Готов соединиться с Чонгуком окончательно. Стать с ним одним целым. Привстав, Чонгук подтягивается на руках, попутно подхватывая ноги Чимина под коленями и поднимая выше. Он прижимается к влажному входу и, помогая себе рукой, Чон тихонько толкается внутрь, погружаясь лишь на несколько сантиметров, и замирает. Нельзя. Спешить нельзя! Чимин настолько маленький, настолько тесный, что аж зубы сводит. Чонгук просто боится его порвать, сломать, случайно сделать больно. Чимин замирает и, кажется, не дышит. Чон осторожно наклоняется, обхватывая его губы. Они влажные и чуть подрагивающие. Нежный, заботливый поцелуй расслабляет. Чимин начинает отдаваться ему полностью и уже почти не чувствует, как Чонгук ещё на треть погружается в его тело. Сдерживаться трудно, хочется насадить маленького хёна полностью, резко и глубоко. Но снова в голове пульсирует красным «нельзя». Медленно, миллиметр за миллиметром, Чонгук всё же полностью погружается в неимоверно узкое пространство. Он старается входить осторожно, не торопясь, хотя и жажда погрузиться в него, утонуть в этой жаркой и влажной глубине, просто плавит последние извилины его мозга. Чимин переводит взгляд на Чонгука и тот понимает, что это немое позволение. Первый мягкий, но уверенный толчок, и у Чимина тело взрывается от новой волны боли. Слёзы стекают по вискам. Он зажмуривает глаза, вцепившись короткими ногтями в плечи Чонгука, но всё же продолжает подаваться на встречу. Макнэ ловит языком слезинку, потом вторую. — Не плачь, — шепчет он, — ты разрываешь моё сердце. Чонгук бескрайне осторожен, в голове пульсирует, руки подрагивают, и он еле сдерживается. Движения бедрами мягкие, неторопливые, почти незаметные. Чимин принимает его, слегка постанывая и двигаясь навстречу. Их движения так синхронны, они чувствуют и предугадывают друг друга. Ритм всё учащается, и Чонгук понимает, что продлить эти мгновения не в силах, и разрядка наступит слишком быстро, но ничего не может с собой поделать. Он до боли закусывает губу. При каждом особенно глубоком толчке Чимин стонет. Его бёдра двигаются в такт. Он дышит глубоко и прерывисто, но Чонгук хочет достичь вершины вместе с ним и поэтому, чувствуя приближение пика, меняет угол входа, ударяя по точке удовольствия в его теле, и тот, резко вздрогнув, изливается на свой живот. Мир растаял, ушел куда-то за грань сознания, остался только этот ритм, вечный, как сама Вселенная, подчиненный только её законам. Всё вокруг взрывается, распадается ярким водоворотом ощущений, поднимая их всё выше и выше под самые небеса. Чонгук восхищенно смотрит на лицо Чимина в момент оргазма. Это уникальное и неописуемое зрелище. Так хочется запомнить этот момент, остановить на секунду. Боже, как же хочется запомнить его, сохранить навсегда, так хочется удержать это всё до мельчайшей детали в голове. Затем всё вдруг куда-то исчезает, все мысли. Остаётся только ощущение чего-то нереального. — Это было восхитительно. Губы и язык Чимина слегка покалывает, низ немного ноет, но это придаёт особый вкус, добавляет необычности, новизны ощущений. Его губы и руки хотят изведать Чонгука всего. Он гладит и целует влажную от страсти кожу, скользя губами ниже и ниже по его телу, он погружается в водоворот таких сладостных ощущений, каких ему ещё не приходилось испытывать никогда в жизни. Чонгук дал ему все. Дал, забрал, это неважно, но Чимин не жалеет. Всё правильно: до мурашек по коже, до дрожи в коленях правильно. Это как сказка чудесная и таинственная, и так всё и должно остаться в их отношениях Он будет вспоминать об этом как о чём-то светлом и прекрасном, произошедшем с ними по воле судьбы, случая или ещё чего-то. Какая разница? Это было, это есть, и это останется с ними, в них навсегда, быть может, эти воспоминания потом помогут пережить трудные минуты в их жизни. — Я люблю тебя, Пак Чимин. Чимин прижимает голову Чонгука к своей груди, гладит влажные от пота тёмные волосы. — Я тоже люблю тебя, взбалмошный мальчишка. Очень люблю и… спасибо тебе.