1 декабря 2018 год. 5 часов до «Melon Music Awards».
Для Ким Техёна теперь каждое утро — это когда ты смотришь в зеркало и понимаешь, что идти на все мероприятия и тренировки некому. Он долго ворочается в холодной постели, и только маленький розовый «крольчонок» Куки на подушке напоминает, что когда-то его хозяин был частью Тэхёновского мира, его сердца и его души. Влюблённость Тэхёна — синоним какого-то фанатизма, она врывается в его жизнь стремительным вихрем, заставляя бешено биться сердце, играть с разумом, совершать неожиданные поступки и с желанием мчаться навстречу всепоглощающей страсти. Чонгук. Он заставляет Кима окунаться в крайности с головой, он создаёт свои ориентиры, и Тэхён по ним идёт на ощупь, как слепой. И вот сейчас ощущение искрометного счастья сменяется безграничным отчаянием, как частички калейдоскопа. Теперь уже Тэхён перестает возводить замки, рисовать всё в радужных красках и писать сказки. За яркими чувствами и воздушными ожиданиями приходит горечь обид, растаявшие иллюзии и, как кульминация всего — болезненное расставание. Чонгук окунает его в реальность. В реальность, к которой он был совсем не готов. «И больше никто. Только мы вдвоём. Обещаю». Всё было ложью. Он оставил его, хоть и заставил поверить в это, он оставил его одного.***
— Ты долго будешь ковыряться палочками в лапше? Тэ, ведь она совсем заледенела, — Джин недовольно качает головой и забирает свой совсем уже остывший кулинарный шедевр из рук Кима. — Я сейчас разогрею. Сокджин ставит тарелку в микроволновку и смотрит на ярко малиновую макушку. Она свежепокрашенная, но выглядит сейчас какой-то тусклой и потерявшей цвет. Старший мембер садится рядом на стул и встревоженно заглядывает в глаза Кима. — Тэ-Тэ, не хочешь поговорить? Тэхён долго смотрит на Сокджина, возвращаясь из тягучих и тяжёлых мыслей. Его взгляд как будто сканирует чужую душу. От него, если честно, мурашки по коже. — Джини-хён, как сделать так, чтобы сердце перестало болеть? Чтобы при взгляде на него не щипало в глазах, как от пузырьков лимонада; чтобы я мог свободно дышать и не сгорать от ревности в пустой и холодной постели? Как сделать так, хён, чтобы разлюбить? Сокджин пытается что-то сказать, но слова тонут в ощущение их бесполезности и никчёмности. — Тэхёни… Сокджин понимает, что ни одни слова в мире, даже самые правильные, не помогут сейчас. Он просто не услышит, не прочувствует, не примет. — Тэхёни, знаешь, как я тебя люблю, милый? Тэхён грустно улыбается сквозь пелену невыплаканных слез и кивает. — Знаю. — Ты всегда должен об этом помнить, каждую минуту своей жизни: когда тебе плохо, когда ты счастлив, когда ты любишь, когда ненавидишь. Помни всегда, Тэ, что хён любит тебя, всем своим большим сердцем. Всё проходит, мой дорогой. Это касается всего: любовь, счастье, горе, радость, печаль, взлёты, падения на самое дно, опять взлёты. Всё проходит, но остаёмся мы, и это то, что у нас не отнять. А ты — наше маленькое «инопланетное» счастье. Ты всегда будешь нам нужен, даже через много лет это останется с нами. Остальное догорит и истлеет, оставив только кучку пепла. Если кто-то хочет уйти — не держи, он освобождает место для кого-то более достойного тебя. Я знаю, Тэхёни, трудно отпустить того, кого любишь, но если любишь — разожми кулачок, не цепляйся за него. Ведь если человек от тебя уходит, значит, ему лучше без тебя. Знаешь почему ты так держишься? Потому что тебе было хорошо, но хорошее — враг лучшего. Дай ему уйти и увидишь, что все твои проблемы станут исчезать одна за другой. Ким смотрит. Смотрит так, будто видит всю душу Сокджина, видит целиком, без оболочек. От этого взгляда начинает сдавливать сердце и перехватывать дыхание. — Я тоже люблю тебя, хён, — он прижимает свою голову к широкой груди Сокджина. Конечно на белоснежной футболке останутся разводы от малиновой краски, но Джину, именно в это мгновенье, наплевать на это. Он её снимет, постирает, наконец, если что, выкинет, но как ему хочется вот так же переодеть и Тэ, снять с него эту кровоточащую оболочку, освободить от боли, дать сил на возможность измениться и жить дальше. Но ему не дано этого. Он просто будет молча гладить непослушные яркие пряди тонсэна, пытаясь хоть как-то успокоить пожар, бушующий в его сердце и душе.***
Воспоминания Ким Тэхёна. Сентябрь 2018, Мальта.
— Просыпайтесь, вам нужно вставать и отправляться в лагерь, — Чон Хосок улыбается, смотря, как мило устроились Чонгук и Тэхен. — И что это за поза такая? Почему ты, Тэхён, спишь лицом у ног Чонгука и обнимаешь их? Хосок валится сверху на ребят, пытаясь их растолкать, но чуть не засыпает сам. — Хён, уйди, испарись, — Чонгук скидывает тело вредного Хосока на пол, и тот, потирая ушибленный бок и прихрамывая, уходит, бурча что-то себе под нос. — С добрым утром, — Чонгук нежно улыбается, притягивая к себе ближе теплого и сонного Тэхёна. — Почему ты оказался у моих ног? Ким сонно трёт глаза. — Я встал попить, а дальше уже и не помню. И я давно уже у твоих ног, мелкий засранец, и ты продолжаешь топтать моё несчастное сердечко, — он наигранно дует губы, а Чонгук перехватывает его поперек живота и увлекает с собой на подушку. Ким прижимается к нему всем телом, не дышит. — Не оставляй меня одного. Никогда. Слышишь, Гуки? Я не смогу… — Что за настрой с утра, Тэхёни? Зачем такими мыслями омрачаешь такое чудесное утро? Почему я должен тебя оставить? — Чонгук смотрит задумчиво в глаза Тэ, и от его взгляда у него вдруг что-то в душе обрывается. Откуда эта грустная улыбка? — Я не омрачу его. Утро всё равно добрым не бывает. — Кто знает… Глаза Чонгука чернеют, превращаясь в чёрную бездну, в которой так легко затеряться. Тэхён знает этот взгляд, потому подается вперёд и мягко, но настойчиво притягивает Чонгука к себе и накрывает его губы своими. — Пообещай мне. — Что? — Пообещай мне, что никогда меня не бросишь, что никогда не уйдёшь и не оставишь меня одного, — от переизбытка чувств, Тэхён, на мгновение, забывает как нужно дышать. — Ты единственный. Я люблю тебя, а ты меня, и нам больше никто ведь не нужен, правда? Только мы вдвоём. Звучит так по-детски, так умоляюще, так искренне, осталось только взяться за руки и пальцы соединить в замок. Чонгук тянет руку, чтобы смахнуть слезинку с лица Кима. Он нежно осыпает поцелуями лоб, щёки, шею. — И больше никто. Только мы вдвоём. Обещаю.***
1 декабря 2018 год.
Хосок сонно хлопает глазами, рассматривая пустую постель Чимина. Он что, уже встал? На него это не похоже. Хосок переводит взгляд на аккуратно сложенные вещи Пака и одиноко забытый на прикроватной тумбочке телефон, тот вибрирует от приходящих друг за другом сообщений. Рядом с кроватью так же одиноко стоят его мягкие тапочки-собачки. — Он что, ушёл босиком? Без любимого гаджета? Чон Хосок встает с постели и тихонько выскальзывает из комнаты. Любопытство главного танцора иногда зашкаливает так, что превышает все немыслимые отметки, но сам «надежда» всея бантан не считает это пороком и сует свой красивый аккуратненький носик во все дела и неважно, касаются ли они лично его. На пороге комнаты Чонгука он останавливается, взвешивая «за» и «против». Да, ладно, самое страшное — это если Чонгук пропишет ему хорошего пинка под задницу, ну, или затрещину отвесит, ну побьёт, на худой конец. Но зато Чон Хосок будет знать всё, а это для него важнее физической боли, которую просто непременно он получит по полной от «золотого макнэ». Он дергает ручку двери и, о Боги Бантанов, они на его стороне. Дверь тихонько открывается, но от картины, которую видит Хосок, ему хочется выковырять себе глаза и набить самого себя по щекам за любопытство. Его губы застывают в немом «О», а ноги намертво прирастают к полу, пресекая все попытки скрыться с места преступления. «Черт! Черт! Черт! Я ничего не вижу. Я ослеп и мне нужен доктор…» Хосок делает шаг в сторону двери, пытаясь уйти так же тихо, как и вошёл. О, да, недаром говорят люди: «Утро добрым не бывает»; «Кто рано встаёт, тот с собакой гуляет». И лучше бы он, Хосок, пошёл бы с Ёнтаном на улицу или в другой конец города, а может и самой страны. — Доброе утро, хён. И теперь ему хочется выйти в окно. — Если тебе не трудно, кинь мне шорты и футболку. Дурацкая улыбка растекается по лицу Чон Хосока. Попытка к бегству у «надежды» бантан — провалена и теперь останется совсем несбыточной. — О, Гуки, ты уже проснулся? А я тут мимо шел, думаю — зайду, разбужу макнэ. Водички там принесу или, может, сбегать чая заварить с ромашкой и мятой? — Хён, ты не знаешь, случайно, почему основная часть преступлений совершается ночью, хотя убивать хочется в основном с утра? — Все, мать твою, мне конец.***
Наступившее утро пробивает до костей своим холодным воздухом. Чимин кутается в одеяло. Он переворачивается на другой бок, прижимается холодным носом к чему-то очень большому и горячему. Пак окончательно просыпается, и события ночи наваливаются на него коротенькими гифками. Это как сон, всё, что происходит с ним, как сон. Чимин не хочет реальности. Он хочет знать и чувствовать только эти мгновения, это что-то огромное и безумно теплое, оно греет душу и заставляет его сердце стучать быстрее и звонче, как воспоминание вкуса натурального лимона, наполняя рот слюной. Чимин сильнее прижимается к спине Чонгука и слышит его сонное бормотание, непроизвольная улыбка слетает с губ. Он его. Теперь только его Чимина. Разогнавшееся сердце замирает в ожидании удара. Чонгук во сне накрывает рукой сцепленные в замок маленькие ладошки Чимина, обнимающие его за талию и нежно сжимает. Шёпот, дыхание, важность, нужность, приступ страсти и желание болеть, болеть заново друг другом. Жаль, что сегодняшнее утро нельзя положить в коробочку, в тот самый потайной отсек, и достать, когда будет плохо. Эти мгновения, они настолько бесценные, настолько важны и жизненно необходимы Чимину. — Держите меня семеро! Глаза Чон Хосока, стоящего напротив кровати, это последнее, что хочется видеть Пак Чимину в эту самую минуту. Пак проглатывает ком, застрявший вдруг посреди его пересохшего горла, и сильно зажмуривает глаза. «Пусть считает, что я сплю, нет, я умер, растворился». — Доброе утро, хён, если тебе не трудно — кинь мне шорты и футболку.***
— Да, блядь, оно доброе. Очень, мать твою, доброе. Такое доброе, что, Чон-ты-грёбанный-Чонгук, мне теперь надо будет к психологу ходить, как минимум полгода, а потом к окулисту, чтобы вернул зрение. О, да, я, конечно, догадывался, что вы, голубки, уже давно не в «Overwatch» по ночам играете, но видеть, о, божечки, оглушите меня чем-нибудь, вот такого, с таким макнэ, с такими вами обоими. Чон Хосок от волнения вмиг теряет весь свой, вообще-то богатый, словарный запас. — Чонгук, вы хоть научитесь тогда дверь закрывать на замок, что ли. Только сейчас до Чимина доходит, что ведь и правда, он опять не закрыл, видимо, случай с Сокджином ничему их не научил, и горячие головы, с опаленными страстью мозгами, опять продолжают делать ошибки. — И, кстати, Чимин, хватит делать вид, что тебя здесь нет. Я знаю, что ты не спишь, — Хосок кидает футболку и шорты Чонгука на кровать и ставит рядом тапки-собачки Чимина. — В следующий раз, хоть их надевай, холодно ведь, ещё заболеешь. Вот в этом и есть весь Чон Хосок. Чимин закусывает губу, чтобы не рассмеяться. — Спасибо, хён, я тоже тебя люблю. «Надежда» всея бантан выходит тихо в коридор и прислоняется спиной к закрытой двери. Нет ни одной мысли в голове, и даже эмоции испарились, как по взмаху волшебной палочки, и он знает, какой именно палочки, знает и печально улыбается — Вот и живи теперь с этим. Любопытство — это порок, и мама была права.