15 декабря, Аэропорт Чхеклапкок. Гонконг.
Теперь Чонгук начинает понимать, почему в армии просыпаются в шесть утра. Да потому что единственное, что хочется делать в шесть утра — это убивать людей. Да и как ни странно, один из этих людей — его бывший парень Ким-мать-его-Тэхён. Ещё он для себя выводит одну аксиому: никогда нельзя строить иллюзий по поводу своей незаменимости. Заменят. И в дружбе, и в любви. Пустые места быстро заполняются, заменят, забудут, вопрос времени. Руки опускаются в тот момент, когда он с большими надеждами на своё оправдание и понимание со стороны Чимина протискивается между мемберами в салоне самолёта и сталкивается с безобразно счастливым взглядом медовых глаз. Ким Тэхён собственной персоной полусидит, полулежит на Чимине, рассматривая что-то в телефоне. Причём Чимин явно не чувствует от этого никакого дискомфорта, и вчерашняя обида, видимо, полностью переходит исключительно на макнэ, а белый и пушистый Ким Тэхён невинно хлопает глазками и, чтобы Чимин не видел, строит Чонгуку исподтишка рожи. Он смотрит с вызовом, и на лице картина маслом — ну что, получил, придурок? Начать выяснять отношения в самолёте… Нет, до такого ещё Чонгук не докатился, но как хочется вмазать по этой красивой и самодовольной физиономии. — Садись со мной. Видимо, день с сюрпризами только начинается. Жизнь — это движение, говорит крыша Чонгука и уезжает. — Нам нужно поговорить. — Ну да, чего уж там, нужно поговорить, конечно, почему бы и нет! А! Дайте мне просто сдохнуть! Вид старшего рэпера пугает Чонгука даже больше, чем шутки Сокджина. В его словах столько скрытого смысла, что макнэ жалеет, что не зашел по дороге в туалет и не остался там до того времени, пока все расселись бы по своим местам. Чонгук садится рядом и поднимает глаза, в которых ожидание, нервозность и интерес. — О чём говорить будем, хён? Юнги поднимет бровь и смотрит внимательно, ловя взглядом каждую эмоцию на лице макнэ. — Давай поговорим о тебе. Чонгук делает большой глоток из бутылки и давится водой. — Обо мне? С каких это пор ты хочешь поговорить обо мне? Или вдруг в твоём 'замороженном' сердце оттаял какой-нибудь маленький кусочек и ты решил меня туда впустить? Так, хён? — Нет, не так! И твои потоки сарказма впечатлили бы, но не меня. В своё сердце я тебя не впущу ни под каким предлогом, так как ты расхерачишь его, не задумываясь. Ты такой, Чонгук, ты делаешь больно и замечаешь это только на следующий день. И то, если повезёт и ты вспомнишь, что сделал накануне. Ты делаешь своим всё, к чему прикасаешься, заставляешь людей зависеть от этих чувств, и я не понимаю, хотя нет, наверное, понимаю, почему они так самозабвенно тебя любят. Ты загадка, Чонгук. Долбанная неразгаданная загадка. Ты единственный из всех шестерых, с кем я не могу вести себя обычным образом. Иногда мне хочется придушить тебя твоими же шнурками от толстовки, но иногда я не могу сдержаться, чтобы просто не потрепать тебя по голове, прижать, успокоить. Почему это может каждый, но не я? Ты единственный в своём роде непосредственный и безумно правильный. Иногда я просто охреневаю от твоей сложности, но ты выкладываешься на сцене так, как никто из нас. Ты никогда не жалуешься, не хнычешь. Иногда от твоего взгляда хочется бросить всё и убежать куда глаза глядят, а иногда ты смотришь как будто в самую душу, и мне хочется, чтобы ты так смотрел именно на меня. Бутылка с недопитой водой так и застывает у приоткрытого рта Чонгука. Юнги… твою ж дивизию. Мин Юнги говорит с ним, и это, видимо, даётся ему не так просто. Шуга переводит дыхание и, не поднимая глаз, продолжает. — Чонгук, можно попросить тебя только об одном? Ты можешь меня ненавидеть, но, пожалуйста, дай Чимину то, что он заслуживает. Не обижай его, не ломай, не выбрасывай, как ненужную игрушку. Если ты не заинтересован в будущем, тогда отпусти, пусть ему будет безумно больно какое-то время, но лучше сейчас, чем потом. Чонгук поворачивается и встречается с глазами Мин Юнги. И в них нет холода, в них только переживания. Чонгуку на миг становится безумно противно за себя, потому что он видит в глазах рэпера то, что называется настоящей любовью и преданностью. Во всех её проявлениях. А с какой теплотой в голосе он называет его имя, как произносит его нежно, почти по слогам. — Спасибо, хён. Юнги удивлённо поднимает брови: — За что? — За то, что так любишь его. И я не смогу никогда ненавидеть тебя, так как ты тот, на кого смотрю и кем восхищаюсь. Мне трудно подобрать слова извинения и я не умею это делать, хён, ты же и сам знаешь. Но я буду пробовать, буду изо всех сил стараться. Потому что я очень сильно люблю Чимина. Я не могу и не хочу его потерять. Юнги смотрит в темные глаза и в какой уже раз понимает, что они правда необыкновенные. — Чонгук-и… — и когда хён так его называл? Чонгук уже и не вспомнит, видимо, когда-то в прошлой жизни, когда Чонгук был с Тэхёном и всё на тот момент было ясно и просто, а Юнги так же, впрочем, как и сейчас, молча подставлял плечо Чимину, не требуя ничего взамен. — Чонгук-и, худшее чувство на свете когда кто-то заставляет чувствовать себя особенным вчера и таким ненужным сегодня. Реши это всё. Я знаю, что ты сможешь, ты ведь недаром 'золотой' макнэ, а Чимин… — Юнги печально опускает голову и вздыхает. — Чимин считает тебя самым лучшим из всех живущих на этой планете. Не обижай его, люби и знай, что я всегда дышу тебе в спину, будь всегда настороже и почаще оглядывайся. Чонгук улыбается и кладёт голову на плечо Юнги. Тело сурового рэпера расслабляется, и парень зарывается носом в тёмную макушку макнэ. Вдруг становится до боли приятно. Это то чувство, когда берёшь в руки что-то мягкое, пушистое, тёплое и прижимаешь его к щеке. Оно такое невообразимое и ранее упущенное, и от него уже не спрятаться, оно уже здесь… в сердце.***
Теплые волны накатывали одна за другой, заставляя его тело вздрагивать от нежных прикосновений. Мягкие и теплые губы целовали щёки, подбородок, шею. Руки гладили плечи, грудь, живот, спускаясь дальше вниз, заставляя давиться собственным дыханием. Его пальцы скользили по влажной коже, дразнили, увлекали в игру… игру разума, эмоций, ощущений. Чимин обнимает за шею и притягивает к себе. Тело безумно требует разрядки. Он выгибается, чувствуя, как рука накрывает его пах и нетерпеливо сжимает плоть. Возбуждение доходит до такого предела, что сдерживаться больше нет сил. Он содрогается, замирает и стонет хрипло, надрывно, сильно запрокинув голову. — Тихо, тшш, — шепчут губы, — ещё не время. Ты такой красивый, когда так смотришь на меня. Ты сводишь меня с ума. Я хочу тебя всего. Всего, полностью, отдай мне себя. Чимин прижимается губами к его тёплым губам. — Я твой. Я давно твой. Весь, полностью. Я хочу чтобы ты вз… — Чимин! Чимин-а! Проснись! Ещё немного и мне даже искусственное дыхание не поможет! Чимин открывает глаза и не понимает, где находится. Он с ужасом переводит взгляд на свою руку, которая покоится… чёрт-чёрт-чёрт… она лежит там. — Мини, я, конечно, люблю тебя, но не до такой степени. И, кстати, я не железный, вроде как. Да и воздержание мне явно не на пользу пошло. Хотя, знаешь, я не против конечно! — Заткнись, Тэхён. Не говори вообще ничего. Чимин медленно убирает руку. Она горит так, как будто её поджарили на сковородке. Дыхание постепенно начинает восстанавливаться с осознанием того, что, мать твою, он натворил. — И, если можно, губы от шеи убери. Ты так дышишь, что я едва могу собрать здравый смысл в одно целое. Чимину хочется открыть аварийный выход самолета и выйти. Он отодвигается, вытирая слюни тыльной стороной руки. Господи, стыд-то какой! Он ещё и слюни размазал по шее Тэхёна! — Мини, знаешь, что ты говорил всё это время, пока пытался соблазнить своего лучшего друга? — Бля, Тэхён, закрой рот, пока я тебе его не закрыл. — Нет, уж теперь мы с тобой очень близки, — Тэхён прикрывает рукою рот, чтобы не засмеяться в голос. — И теперь ты, как порядочный, должен на мне жениться! Чимин поднимает руку, чтобы отвесить Тэхёну смачную затрещину, но рука застывает в воздухе. От взгляда почти черных глаз становится не по себе, не то, что не по себе вообще становится и ему хочется исчезнуть с этого самолёта в срочном порядке, и приземлиться где-нибудь очень далеко, желательно в другой галактике. Он поворачивается к почему-то безумно счастливому Тэхёну. — Мне кажется, Ким Тэхён, тебе стоит позаботиться о своей физиономии. Так как то, что я сейчас вижу, это можно охарактеризовать одним словом — пипец. Пятьдесят оттенков синего и в главной роли твоё лицо! Нормальные люди умеют находить выход из ситуации, а Пак Чимин, видимо, как и Ким Тэхён, такими не являются и славятся умением находить туда исключительно только вход. — Мини, давай следовать за мечтой? Давай опять ляжем спать? Или хотя бы прикинемся спящими, а лучше сделаем вид, что мы умерли? — Вот и делай, а мне всё равно на его взгляды, с какого перепуга я должен тут дрожать от страха? И тут в гости к Пак Чимину приходит пофигизм и становится просто и легко. Чонгук вчера так самозабвенно обнимал Тэхёна, когда он так нужен был ему, почему бы и Паку не обнять своего друга. Тем более что обнимашки — это то, что сейчас как раз нужно Киму. У его друга в этот момент явное недообнимание, плавно переходящее во всемирную катастрофу. Он в такие минуты становится очень опасен для окружающих, потому что рано или поздно каждый окажется в его цепких руках, и хорошо, что если только в них. Чимин хитро ухмыляется и прижимает Тэхёна к себе поближе. Потом зарывается носом где-то у основании шеи. — Сиди смирно, хён, понял меня? Сиди и не брыкайся. Тэхен замирает на мгновение, а потом цепкие ручки уже тянутся к Чимину. — Мини, у тебя правда нет ко мне никаких чувств? А то… — Чувство есть, ТэТэ. И это то чувство, когда ты мне действительно начинаешь действовать на нервы.