Лангмия

      — Доктор, ну… что там у нас? — плача, спросила молодая женщина. Она сидела на стуле в тот день и постоянно шмыгала носом, перебирала в руках свой платок и чуть слышно отбивала невысокими каблуками какую-то настораживающую мелодию.       — Ситуация не простая, хочу я Вам сказать, — доктор выдохнул, выпрямился и, поднявшись с рабочего места, перевёл жалостливый взгляд на невинно играющего на диване мальчика. — Всё очень серьёзно, мадам.       Тот самый день становится для этого мальчика роковым и, пожалуй, последним из счастливых. После него мальчика преследуют одни надменные взгляды окружающих, неприятные разговоры за спиной, а потом уже и вообще полное одиночество. Мальчик не понимал, почему люди стали так относиться к нему, а объяснить семилетнему ребёнку причину всего этого хаоса — за пределами человеческого понимания, то есть невозможно. Слишком больно говорить такую правду. На то они и дети. Своей невинностью они делают ситуацию ещё более печальной — они не виноваты, что стали или родились такими, а общество принимать таких «уникумов» просто не готово. И Джисон тоже не виновен ни в чём. Но так, увы, сложилась судьба. Ему придётся проходить эти испытания, которые делают его жизнь и безумной, и невероятно скучной одновременно.       Всё это выглядело бы ещё безумнее, если бы сразу же упомянулся и факт того, что Джисон — сирота, которого в два годика усыновила одна женщина, желающая помочь. Может, мальчик уже не помнит всего, когда собственные родители по какой-то причине бросили его на произвол судьбы, но он и не хочет вспоминать, иначе его жизнь, если так ещё можно сказать, станет ещё более мучительной. А такого человек просто не вытерпит. Это слишком больно.       Хотя даже после усыновления жизнь не стала лучше в разы. У Джисона был дом, своя комната, какой-то свой мирок, но общаться с окружающими ему доводилось не часто. И чем старше он становился, тем непонятнее была вся эта ситуация. «Мам, ну почему мне нельзя пойти с ребятами играть?», «Мам, а почему я учусь дома?», «Мамочка, можно мне пойти в магазин не в этом костюме?» — эти фразы очень часто произносились Джисоном в то время. Но никто не отвечал ему на его вопросы. Мама просто всегда уходила на работу, оставив записку с какими-то поручениями, ни слова не говоря о проблеме, которая будет тяжёлым грузом всю жизнь. Делать было нечего, приходилось жить так. Но и это было хорошим временем.       Сейчас же, когда парню исполнилось семнадцать, Джисона держат в изоляции ото всех. Он сам занимается уроками, учит языки, совершенствует какие-то навыки, полезные для общества. Но нуждается ли общество в нём?       Нет. Абсолютно нет.       И тем не менее Джисон никогда не жаловался на своё положение, а лишь тихо пребывал в своей отдельной комнате где-то в подвале больницы в самом дальнем углу. Хоть условия и были очень даже отличными: телевизор, диван, компьютер, своя собственная мини библиотека, нужный освежитель воздуха и всего по чуть-чуть — это не меняло факта, что выходить отсюда ему было строго запрещено — именно из-за этого ему было предоставлено всё, что только может пригодиться, чтобы ни в один из дней выбраться отсюда желание не появилось. Практически никто не заходил туда, потому что нельзя было. Даже самые интересующиеся дети не смели спускаться на нулевой этаж, потому что там живёт бабайка, там всегда тёмный приглушенный свет и звуки какого-то жуткого смеха. Какие только басни не придумают люди, чтобы защититься. Некоторые даже по первому этажу ходят, постоянно оборачиваясь, и всё это только из-за того, что само зло на этаж ниже.       Но Джисон привык. Привык к тому, что каждый день ему нужно находиться совсем одному в своей палате, похожей больше на какой-то собственный мир, перед каждым посещением ему звонят и говорят надеть свой герметичный костюм, чтобы не заразить остальных, а единственный человек, который ещё помнит о существовании Джисона — это Чхве Чонсан — врач-хирург, который практически каждый день приходит проведать.       Если бы только Джисон знал, что о нём наслышано много людей.       И если бы только Джисон раньше узнал, что у него за болезнь.       — Так что там, доктор? — эта маленькая женщина боится до ужаса, до дрожи во всем теле.       — У вашего сына Лангмия*, мадам.