Лангмия

      — У Вашего сына лангмия, самая необычная её форма, — сказал доктор Чхве, чуть сдвинув очки на носу. — Это такого рода заболевание лёгких, которое на моей практике, честно сказать, никогда не встречалось. От Вашего сына исходят, своего рода, радиационные волны, но это не совсем они. Пока что в медицине нет определения этому. Очень редкий случай, я Вам скажу, — кивнул он и снова присел за свой стол, положив руки на него и периодически сильно сжимая пальцы — разговор был серьёзным, руки сами по себе напрягались.       — Это с… смертельно опасно для него? — мама Джисона уже выпила немного валерьянки, но такие новости вывели её из колеи, и теперь уже ничего не известно.       — Нет. Мы проверили анализ крови Вашего сына и выяснили, что организм Джисона, на всеобщее удивление, нормально реагирует на такое состояние, — голос доктора выдержанный, взрослый, серьёзный, без капли притворства, — то есть лично его здоровью болезнь не угрожает. Чтобы быть более уверенными в диагнозе, нужно провести ещё некоторые обследования.       Ситуация действительно сложная. Точного диагноза ещё нет, точного определения болезни ещё нет, вероятности в том, что она может кого-то убить, тоже нет, но уверенность в том, что это опасно для человека — есть. Нужно больше времени для исследований, потому что за один раз всё изучить невозможно. Надо ставить эксперименты, проверять наличие в крови Джисона самых меньших по количеству веществ и так далее. Работа предстояла долгая, а ответы на вопросы требуются уже сейчас — иначе будет плохо.       — И что же тогда делать, доктор? А операция? Таблетки? Лекарства? Я готова делать всё, чтобы Джисон поправился.       Родители всегда готовы идти на крайности ради своих детей. И этот раз такой же. Но случай гораздо важнее. От данного решения проблемы зависит многое.       — А это уже другой вопрос. К сожалению, на данный момент у меня нет способа прооперировать такого пациента, — доктор опустил глаза вниз, потому что уже не мог смотреть на то, как мама Джисона сдерживала слёзы, пытаясь подавлять всхлипы платком у лица — как только она пришла, чувствовалась эта недобрая атмосфера, которая подавляла своей тяжестью и даже какой-то безысходностью. — Мы слишком мало знаем об этой болезни. Ваш сын внешне вполне здоров, сами лёгкие тоже, в принципе, в порядке. Но. Джисон, каждый раз делая новый вдох и выдох, заражает воздух вокруг себя. Это говорит только одно — возле него опасно находиться. Если даже и не сейчас, то в будущем.       — Но как же так? Может, это какая-то ошибка? Быть того не может! — верить словам, которые не хочется слышать, очень тяжело. Этот случай подтвердил эту гипотезу.       — Но это так, мисс. Пока что он не представляет чрезмерной опасности, потому что его молодой организм ещё не научился выделять большое количество этой смеси опасных для человека веществ, но с возрастом её доза будет расти, и находиться рядом с ним будет опаснее, чем вы можете себе представить.       — И что же делать, доктор? — она плакала, вытирая слёзы, и всё поправляла свой пиджак — это своеобразная защитная реакция на неприятные новости, она будто показывает, что уже хочет уйти и не слышать этот абсурд. — Мой сын сможет жить как все дети?       — Я придерживаюсь мнения, что это, к сожалению, невозможно. Так как врачи нашей больницы ещё не пришли к единому мнению, я не могу утверждать точно, что произойдёт с Вашим сыном через какое-то время, но Вы же сами понимаете — перестраховаться будет лучше. Необходимо сделать всё, чтобы не было проблем и у остальных людей, которые контактируют с ним.       На самом деле Джисон уже знает о своей болезни. И было бы здорово, если бы он раньше узнал, потому что это, в коем-то веке, его жизнь и его здоровье. Но нет. От него скрывали. Говорили, будто его пребывание в больнице всю жизнь — это так и надо.       Но вопросы всё равно же возникли, когда пришло осознание того, что всё довольно серьёзно — жить в больнице с детства уже как привычка, но знать же надо, в чём причина этого всего. И Джисон узнал. Узнал, но, если бы его спросили, каким образом он это узнал, Хан бы сказал, что не помнит этот день.       Хотя очень даже помнит.       Очень часто Джисон даже задаётся вопросом «а почему всё сложилось именно так?», но нормальный ответ никто не даёт и, пожалуй, не будет давать. Даже утешать никто не собирается. Но Хан и не слабый сам по себе, всё понимает, всё принимает, потому что жить, изо дня в день задаваясь этим вопросом, просто бессмысленно — бессмысленно как и само существование парня, к сожалению. Быть оптимистом и понимать всю суть — невероятно сложно. А Джисон понимает. Раз он является опасностью для людей, тогда почему он всё ещё живёт? Кто-то надеется на лучшее, что оставил его в живых? Неизвестно.       — То есть вы хотите оградить его ото всех?! Запереть в палате и не спускать глаз?! — мама Джисона уже перешла практически на крик, настолько много отчаяния было в её голосе.       — Именно. Это единственный способ избежать опасности, — настаивал доктор.       И это реальность. Джисон не знает, что нужно сделать, чтобы чувствовать себя счастливее, ведь куда уж хуже. Он уже ничего не знает наверняка. Лишь пытается плыть по течению, которое без его разрешения тащит его куда-то туда, вниз.       Но одно Джисон знает точно: он хочет жить. Жить нормальной жизнью, делая всё то, что каждый день делают люди. Жить для Хана — это быть на свободе среди остальных, а не в этой ограждённой от всей остальной больницы двумя мощными дверями палате постоянно. Он будто гниёт. И физически, и морально. Он хочет жить, ходить в школу и общаться с друзьями, но понимает, что это невозможно, и никогда не позволит себе в своём нынешнем состоянии выйти в свет — он не хочет навредить людям и убивать их. Просто потом он никогда себе этого не простит.       И постоянно в Джисоне борются две сущности: одна, которая хочет быть похожей на других, и другая, которая хочет сидеть в своём тихом сером мирке и заниматься уничтожением собственного я. Так уж повелось, что человек сам по себе противоречив.       Джисон поливает свои комнатные цветы — очень-очень бережно — и периодически даже разговаривает с ними, выглядывая из-под длинной чёлки. Растения для парня как спасательный круг. Они такие зелёные и живые, не такие, как на улице, но даже от таких Хан может чувствовать приятный запах свободы. Как давно Джисон не был на ней? Даже и не вспомнить. А цветы помогают.       — Почему вы всё ещё живы? Я же нахожусь рядом. Мне казалось, что всё погибает рядом со мной. А вы ещё живы. Удивительно.       Хан гладит каждый лепесток, вытирает пылинки, следит за тем, чтобы ни одно растение не погибло — в этом случае ему будет очень больно, ведь даже те цветы, которые единственные выживали, находясь рядом с ним, создавали малейшую надежду, которую не хотелось упускать. Каждый ведь хочет себе лучшего. И Джисон тоже хочет, хотя где-то в душе понимает, что череда таких событий в его жизни не прекратится.       Звук звоночка внезапно отвлекает Джисона от своих мыслей, он поднимает голову и за большим стеклом видит стоящего доктора Чхве, который машет ему рукой. Хан улыбается, откладывает лейку и спешит поставить её на тумбу. Спешит надеть свой костюм, но видит останавливающий жест руки старшего — он не будет заходить, он слишком занят сейчас. А парень рад и этому.       — Как ты, Джисон-и?       — Я в порядке, а вы как, доктор?       Джисон привык общаться с ним практически каждый день. И хотя Чхве знает, что у парня не появилось ничего нового, всё равно приходит и беседует с ним. Такое общение хоть как-то помогает Джисону быть не отвергнутым всем миром, и это явно приятно.       — Ничего нового. Выпала свободная минутка, думаю, а не заглянуть ли мне к Джисону? — он улыбается и через небольшое окошечко передаёт парню пакет конфет. — На перерыве зашёл купить себе кофе и наткнулся на них. Знаю, ты любишь шоколад.       Глаза Джисона загорелись от радости — его любимый шоколад! Хан бы отдал всё на свете, чтобы иметь возможность есть его постоянно. Теперь он очень благодарен Чхве за его «случайный» заход в магазин.       — Спаси-и-ибо, — Джисон улыбается и, чуть наклонившись, убирает свисающую чёлку назад. — Вы так заботитесь обо мне постоянно. Кто бы ещё так бы делал для меня, я бы любил его всем сердцем.       Доктор и Хан отлично посмеялись тогда над этой шуткой, прекрасно понимая их своеобразный чёрный юмор, что свойственен для больниц, но кто бы мог подумать, что именно в тот день Джисон скажет что-то настолько важное и действительно осуществимое в будущем. Кто бы мог подумать.