Не стоит макать фей в майонез, даже если вы сильно голодны

В мире Хиджикаты, как стойкого и храброго убеждённого самурая, были только чёткие и острые линии: прямой и ровный стержень внутри, прямой и острый меч, прямые линии, бойко складывающиеся в такую же острую V из челки на лбу (хотя сейчас это и была всего лишь v , но всё такая же чёткая, ровная и острая). Шинсенгуми выстраивались в ровные шеренги, делали ровные планки или ровно и слаженно приседали: всё это невозможно радовало чувство линейного перфекционизма Хиджикаты, успокаивало его душу. Чтобы всё было чётко, понятно и логично. Весь мир должен состоять из таких вот ровных и острых линий. А не из этих вот мягких и округлых, неприлично зазывающе изогнутых, к которым хочется прижаться лицом. Хиджиката, конечно, не такой. Он самурай и джентельмен, и никогда бы не подумал ничего подобного о прелестной юной леди. Вот только ему совершенно не спалось под храп Окиты снаружи дверей комнаты, под грустные завывания Кондо , слышные даже из другого конца штаба, под насмешливое уханье совы, которая, казалось, ржёт исключительно над округлыми мыслями дьявольского замкома. Хиджиката в очередной раз перевернулся на другой бок, укутавшись в одеяло с головой и попытался наизусть прочитать все правила Шинсенгуми, чтобы, наконец, уже успокоить разошедшееся сердечко. И это даже почти сработало, но вот только на двадцать третьем правиле внезапно подумалось о том, какое же мягкое одеялко. Но наверняка и в сто раз не настолько мягкое как всякие зазывающие округлые линии. И под веками вместо мерно рассекающего воздух меча крутились опять же они. Хиджиката отпнул одеяло ногой, подскочив с воплем и выбежал во двор, выбив сёдзи. - Тоши, ты в порядке? - на шум приполз даже голый Кондо, наконец перестав стенать об Отаэ. - Кондо-сан, я готов с удовольствием принять от вас пост замкомандующего Шинсенгуми, так как у предыдущего, очевидно, окончательно потекла крыша. Оставим его. Ох, как же прав был зарвавшийся Окита! Если б он знал, что даже несколько часов изнуряющих ночных тренировок до первых петухов, не вытравят из чёткой головы Хиджикаты эти похабные изогнутые мысли. Когда солнце погладило робкими лучами землю, Хиджиката обессиленно упал на взъерошенную траву. Вокруг робко собирались на утреннюю тренировку Шинсенгуми, так что пора было вставать и снова быть чётким и прямым Хиджикатой. И просто смириться с мыслью, что у прелестной Мираджейн очень уж прелестная, изогнутая, мягкая и потрясающая грудь.