Несут нас похожие черти

У Кости на колене шрам от операции выделяется уродливым рубцом так, что хочется гетры натянуть повыше, чтобы не было видно, но Федя каждый раз, как это уродство видит, улыбается так ярко-ярко и говорит, что Костей гордится. У Кости длиннющая чёлка, которая уже в глаза лезет и тренироваться мешается, ко лбу липнет и каждый раз поправлять её приходится. Ему давно бы подстричься, но Федя каждый раз в раздевалке после тренировок проходит мимо, пока Костя сидит на лавке и, наклонившись, снимает гетры, выхватывает пряди чёлки осторожным движением пальцев, проводит торопливо и зачёсывает назад. У Кости в телефоне один только русский рэп, зато на флешке в машине — куча джаза и альбомов американских инди-бэндов. Косте джаз совсем не нравится, зато Федя каждый раз, когда с ним куда-то едет, умиротворённо качает головой, легко улыбается и выглядит таким расслабленным, что кажется, будто ещё минута — и он превратится в желе. У Кости в квартире стоит синтезатор, на котором он почти не играет, и давно бы его уже выставить на продажу, потому что только пыль собирает да место занимает. У Кости нет времени даже на то, чтобы ноты себе распечатать, но Федя каждый раз стоит рядом и держит планшет с открытыми нотами, только чтобы Костя продолжал ему играть. А потом играет что-нибудь сам, гораздо лучше, чем сам Костя, но совсем немного. У Кости будильник на выездах на восемь утра стоит в телефоне, а потом еще на восемь-десять и на восемь-пятнадцать. Костя до десяти утра жить вообще не умеет, зато Федя каждый раз, когда у них есть чуть больше суток, врывается к нему в номер в восемь-тридцать и тащит так и не вставшего Костю за ногу из кровати, чтобы успеть посмотреть город. У Кости полурастегнутая куртка и незатянутый шарф едва болтается на шее. Косте холодно, и он бы рад утеплиться, но Федя каждый раз, когда пронизывающие порывы ветра добираются до раскрытой шеи и Костю перетряхивает от мороза, тяжко вздыхает, сам затягивает красно-синий шарф, застёгивает куртку до подбородка и отвешивает лёгкий подзатыльник, дурак мол, заболеешь, только играть начал. У Кости жизнь — это футбол-футбол-футбол с редкими перерывами на отпуск и семью, а потом у Кости жизнь — это восстановление-восстановление-восстановление, и ему так тяжело смотреть, как все вокруг играют и делают успехи, пока он, едва скрывая бессильную злость на самого себя, чувствует ноющую боль в колене и не может соврать о ней врачу. Ему бы не смотреть футбол, спокойнее будет, но каждый раз, когда Федя забивает, у него улыбка счастливая настолько, что впору ей весь стадион освещать, и взгляд он каждый раз бросает на трибуну — точно туда, где Костя сидит. У Кости детская влюблённость в Федю Чалова, и он бы рад от неё избавиться и жить спокойнее, играть и не думать ни о чём больше, пока совсем не прижмёт, но Федя каждый раз, когда Косте кажется, что вот-вот, сейчас разлюбит, обязательно ему улыбается, и обнимает, и разговаривает, и касается-касается-касается, и Костя сдаётся. Потому что отказывать в чём-то Феде, а тем более отказывать самому себе в Федином внимании он ещё не научился. Разговор первый, про верность и сомнения в себе. Костя знает, что в матче с Реалом будет его первый выход в старте. И ему от этого только страшнее — игра такая важная и сложная, и ни у кого даже надежд толком нет, но всё равно он знает, что если накосячит — никто не вспомнит, что он после травмы и играет против Модрича и Крооса, обязательно припомнят и ткнут носом. У них вылет в шесть утра, ему из дома выходить в четыре, на часах два, и он ложиться спать не планирует, рука бессмысленно тыкает по кнопкам мыши, убивая противника в сетевой стрелялке, а в голове только комментарии после поражений от Арсенала и Манчестера, когда он совсем своему голу не радовался, потому что разгромный счёт — радоваться нечему. Колено неприятно ноет. Он знает, сколько на него возлагают надежд и как его ждут на поле. До сих пор помнит тот матч после операции, на который он пришёл на костылях, а фанаты заряжали его имя. Помнит Федину улыбку и футболку с пожеланиями выздоровления, которую тот таскал, пока все аплодировали болельщикам. Помнит, как размахивал костылями, опираясь на больную ногу, а Федя его потом отчитывал — дурак мол, и так восстанавливаться полгода, а ты тут ещё без костылей носишься. А Косте так тепло было и радостно: у него позади одинокие ночи в больничной палате в Италии, куда даже мама не смогла надолго выбраться, и самокопание, и сомнения, и боль-боль-боль, а потом на поле он слышал своё имя, осознавая, что его ждут, что он тут ещё пригодится, и позволял себе так много, весь светился, смеялся, улыбался, от того, что он в этом клубе, в этом спорте, на этом поле, и от того, что с ним такая команда, такой тренер и такой Федя, который только рукой отмахивался, губы кривил шутливо, да ругался на его беспечность — не восстановишься, говорил, до осени, вообще с тобой разговаривать перестану. Костя до осени, конечно, не восстанавливается, куда уж там, но Федя его всё равно не бросает — поддерживает, подбадривает, костыли постоянно за ним таскает, даже машину его водит, пока у Кости нога не сгибается. А Костя только с каждой минутой влюбляется всё больше, сначала даже не замечая, а потом, когда становится слишком поздно, уже и не пытается остановиться. В конце концов, у Кости всегда спокойствия и сдержанности хватало, чтобы сейчас перед Федей не спалиться. Но на часах два часа ночи, ему выходить из дома в четыре, а вылет в Мадрид в шесть, где он на следующий день выйдет в старте на матч, который решит их еврокубковую весну, а в голове только «Ко-стя Ку-чаев» от всей фанатской трибуны, «ты справишься, Костя» от Виктора Михайловича и сотни гневных комментариев от фанатов после матча с Викторией. Как быстро это «Ко-стя Ку-чаев» превратится в «Костя Кучаев гандон», если уже в этом матче у него не получится, а дальше он не наберёт форму? Как быстро он вылетит из стартового состава, если уже в этой игре привезёт ненужный гол? Паника не накрывает его с головой, нет, она разрастается лианами вокруг сердца и лёгких, отчего дышать становится тяжелее, и он не представляет, как будет бегать 90 минут, если дыхание не вернётся к нему, и что будет, если все заметят, что отдаваться весь матч он ещё не готов. Костя валится лицом вниз на кровать, переворачивается и, крепко сжимая в руке телефон, бездумно листает ленту ВК, а в следующую секунду также бездумно отправляет какой-то дурацкий мем Феде, но почему-то через WhatsApp. Ещё через 10 секунд его телефон звонит, а на весь экран показывающий язык Чалов. Костя свайпает вправо и даже не успевает сказать «Алло»: — Дурак, ты опять не спишь? — у Феди голос хриплый-хриплый, грубый и низкий, но Костя даже так улыбку слышит. — Сам не спишь, а я дурак? — Костя удобнее устраивается на подушке, закидывая ногу на ногу. Дышать становится легче. — Я спал, вообще-то, нам вставать рано. — Я тебя разбудил? — и у Кости даже не получается почувствовать вину, потому что от голоса Феди ему и правда легче дышать, а от осознания, что он не просто проснулся от его сообщения, но и прочитал и перезвонил, в груди вместо сковывающих лиан паники разливается влюблённое тепло. — Да совести у тебя нет, — отвечает Федя, на том краю Костя слышит какое-то шуршание, а потом громкий вздох, — я надеюсь, ты не спишь только из-за привычек своих дурацких, а не потому, что надумал себе глупостей всяких? — Ничего я не надумал! — Кость. И что ему делать против этого «Кость»? Когда у Феди интонация такая нежная и строгая одновременно, когда в этом «Кость» не только «мне-то хоть не пизди», но и «я тебя до кончиков пальцев знаю» и «мне ты можешь всё, что угодно, сказать». — Федь, а если я накосячу в Мадриде, ты меня не кинешь? — и тут же, ещё вопрос до конца договорить не успевает, но уже понимает, что не фанаты ему важнее всего с их кричалками, и не комментарии в интернете, и даже не Виктор Михалыч с командой, а вот это Федино «я тобой горжусь», которое он ему каждый день во время восстановления говорил и сейчас говорит, и которое так не хочет потерять. — И ты после таких вопросов мне ещё пытаешься сказать, что не дурак? Дурак-дураком, не отмазывайся, — Костя точно знает, какая улыбка у Чалова сейчас на лице, такая, едва заметная, кривая, только один уголок губ поднимается, — ну как я тебя кину, кто мне тупые мемы про тачки будет в два ночи кидать? — Жама будет, — у Кости какой-то нервный полусмешок-полувсхлип вырывается, и скрыть его он не успевает. — И правда, Жама будет, — соглашается Федя, — и глупостей потом ещё всяких спрашивать не будет, в отличие от тебя. Только у Жамы мемы не такие смешные, а без глупостей твоих мне скучно будет. Так что косячь, сколько хочешь, хоть в наши ворота забивай, ты у меня в жизни всё равно незаменимый. Виктор Михалыч, правда, не обрадуется, наверное, Игорь пиздюлей вставит, если ты ему забьёшь, но никуда ты уже не денешься, придётся встречать пиздюля с высоко поднятой головой. Костя смеётся. Смеётся тоже с какой-то ноткой истерики и нервов, но всё равно смеётся, а Федя продолжает рассказывать, какие наказания и от кого его будут ждать, если он в ворота ЦСКА умудрится забить. А в конце добавляет: — Так что тебе не меня бояться надо, если ты накосячишь, а всех остальных. Но ты не переживай, Кость, я тебя если что, защищу. — И что, даже не расстроишься? — Расстроюсь, конечно, куда ж без этого, всё-таки поиграть-то весной в Европе хочется, а тут ты своими ногами у меня это отберёшь. Но вот скажи мне, Костя, если я вдруг забивать перестану, вот совсем, целый сезон, и ни одного гола, в пустые ворота с двух метров буду не попадать, ты меня кинешь? — Не кину, конечно, — Костя вообще с трудом представляет себе ситуацию, в которой он Федю кинет. Под дулом пистолета, разве что, да и то, если под этим дулом будет сам Федя. — Ну вот и я тебя не кину. Федя, правда, не знает, что совсем они не в равном положении. Федя с ним дружит, по-настоящему так, без предательств и с вечной поддержкой, даже вон сопли готов разводить ради Кости, но даже так это совсем не то, что у Кости к Феде. Костя Федю не кинет никогда, потому что влюблён, как придурок, что аж голову сносит иногда, и тут забивай-не забивай, попадай-не попадай, играй-не играй, а никуда он не денется. А Федя, если что, денется, потому что он с Костей только дружит, хоть и дружит верно. Поэтому когда Федя вот эти аналогии приводит, мол, если ты нет, то и я нет, Косте как-то глухо смешно становится и немножко больно. Но он Феде всё равно верит — влюблён потому что, как придурок. В самолёт Костя заходит еле-еле, убитый и мечтающий хоть немного поспать, видит Федю, который уже примостился на месте у прохода и машет ему, показывая на кресло у окна — знает же, что Косте у окна спокойнее на взлёте. У Чалова глазёнки осоловелые, сразу видно, что тоже не выспался нихрена, но всё равно живой весь и улыбается. — Ну что, голова дурная, придумал уже, как косячить будешь? Костя коленкой ему в плечо слегка бьет, пока мимо пытается пробраться на законное место, закинув рюкзак в отсек над головой. — Придумал, тебя прибью до матча, чтобы наш лучший бомбардир выйти не смог, — у Кости за пару часов без разговоров, от холода и недосыпа голос еле громче шёпота, но Федя всё равно слышит и хрипло смеётся. — Не, я тебе так просто не дамся. Весь взлёт Федя болтает без умолку, у него язык от усталости и желания поспать заплетается, но всё равно продолжает про новую серию Доктора Кто ему рассказывать, ну Костя, посмотри уже, я не могу тебе рассказывать, если ты ничего не понимаешь. А Костя и понимает, что Чалов делает, знает уже этот ритуал за столько лет, но всё равно ведётся и не замечает, как они взлетают, и страха совсем не испытывает, а Федя, довольно скоро расслабившись, засыпает прямо посреди предложения, чуть приоткрыв рот. Перед матчем, когда Игорь заканчивает говорить и настраивать их на игру, Федя встаёт со скамейки первым, крепко хватает Костю за плечо, наклоняется и едва заметно целует его прямо в макушку. Костя поднимает голову, улыбается и шепчет пожелание удачи. И на поле он выходит уже совсем без волнения, не может вспомнить, почему так сильно переживал, когда мяч оказывается в ногах, а сбоку несётся Модрич, и в голове только играем-играем-играем. И выигрывают они благодаря голу Феди, единственному, под конец первого тайма. — Даже повода не даёшь тебя кинуть, — шутит Костя в дикой атмосфере праздника. — Ты тоже вроде не накосячил, — Федя закидывает ему руку на плечи и прижимает к себе, — я тобой горжусь. И весь Сантьяго Барнабеу можно одной Костиной улыбкой осветить. Разговор второй, про бытовуху и дурацкие привычки. Костя снова не спит всю ночь и встречает Федю в аэропорту со страшной усталостью, взъерошенной свежестриженной чёлкой и рюкзаком с эмблемой ЦСКА наперевес. У него в руках посадочный талон на самолёт до островов, загранпаспорт и ледяной фраппучино. Федя чуть более энергичный, видно, успел нормально поспать, сдаёт багаж и шутит про то, что Костя даже на отдыхе с ЦСКА не расстаётся. Они как-то случайно летят в отпуск вдвоём: за последнюю неделю и Ваня, и Ахмет умудряются полностью перекроить свои планы на Новый Год, но Федя с Костей от этого не собираются отказываться от пары недель на море и Нового Года в кругу семьи, так что всё равно уматывают на Мальдивы. Федя все полчаса взлёта тыкает Костю в бок, заставляя слушать саксофон в очередном джазовом треке, который так ему понравился, а потом как-то ласково убирает чёлку с глаз, пока Костю всё-таки морит сон, и они летят почти восемь часов, семь с половиной из которых Костя спит. В отель они приезжают к девяти вечера по местному времени, Кучаев с полузакрытыми глазами спотыкается на пороге их совместной комнаты, показывает Феде язык, когда тот пытается утащить его посмотреть на вечерний пляж, буквально выползает из своих штанов и тут же засыпает на мягких простынях. Наутро его вещи разобраны по полкам шкафа, солнце слепит глаза из-за незатянутых штор, часы в телефоне показывают полдевятого утра, Федя толкает его в плечо и заполошно тянет на завтрак. У них впереди две недели только моря и тепла, но Чалов вечно куда-то торопится, встаёт раньше всех и бежит-бежит-бежит. Костя плетётся сзади, потирая глаза кулаками, быстро чистит зубы и совсем не чувствует себя свежее, зато к его приходу в зал на завтрак Федя уже положил ему в тарелку три вида хлопьев, заварил зелёный чай послаще и сидит уминает банан. Костя после чашки чая даже готов выйти в мир. Несмотря на то, что они знакомы уже больше трёх лет, вместе играют в клубе, постоянно ездят на сборы и летают в другие города и страны, в одном номере Костя с Федей ещё ни разу не жили. В этот раз они не заморачиваются: комната у них в небольшом трёхзвёздочном отеле, где нет своего бассейна, зато до океана рукой подать, да пляж тихий-тихий совсем рядом. Они на третью же ночь сдвигают кровати и допоздна смотрят сериалы и видео на YouTube, а потом по утрам Костя только мурчит что-то из-под одеяла, пока незаконно бодрый Федя пытается вытащить его на свет божий, ну до десяти же завтрак, Кость, вставай, не успеешь. Костя почти всегда встаёт — с трудом и ворчанием, но однажды Федя тащит ему яичницу с беконом прямо в постель, ставит рядом чай и почти набрасывается на него сверху с щекоткой, чтобы поднять, наконец, с кровати. Костя жуёт в то утро сырный круассан и смотрит на Федю, который во все щёки надувает себе красно-синие нарукавники, потому что плавать не умеет, но очень хочет. Наверное, думает Кучаев, я больше никогда так не влюблюсь. — Федь, — у Кости изо рта крошки выпадают, он хмурится и стряхивает их на пол. Федя с надутыми щеками, полускрывшись за нарукавником, смотрит на него укоризненно, а потом вопросительно поднимает брови, — а чего ты плавать-то не научишься? — Да как-то не до того всё, — пожимает плечами, мастерски закрывая клапан. Опускает глаза и дёргает подбородком. — Хочешь, я тебя научу? — Издеваться будешь? — Чалов глаза щурит, будто не верит, что Костя просто так предлагает. — Не буду, честно, — Костя поднимает руки в примирительном жесте, размахивая круассаном прямо над белыми простынями, — просто хочу, чтобы ты нормально плавал, а не с этим ужасом, приятнее же так. Федя в ответ морщится: — Ну давай попробуем, только ради Бога, перестань крошки раскидывать, — Костя тут же неловко тушуется и кладёт недоеденный круассан на тарелку на тумбочке. На пляж они выбираются спустя полчаса: Костя весь растрёпанный, не нашедший в себе силы привести уже успевшие выгореть пряди в порядок, а Федя с нарукавниками подмышкой и сумкой с фруктами, которыми они объедаются здесь постоянно. Чалов не сразу решается отдаться в Костины руки, который сам хоть и плавает с детства, но ещё никогда никого не учил. От метода «брось Федю в воду, пусть выплывает» они отказались сразу — Федя с широкими от ужаса глазами, что кого-то действительно так учат плавать, а Костя, потому что не придумал, как это осуществить — на пляже нет никаких обрывов, откуда сразу можно прыгать в глубину. Поэтому тренироваться они начинают постепенно, давая Феде привыкнуть к воде и к глубине, к отсутствию дна под ногами и ощущения уверенности в нарукавниках. Костя стабильно держит руку на Фединой груди, периодически пиная под водой по голени, чтобы не забывал двигать ногами, рассказывает, как увереннее держаться на поверхности и какие движения нужно совершать, хотя бы для начала. Федя быстро краснеет под солнечными лучами, упорно продолжая хлебать ртом воду, но не сдаётся и по заветам дедушки учится-учится-учится. К концу отдыха он уже играючи тянет Костю под воду у самых буйков, не замечая, что уже метров десять как дна они не чувствуют. Костя весь отдых узнаёт о лучшем друге что-то новое. Например, его вечные ранние подъёмы на выездах — это не просто желание посмотреть новый город, это стиль жизни. Федя просто всегда встаёт рано и почему-то считает, что Костя тоже должен вставать рано вместе с ним. Костя каждое утро только бурчит, кидается в друга мягкими тапочками и лежит в кровати до последнего, заставляя Федю отрабатывать свою дурацкую привычку завтраком в постель и каждый раз удивляясь, как хорошо он угадывает ровно то, чего сегодня Косте хочется. Правда, в момент, когда Костя начинает есть, наступает Федина очередь хмуриться и ворчать: не разбрасывай крошки, не пей чай над белыми простынями, скидывай кожуру от банана сразу в тарелку, а не на тумбочку. Кучаев над этим даже не задумывается: можно же убрать потом, но Федя вечно недовольно смотрит и скрещивает руки, так что приходится слушаться. Они продолжают перебрасываться бесячими привычками: Костя не закручивает крышечку у зубной пасты и оставляет тапочки посреди прохода, а Федя забывает закрывать дверцы шкафчиков и оставляет полотенце сушиться на дверях в ванную, забывая его оттуда убрать. Они перестают смотреть видео на Костином планшете, потому что он не может оставить сообщения непрочитанными и вечно тыкает в оповещения, закрывая приложение Ютуба, зато Федя постоянно ставит фильмы на паузу и пытается критиковать какие-то мелочи, которые Костя не замечает и предпочитает оставаться в неведении. Ещё у Феди есть привычка постоянно кричать что-то из ванной, когда его совсем не слышно из-за шума воды, но он хотя бы, как Костя, не выходит в номер с мокрыми ногами, оставляя на полу следы от ступней. В какой-то момент они даже почти ругаются, когда Федино полотенце соскальзывает с двери прямо Косте на голову, но у Феди отросшие кудряшки, которые здесь негде подстричь, и в них попадают лучи солнца из окна, и сегодня Костя даже выспался, потому что его друг утром выходил из номера чуть ли не на цыпочках, так что у Кучаева просто не хватает моральных сил долго на него злиться. Он дотрагивается ногой до лежащего на другом конце кровати Феди и протягивает кусок маракуйи в качестве примирения, правда тут же получая подзатыльника, потому что из маракуйи течёт сок, который может попасть на кровать. — Кость. — Мм? — у них последний вечер отдыха, они сидят в тени деревьев и жуют купленных на рынке вареных раков. — А как думаешь, бытовуха быстро убивает отношения? Привычки там дурацкие, — Костя от такого вопроса удивлённо поднимает брови и откладывает клешню, которую до этого пристально рассматривал. — Думаю, она вносит в отношения определённую прелесть. — Это как? — Федя смотрит куда-то вдаль и только хмурится немного, когда задаёт вопрос. — Ну бесит тебя, что человек кружки по дому везде оставляет, зато если бы вы вместе не жили, ты бы, может, и не узнал, что он готовит лучшую яичницу в мире, — Костя неосознанно использует мужские местоимения, спохватываясь только, когда уже поздно, но Федя, кажется, не замечает. — Это поначалу так, вкусные яичницы и сам кайф от совместного жилья все привычки дурацкие перебивают, а потом? Спустя год, два? Костя только пожимает плечами: — Живут же, например, мои родители вместе до сих пор, не убили друг друга. Мама, знаешь, как на папу за носки посреди спальни орёт? Но ничего, носки ей любовь не отбили. По-разному у всех, это же отношения, над ними нельзя просто так перестать работать, когда свадьба проходит или квартира совместная появляется. Федя в ответ хмыкает и больше ничего не говорит. В последний день отдыха Чалов настолько уверенно чувствует себя в воде, что они позволяют себе прыгать с плеч друг друга прямо в глубину. А на берегу Костя захватывает то самое Федино полотенце, которое все две недели у них на двери в ванную висело, и шутливо нападает на друга, растирая его кудри. В этот момент он впервые осознаёт, что в Федю он влюблён полностью: не только в его «я тобой горжусь» и «завяжи шарф, холодно же», но и в полотенце на двери, не только в его завтраки в постель и «да порвём мы этот Зенит», но и в незакрытые шкафчики, не только в ответы на его сообщения с мемами в два ночи, но и в комментарии цвета носков Макэвоя в фильмах про Людей Икс. В холодную Москву Костя возвращается с тёплым сердцем. Разговор третий, про желания и Новый Год. Рязань встречает Костю 30 декабря неожиданно холодной зимой, пронизывающим ветром, крупными хлопьями снега в лицо и радостной маминой улыбкой. Он приезжает на поезде с совсем небольшим рюкзаком и ненадолго, но ему встретить Новый Год с родителями — важнее всего, так что когда возвращается в свою родную детскую комнату, все вещи тут же по полкам раскладывает, будто насовсем приехал. У мамы холодильник уже полон еды, она ругается на Костю и мужа, чтобы не лапали, на праздник. Костя смеется и хрустит сладкими сухарями под Карнавал по телевизору. В телефоне смски от Феди: тот жалуется на то, что снова зима пришла неожиданно, вся Москва в снегу, проехать без пробок — нереально. Костя машину оставил в столице, таскается за отцом, чтобы тот его по Рязани если что возил, не в маршрутку же садиться. У Кости Новый Год — свято семейный праздник. Мама с самого утра бегает и копошится, Костя помочь пытается, но кажется, что только мешается. Отец его в процесс предпочитает не вмешиваться, но умудряется избегать женского гнева за безделие, заставляя Костю таскать стол из комнаты в комнату, а вместе с ним стулья и тяжелые блюда с едой. К девяти вечера они втроём уже открывают бутылку игристого и под смех Киркорова ностальгируют о прошедшем годе. У мамы слёзы на глазах, когда она упоминает Костину травму, и тот пытается отшутиться, но её рука на его ладони и папино «ты молодец, парень» почти вызывают слёзы и у него: от нежности, любви и общих семейных эмоций. Костя по родителям и правда скучает, каждый день, ему привычнее, чтобы они были рядом. Чтобы как в детстве коленки зелёнкой смазать и побежать дальше, а не как сейчас — операция и полгода вылета, а потом сражайся-борись за место в старте с парнями, которые ещё моложе, чем сам Костя, хотя тому и 21 года нет. Под бой курантов Костя сжигает бумажку с желанием и выпивает весь бокал шампанского разом. Мамин хитрый взгляд от него не ускользает, но он все равно скрывает от родителей, что загадал. В час он уже лежит в кровати и водит стопой по стене, разводя пальцы на ногах. Не самое увлекательное занятие, но энергии на большее ему не хватает, а спать как-то не клонит. Звонок раздаётся, когда большим пальцем ноги Костя очерчивает лепесток на узоре обоев, на экране показывающий язык Чалов, и у Кучаева улыбка как-то сама собой. — Ммм, — мычит он в трубку вместо «Алло». — И тебе привет, — Федька тоже весь сонный: у них круглый год режим, так что даже в новогоднюю ночь дожить до полуночи — не самая простая задача, — как там в 2019? — Скучновато пока. Не могу понять, хочу ли спать. — Вот и у меня так же, — а потом они молчат в трубку почти целых три минуты, и Костя продолжает обводить цветочки на обоях. Он слышит Федино дыхание, его собственное немного сбивается, так что он переворачивается набок и кладёт телефон на подушку рядом с головой. — Кость? — Федя прерывает тишину, и Кучаев в ответ только мычит. Ему как-то тепло и приятно, он бы так остался на всю жизнь, разве что Федю бы из телефона вытащил, да рядом положил, — а ты загадывал желания в детстве под куранты? — Загадывал, конечно, — Костя удивляется неуверенному тону друга, но отвечает тут же, — и сейчас загадываю, каждый год. Бумажку сжигаю, в шампанское, всё такое. Кучаев слышит в трубке шуршание, а голос у Феди внезапно оживляется: — И я загадываю до сих пор! А Хосон говорит, что детский сад. — Нашёл кого слушать, — Костя фыркает, закрывая глаза и одной рукой расправляя одеяло, — у Хосона самого детство в заднице играет. — А что ты в детстве загадывал? — Федя с темы не соскальзывает, спрашивает с неподдельным и живым интересом, у Кости даже энергия на разговор появляется. — Да что в детстве загадывают, игрушки всякие, оценок получше, да в футбол бы хорошо поиграть, — он одной рукой снимает домашнюю футболку и укладывается покомфортнее на подушку, — а ты? — И я, — Федя отвечает и молчит ещё с минуту. Костя не понимает, к чему этот разговор и для чего все эти вопросы, но Федин голос — как идеальное дополнение и без того идеального вечера, — Кость? — Ммм? — и что ему против этого «Кость»? Он за этим «Кость», кажется, на край света, или в Москву пешком, прямо так, без футболки, в домашних шортах на голое тело и босиком. — А что ты сегодня загадал? — и Костя не знает, что ответить. Он хотел загадать возвращение в основной состав, хотел загадать чемпионство, Лигу Европы, Лигу Чемпионов в следующем году, хотел загадать родителей поближе, чтобы травм больше не было, да в конце концов, чтобы просто всё хорошо было. На бумажке почему-то оказалось грустное «Федя», а в душе кошки скребут, потому что Федя же не игрушка, чтобы его загадывать, он человек, в конце концов, и если дружат, то дружат. Но писать просто «любовь» или «счастье» не хотелось, потому что у него сейчас любовь и счастье на семьдесят процентов — это Федя, а уже потом все остальное, но всегда рядом. Так что он не знает, что ответить. — Если я скажу, не сбудется же, — хрипло-хрипло, почти в подушку. — А я загадал, чтобы у тебя всё хорошо было, — внезапно говорит Федя, — но ты не думай, что я это только ради тебя, просто подумал, что у меня-то тоже совсем всё хорошо будет, если ещё и ты рядом где-то бегать будешь да шорты свои задирать вечно. Костя отпускает край домашних шорт, которые неосознанно по привычке тянул вверх, и усмехается: — Ну вот что ты наделал? Не сбудется же теперь. — А я на твои плечи перевесил ответственность, — Костя даже через телефонную трубку знает, что Федя хмурится. Он тянется рукой до ночника и выключает его, погружая комнату в полную темноту, укрывается одеялом почти полностью с головой, оставляя совсем немного открытого пространства, чтобы дышать и продолжать говорить в телефон, всё также лежащий рядом на подушке. Федя на громкой связи, но совсем тихо, чтобы не услышали родители, а теперь не услышит вообще никто дальше Костиного одеяла. Обстановка кажется какой-то чересчур интимной для простого разговора по телефону, но Косте всё равно. Он закрывает глаза и улыбается сам себе. — Кость, только ты исполни моё желание, ладно? Ну чтобы всё хорошо было, — Федин голос — почти шёпот. — Только если ты моё исполнишь, — Костя тоже на шёпот переходит. — Какое? — Я тебя загадал, — оговаривается случайно, но быстро исправляется, — ну, чтобы у тебя всё хорошо было. Зачем мне по полю бегать-то, раз тебя там нет? Кто забивать-то будет? — Жама будет, — у Феди улыбка наверняка широкая-преширокая, Костина любимая. — Жама будет, — в ответ кивает, хоть его и не видно, — но ты всё равно рядом где-нибудь ошивайся, приятнее мне будет. — Ладно, так и быть. Желание за желание. — Желание за желание. Костя снова почти засыпает в тихой паузе, когда Федя прерывает молчание: — Я мандаринами объелся на весь год, — и Костин смешок во весь голос едва не будит его родителей. — У нас ещё огромная чашка оливье в холодильнике, а я на него уже смотреть не могу, — жалуется он, — а мама голову открутит, если выбросить придётся. Так что как вернусь в Москву, буду отрабатывать лишний вес. Тебе от мандаринов хотя бы в зале часами не нужно будет сидеть. Они разговаривают ещё почти двадцать минут, обмениваясь глупыми шутками и историями про Новый Год и детство, строя планы на будущие месяцы и жалуясь на короткий отпуск. Костю все-таки уматывает в сон в очередную тихую паузу, и он даже не двигается, чтобы отключить телефон, и вина его даже не накрывает, что оставляет Федю одного, тот уже сам языком еле ворочает. Последняя мысль перед сном — о том, что так бы каждый вечер. — Кость? — тихо в телефон, — Кость, ты спишь? Ну и ладно, спи. Спокойной ночи. Разговор четвёртый, о важных людях и первых разах. На десятый день зимних сборов Косте не хочется ничего, кроме как вернуться в детскую кровать и неделю лежать там, чтобы его никто не трогал, не произносил слов «футбол», «мяч», «игра» и «вперед». Вместо этого он пялится в стену своего номера в отеле, полчаса назад вернувшись с вечерней тренировки, и не может найти в себе сил сходить даже в душ, не то что пойти на ужин. Потная майка неприятно липнет к коже, нога чешется где-то совсем близко к бедру и хочется вылезти и из этой одежды, и из этой кожи. Костя бы с радостью пошёл в душ, но его занял Федя. Они как-то незаметно пользовались номерами друг друга и почти всегда были рядом, даже ночевали иногда вместе, развалившись на разных концах огромной кровати то в одном номере, то в другом. Сейчас Костя, пожалуй, впервые этому не рад, потому что помыться хочется уже очень сильно, в его душе Федя, а от номера друга ключа у него нет, так что приходится томительно ждать, пялясь в стену. Он решает всё-таки стянуть с себя липкую футболку, а за ней и шорты. Хочется раздеться полностью, но Чалов вот-вот вернётся, и хоть они друг друга голыми видели сотни раз, раздевалка после матча или тренировки и уединённость одного номера — совсем разные вещи, так что он остаётся в чёрных боксерах и ложится обратно на застеленную постель. У Феди на сегодняшний вечер, похоже, планы иные, потому что из душа он выходит в одном только полотенце, держа грязную одежду в одной руке, а чистые трусы — в другой. У Кости взгляд внезапно цепляется за его ключицу, где одна едва заметная капля воды стекает вниз. — Кость? Стекает сначала по ключице, чуть попадая в ложбинку, а потом по груди, мимо соска. — Ко-ость? По выпирающим рёбрам, которые сосчитать можно, не напрягаясь, Федька хоть и подтянутый, но худющий-худющий. — Кость, ты в порядке? Ниже и ниже, по талии и тазобедренной косточке, которую видно из-под полотенца, которая судя по всему невероятно острая, но взгляд притягивает. — Костян, ты чего? Скрывается под белой тканью, и Костя резко встряхивает головой, поднимая взгляд. У Феди обеспокоенное лицо, брови вскинуты и уголки губ вниз, а Кучаев резко осознаёт свою ошибку, когда чувствует напряжение внизу живота, а закрыться нечем — остался в одних боксерах, даже шорты подальше откинул. — Всё в порядке, устал просто! — вскакивает и рвётся к шкафу, хватает оттуда полотенце и пятится в душ, оставляя обескураженного Федю в одиночестве, — не уходи без меня на ужин, скоро вернусь. Душ он принимает ледяной. *** На третью неделю сборов Косте с футболом завязать хочется окончательно, настолько сложно ему даются ежедневные двойные тренировки. У них вся команда в таких ощущениях: после приятного отпуска резкая перемена и толчок в работу заставляют организм чудить. Костя уже второй день на щадящих тренировках, потому что колено ноет, будто с операции две недели прошло, а не восемь месяцев, но щадящие тренировки — это только название такое, потому что на самом деле это монотонные упражнения, никакой игры, только прыгай с ноги на ногу, со степа на степ, со стойки на стойку. Уже поскорее хочется снова ощутить настоящую игру, но контрольные матчи у них только на вторых сборах, а пока тренировки-тренировки-тренировки, даже двусторонки не каждый день ставят. Косте никогда даже в голову не приходило, что он может перегореть или перестать любить футбол, но предыдущий год выдался невероятно сложным, а следующий совсем не обещает быть проще. — Болит? Федя, разморённый тренировкой (ему-то сегодня удалось поиграть), душем и ужином, лежит рядом с ним и лениво листает ленту в телефоне, отвлекаясь только на редкие смешные фотки, тут же показывая их Косте. А тут внезапно заметил Костино нахмурившееся лицо, тут же нахохлился и заволновался, тыкая в коленку. — Уже нет, — правда, не болит, но чувствуется как-то по-особенному, всегда даёт о себе знать. — Хочешь, массаж сделаю? — Федя поднимается на локтях и тянется к Костиным ногам, не дожидаясь ответа, садится и закидывает их себе на колени, тут же начиная ладонями водить по икрам. У них в команде три массажиста и все высокого класса, Костя знает, он за время реабилитации бывал у них чаще, чем вся команда вместе взятая, но Федины руки как-то приятнее и теплее ощущаются, хоть он и не делает толком ничего, только сжимает иногда, да трёт усердно. — На курсы по массажу записаться не хочешь? Будет чем заняться, как карьеру закончишь. — Да ну, лапать ещё чужие ноги, не хочу, — Федя смешно морщится, а у самого руки на Костиной коленке, пальцами по ней аккуратно стучит, будто проверяет что-то, а потом резко улыбается и щекочет прямо под чашечкой. Костя смеется и ногу вырывает, почти проезжаясь ступней по Фединой подбородку. Тот заваливается рядом на подушку. — Кость, — подаёт голос спустя минуту, — а ты девственник? Костя давится воздухом и отчаянно краснеет. — Что это за вопрос такой? — Просто в голову пришло, — Федя жмёт плечами, — так что? — Ну, допустим, и что с того? — Костя хорохорится и ведёт двумя руками по растрепавшейся чёлке. — Да не бесись ты так. Как думаешь, важно, чтобы первый раз с кем-то правильным был? Не просто так, а по любви и всё такое? Кучаев задумчиво мычит. Ему, на самом деле, в целом и по жизни не очень важно. Конечно, не с первым встречным, но и ждать до замужества да клясться в великой любви ему для близости совсем не нужно. Но он в какой-то дурацкой западне: с одной стороны, и правда ведь неважно, а вот с другой — в Федю он влюблен бесповоротно и без пути назад, так что больше никого он и не хочет, тут уж не до раздумий — так получается. Костя и пытался найти себе девушку или даже парня, ещё в Москве знакомился, ходил по каким-то людным местам, постоянно таская за собой Никиту Чернова, чтобы тот если что, помог, даже аккаунт себе на Тиндере завёл, прости Господи. Но никого больше так и не захотел, потому что каждый раз, когда ему кажется, что всё, любовь прошла и Федя снова просто друг, Федя улыбается, или чёлку его откидывает своими пальцами, или коленки ему трёт или вот — про девственность спрашивает. Так что у Кости и выбора-то нет, важно или неважно, но хочет он только Федю, уже почти год как. — Не знаю, — говорит он в ответ, — наверное, важно. Не до брака ждать, конечно, но и не на первую ночь знакомства, знаешь. — И мне важно, — Костя слышит, как у Феди поджимаются губы, — я вот не девственник. Но думаю, лучше бы был. — Почему? — не хочет думать о Феде и какой-нибудь девушке, пусть и даже очень хорошей. Ему, конечно, хочется, чтобы лучший друг был счастлив, пусть и даже без него, но пока он счастлив и без кого-то другого, жить Косте как-то проще. — Просто так. Хочется, чтобы всё-таки кто-то важный в жизни был. Правильный, что ли. — И что, жалеешь теперь? — Не жалею. Но поменял бы, если б мог, — Костя снова только задумчиво мычит, а Федя продолжает, — это странно, что ты девственник. Ты красивый и хороший. — Да я вообще самый лучший, — Кучаев только рад, что они оба сейчас на спинах лежат, да в потолок смотрят, потому что Федя не видит его красных щёк, — но ты же сам говоришь. Нужно, чтобы кто-то правильный был, так или иначе. Федя внезапно подрывается на локтях и его лицо оказывается прямо над Костиным, закрывая вид на казавшийся до этого увлекательным потолок. Чалов напряжённо смотрит прямо в глаза, чуть улыбаясь, опираясь на ладонь в нескольких сантиметрах от кучаевского плеча. — Кость? — М-м? — Федя улыбается, и Костя внезапно подаётся порыву и тыкает пальцем прямо в его ямочку, глухо хихикая. Чалов роняет голову ему на грудь, утыкаясь лбом куда-то рядом с сердцем, и Кучаев обнимает его за шею, зарываясь пальцами в короткие кудри на макушке. Ему очень тепло и приятно, несмотря на то, что Федя совсем обнаглел и улёгся к нему на грудь абсолютно свободно. — Останешься? — слышит шёпот снизу и кивает, утыкаясь подбородком в Федину голову. — Да останусь, ты ж разлёгся на мне. Разговор пятый, о детях и… У Жоры рожает жена. К этому оказываются не готовы все, включая самого Жору, который в момент, когда Диана сообщает ему об этом по телефону, вдруг начинает бегать по футбольному полю, размахивая руками и не зная, куда податься. Виктор Михайлович, который и так всю последнюю неделю для Щенникова делал исключения, разрешая ему таскать на тренировки телефон, проявляет чудеса понимания и терпения и отпускает бедного парня в больницу, помогая ему прийти в себя и начать хотя бы нормально дышать по пути. Тренировка прерывается и все сгребаются в кучку обсуждать будущее пополнение в семействе. — Это так круто! — Арнор почему-то оказывается самым активным во всём разговоре, — интересно, а Жора разрешит нам с ней нянчиться? О том, что родится девочка, вся команда знала уже несколько месяцев, с тех самых пор, как Щенников притащил на тренировку снимки с УЗИ и хвастался ими каждому, кто имел удовольствие пройти рядом с ним. Костя тогда за Жору безмерно радовался, потому что хоть сам о детях никогда и не думал и особо не хотел, будущий папаша выглядел настолько счастливым, что не чувствовать того же самого было невозможно. — А ты реально что ли понянчиться хочешь? — спрашивает у Арнора Яка, удивлённо вскинув брови. — Конечно, хочу! — успевает ответить тот, когда их прерывает тренер, и занятие возобновляется. *** Всю следующую неделю Жора абсолютно невыносимо счастлив. У Кости иногда даже скулы сводит от улыбок, потому Щенников во всю их общую жизнь свою радость неимоверную привносит, так что шуток и смеха в команде становится в разы больше, общий дух как-то невообразимо вверх взлетает, тем более, что в чемпионате они уже шестой матч без поражений проводят, вот-вот на первое место выйдут. Жора притаскивает фотки дочери, хвастается её и своими успехами (сегодня, говорит, почти не проснулась ночью, два раза всего, и то очень тихо, а я Диане помогал, сам подгузники менял!), так что Костя проникается атмосферой и начинает улыбаться всем вокруг, а особенно проходящим мимо детям, так что их родители, наверное, думают, что он сумасшедший. — Федь? — они сидят у Кости и играют уже третий матч в Фифу подряд. Костя не планировал провести сегодняшний вечер с Чаловым вдвоём, но Жама как-то технично слился, да так, что они и не поняли причину, Хосонов с девушкой своей, а Гоша вообще заболел и из дома не выходил. Так что Костя своим Миланом третий раз подряд обыгрывает Федину Барселону, на что тот только недовольно фырчит и на кнопки давит с удвоенной силой. — Кость? — А ты сам детей хочешь? У Кости на детях какой-то сдвиг по фазе, он уже сам почти готов ехать с Арнором и нянчить Жорину Алису, чтобы только на руках крошечного человечка подержать и убедиться, что такие маленькие ручки и правда бывают. Федя в ответ пожимает плечами, пытаясь вывести Месси на ударную позицию. — Да не задумывался как-то, — говорит, — может, и хочу, но как-нибудь потом. — Ну понятно, что не сейчас, — Костя отбивается от Фединой атаки, — потом как-нибудь, как женишься. — Не знаю, не думал. С любимым человеком бы время сначала провести, узнать друг друга, всё такое. Может, мне и не захочется ничего менять, навсегда вдвоём остаться. Костя о таком даже не задумывался. Он всю эту неделю о детях думал как об общем концепте, о чём-то абстрактном и непонятном, но от этих слов Феди его замыкает: а хочет ли он детей на самом деле? Он в Федю влюблён уже больше года, они постоянно вместе, неразрывно, как сиамские близнецы, бедром к бедру, везде друг за другом и друг для друга. Он хочет так всегда: ему одновременно безмерно мало, потому что Федю хочется всего, и безмерно много, потому что ему не верится, что даже столько у него сейчас есть. Что Чалов здесь, рубится с ним в приставку, матерится, когда пропускает голы и джойстиками кидается. Что он рядом с ним был весь прошлый год — худший год в его жизни, что не бросил, когда травма была, поддерживал, на процедуры все с ним ходил, когда успевал, мази нужные таскал и с костылями помогал. Что потом помог собраться с силами и начать играть, как раньше, даже лучше. Что на все Костины «я не могу» у него всегда «я в тебя верю», на все «меня недостаточно» всегда «я тобой горжусь», на все «без меня лучше» всегда «без тебя никак». И Косте всегда было достаточно, правда, достаточно, он хотел большего, но ему было достаточно и того, что есть. Но не сейчас. Сейчас, когда Федя говорит о любимом человеке — не жене и девушке — человеке, когда говорит, что хочет кого-то узнать и с кем-то быть вдвоём, Косте вдруг хочется всего. Хочется всего и сразу, чтобы это с ним — вдвоём, чтобы это с ним — навсегда, чтобы это с ним — остаться. У него перед глазами внезапно Федины пальцы щёлкают, и он понимает, что играть перестал и даже гол успел пропустить, что пялится на Федю уже чёрт знает сколько времени, что больше он так не может. — Кость? — Чалов близко-близко, смотрит напряжённо, не понимает, с чего это друг остолбенел внезапно. А Костя джойстик отбрасывает, разворачивается и резко хватает Федю за шею, притягивая к себе, и губы на губах, сам не понимает, что творит, но следует желаниям неотрывно. Целует горячо и жестко, нетерпеливо, прикусывает нижнюю губу, языком проводит по зубам, и какой-то задней мыслью осознаёт, что его не отталкивают, а активно отвечают. Рука в Фединых волосах, которые тот только-только подстриг, так что они непривычно короткие, а вторая на талии, чтобы ближе-ближе-ближе, Костя чувствует горячие ладони на своём теле, одну на лопатке, а вторую на щеке, и резко ему перестаёт хватать кислорода, так что он отрывается от Феди, пытается отстраниться и чувствует, как тот будто на автомате движется вперёд, за Костей и его губами. У Кости глаза широко распахнуты и грудь вздымается глубокими вдохами, Федя весь красный и глаза не открывает, только дышит часто-часто, будто стометровку пробежал. Они руки друг на друге держат и не знают, что делать, пока Чалов резко не выдыхает «ещё» и остервенело нападает на Костю, заваливая того на диван на спину и целуя-целуя-целуя. Трогают друг друга, где только могут дотянуться, Федя под футболкой гладит чужие плечи и живот, Костя вцепился в лопатки и не отпускает, потому что вдруг так отчаянно мало и хочется больше-больше-больше, — Кость? — шепчет в губы, едва оторвавшись, и Кучаев в ответ только в поцелуй недовольно мычит, — я не могу остановиться, — расстояния между ними миллиметры и секунды, — Кость, останови меня сам. — Не останавливайся.