Когда ты улыбаешься

Сколько мне ждать, когда ты успокоишься? Внимание твое — это моя утопия.

  Она говорит Генри не связываться с Белфри. Говорит, что эта семья насквозь прогнившая, самая чёрствая и корыстная в Гиперион Хайтс. Об этом знают все, каждый в районе Сиэтла. И все держатся от них подальше.   Но Генри её не слушает.   Она советует Генри избегать Айви Белфри. Эта девушка одним своим видом не внушает никакого доверия. Да у неё на лбу написано «я сука». Даже несмотря на миловидное лицо и стройную фигуру. Даже несмотря на приятный голос и красивую улыбку. Дьявольски красивую улыбку.   Но Генри игнорирует её совет.   Она намекает Генри, что больше пить не стоит. Пора закругляться. Его лицо красное, а волосы растрёпаны, язык заплетается, а губы растянуты в глупой улыбке.   Но Генри не обращает на её намёки внимание и просит ещё по стопочке. Себе и Айви Белфри.   Она умоляет Генри не садиться вместе с Айви в такси. Умоляет сквозь пьяный хохот дьявола с красивой улыбкой и хитрыми карими глазами. Потому что, если он сядет, обратного пути не будет. Потому что Белфри разобьёт ему сердце точно так же, как уже сделала это с другими.   Но Генри в полусонном состоянии плюхается в такси и хрипло смеётся, потому что неуклюже приземляется на колени уже устроившейся на заднем сидении Айви. Она смеётся вместе с ним и, начав поглаживать его по запутанным волосам, поднимает взгляд.   Хитрый карий встречается с глубоким карим.   Она не успевает ничего больше сказать Генри, как дверь такси захлопывается и он уезжает вместе с сущим дьяволом в неизвестном направлении. С её губ срывается отчаянный вздох, но ей не хочется думать, что причиняет боль больше всего. То, что он не послушал её и уехал с Айви, или то, что Айви… она… да пошла она к чёрту!   На утро она ждёт возвращения Генри в бар. Но он приходит только после обеда. Он садится на своё излюбленное место за барной стойкой, просит у неё стаканчик прохладной воды и бормочет, что очень болит голова. Она заботливо даёт вместе с водой таблетку и не сразу задаёт интересующий её вопрос — терпеливо ждёт, когда Генри запьёт своё похмелье проверенным средством.   На самом деле, нет, ей не интересно, что произошло у Генри с Айви дальше, после того, как они уехали на такси. Совсем не интересно. Но она спрашивает. И сильно сжимает пальцами поверхность барной стойки.   Генри усмехается, вроде бы самодовольно, как ей кажется, от чего побелевшие пальцы уже почти оставляют следы на стойке. Прежде чем ответить, он осушает стакан до конца и начинает пялиться на опустевшее дно.   — Мы переспали. Она была прекрасна.   Пальцы соскальзывают, и она начинает сжимать их в кулаки. Максимально сильно, насколько способна. И пытается подавить в голове мысли, которые всплывают картинками с изображением стройного обнажённого тела Айви Белфри и двигающегося над ним Генри.   Её тошнит, будто не Генри вчера выпил всю бутылку водки, а она. Будто не он переспал на пьяную голову с сущим дьяволом, а она. Будто не он в восторге от Белфри, а она.   Она не успевает ничего ответить, точнее, просто не может, потому что концентрирует весь свой гнев в руках, чтобы не ляпнуть лишнего. Генри не при чём — повторяет она себе. Генри не виноват. Он не знает. Никто не знает. Поэтому он сам продолжает свою мысль, не замечая перемены настроения Рони. А она не замечает, как меняется его интонация на более грустную:   — Но утром её уже не было…   «Естественно», — почти вырывается с губ, но она сильно стискивает их, сжимает в тонкую полоску и прячет взгляд — опускает его куда-то на пол. Смотрит на свои грязные сапоги. Забыла вчера почистить. Плевать.   А Генри продолжает говорить. О том, какой Айви была милой вчера вечером. Как она улыбалась ему и смеялась над его глупыми неловкими шутками, потому что он сильно нервничал. Как сама предложила поехать к нему. Как она была красива той ночью. Как он, кажется, влюбился в неё…   Громкий стук кулаком о барную стойку. Кажется, это был её кулак. Но она не придаёт этому значение и выплёвывает «выметайся», не глядя на ошарашенного Генри.   — Что?..   — Проваливай, слышишь?!   Он резко подскакивает и через некоторое время она слышит, как захлопывается дверь.   Секунда… две… три… Грохот вперемешку с дребезгом стекла. Затем рык. Тишина.   Она смотрит на совсем новую бутылку виски, которая уже потеряла своё главное полезное свойство. Она её разбила. Собирает осколки, наступая ботинками на лужу с крупицами стекла. Слышит хлопок дверью. Кричит «закрыто». Дверью снова хлопают. Бросает собранное стекло в мусорное ведро и идёт через весь бар, чтобы повесить табличку «открыто» лицом к ней. И ей всё равно, что на полу теперь красуются следы от виски в виде подошвы. У стойки ноги подкашиваются, и она падает рядом с лужей, прислоняется спиной к стене, закрывает глаза.   И видит растянутые в дрянной улыбке пухлые губы и хитрый карий взгляд.   Тянется к своей заначке, достаёт бутылку без разбора и, открыв её, жадно делает несколько глотков. Горло больно и в то же время приятно обжигает. Она кривит губы, но улыбнуться так же не получается.   Она достаточно быстро теряется во времени. Бутылка наполовину полная… или, в её случае, наполовину пустая. Почти пустая, если точнее. Хлопок дверью. Она его не замечает. Всё так же сидит на полу и пустым взглядом сверлит пространство. Больше не хочется закрывать глаза и видеть причину всего, что с ней происходит. Больше не хочется видеть её. Никогда. Никогда в жизни она больше не хочет видеть её. Ни за что на свете.   Хотя бы в последний раз…   — Рони? — она вздрагивает и не сразу находит источник звука. — Какого чёрта?..   — Разве не видно, что там написано? Закрыто. Зак-ры-то, — язык заплетается, глаза не могут сфокусироваться на неминуемо приближающемся человеке.   Шаг за шагом человек всё ближе, но она не может понять, кто это. И начинает казаться, будто сейчас на неё уже наступят, как вдруг резко он останавливается. Взгляд фокусируется. Она видит чьи-то стройные ноги в красивых туфлях на высокой шпильке. Слишком знакомые, каждый грёбаный дюйм…   — С чего это у тебя закрыто? — она узнаёт это недовольное усмехающееся фырканье. Кажется, она везде его узнает. — Откуда у тебя появится прибыль, если бар закрыт?   — Всё равно не было посетителей, — отмахивается она, не желая вспоминать лишь единственного пришедшего сюда днём. — И вообще, какое твоё дело, Белфри?   Её вопрос игнорируют. В общем, как обычно.   Она видит, как к ней наклоняются, присаживаются на корточки, с несвойственной скромностью прикрыв коленями интересные места, открывающиеся благодаря короткой юбке. Следующими, на что натыкается взгляд, становятся кроваво-красные пухлые губы, скривлённые в той самой дьявольской улыбке. Чёрт возьми…   — Зачем пришла?   Та наклоняется ближе и тихо говорит:   — Проходила мимо, увидела табличку «закрыто», стало интересно, почему.   Она почти задумывается о том, что прозвучавшая причина — абсолютная бессмыслица, придуманная на ходу. Почти. Но ей мешает сосредоточиться язык девушки напротив, проводящий по губам. Машинально повторяет движение. Сердце начинает стучать громче.   — С каких пор ты мной интересуешься?   — С давних, — кажется, Айви ещё приблизилась. Но, возможно, ей так только кажется. Или, что скорее всего, она сама бездумно тянется к ней. — Настолько давно, что ты даже не помнишь…   Она не выдерживает, уже осознавая, что они теперь находятся максимально близко друг к другу. Приоткрывает губы, слушает своё бешеное сердцебиение, будто она — глупый влюблённый подросток, и чуть касается чужих губ.   — Ты пьяна, — шепчут они, а она от этого только сильнее сходит с ума, чувствуя на себе дыхание той.   — Вчера тебя это не останавливало, — удивительно, но у неё получается внятно произнести это, хоть и с нотками недовольства, несправедливости, мольбы.   Снова усмехается, будто только и делает, что издевается над ней. Усмехается прямо в губы, потому что, по-видимому, даже не собирается отстраняться.   — А ты ревнуешь? Или беспокоишься за Генри? — Чужой язык проводит по её губам, она еле сдерживает стон. Голова кругом. — Помочь с выбором правильного ответа, Реджина? — она не успевает ничего понять, как её губы накрывают поцелуем. Требовательным, властным, желающим контроля. Она углубляет его и их языки соприкасаются. С губ срывается стон, руки находят хрупкие плечи, опускаются на спину, притягивают к себе. Но через мгновение Белфри отстраняется. На губах злой самодовольный оскал, когда та видит разочарование и мольбу в пьяных карих глазах напротив. — Я думаю, мальчик переживёт, если ему ещё раз разобьют сердце.   Айви встаёт и начинает уходить, и она встаёт следом, чувствуя, как её шатает.   — Зачем ты это делаешь?   Та оборачивается. Всё та же улыбка дьявола.   — А разве ты не помнишь? — наигранное удивление. — Ах, ну да, конечно, не помнишь. Ты разбила моё сердце, я разобью его — всё честно. Месть будет сладкой, Реджина.   — Что? — она теряется, совсем путаясь в мыслях и не понимая, о ком и вообще о чём идёт речь. — Кто такая Реджина? Ещё одна твоя пассия?   Бар наполняется громким смехом, холодным, злым, беспощадным, от чего у неё бегут мурашки по спине.   — Трезвей, Рони. Завтра будет сложный день.   И Айви Белфри уходит, напоследок, перед тем как закрыть за собой дверь, улыбнувшись той самой дьявольской улыбкой.   На следующее утро она не помнит ничего из их разговора. Ни о какой-то мести, ни о какой-то Реджине. Помнит только их поцелуй. И её улыбку.