***
Тору спокойно смотрел на белоснежный пейзаж, раскинувшийся перед ними — отсюда деревья были похожи на палки, голые и словно мёртвые, окутываемые чистым, белым снегом. От его дыхания вокруг него, казалось, клубился пар, когда он сунул руки в карманы своего тёплого свитера, думая, что— Ах, это выглядит так шикарно. В конце концов, Хоккайдо — зимняя страна чудес. Он улыбнулся, мягко, ему было интересно, как Така выглядел прямо сейчас — наверняка он был румяным, его щёки горячие и красные, когда он смотрел на прекрасный вид перед собой, прежде чем закричать от радости и обнять Тору, но к его удивлению — Таки не было на своём месте, когда он повернулся в ту сторону, где вокалист стоял всего несколько секунд назад. — Чт…— его глаза расширились, когда он увидел, что вокалист споткнулся и упал, прежде чем… покатится по снегу, как чёртов бочонок. — А— То—! — единственные крики, которые он услышал, до того, как его любимый свалился на мягкое одеяло из снега. Через несколько секунд Тору уже вприпрыжку бежал за катящимся Такой — чёрт возьми, склон не настолько крутой, моу! Но вокалист продолжал катиться, возможно, он был слишком шокирован и не мог использовать свой мозг или руки и ноги, чтобы остановиться — споткнувшись об свою же ногу и нырнув в снег. Блять, блять, блять— К счастью, тут не было никаких… выступающих камней или деревьев, иначе ему пришлось бы возиться с контуженным вокалистом, истекающим кровью. После, казалось бы, целой вечности, Така, наконец, остановился, всё его тело было в снегу и тряслось, а его глаза — боже, его глаза— Он выглядел, как затравленный ребёнок, готовый закричать и разреветься в любой момент, кусая свою пухлую, дрожащую губу от боли. — Т-тору-сан, — проскулил он, перекатившись на спину, боль слышалась даже в его голосе, Тору тут же опустился перед ним на колени — вау, вот это драматичная поза, он на коленях перед… возможно, тяжело раненым вокалистом…— Тору-сан— — Шш, успокойся, — сказал он, стряхивая снег с его перуанской шапки. — Ты всё ещё живой, идиот, и даже не вздумай плакать, иначе, клянусь, я— Така надулся, поднимая свои руки — которые, наверно, ужасно болели, судя по слезам на глазах его любимого — чтобы ухватиться за его свитер и притянуть ближе к себе, пока он практически не навис над вокалистом. — Н-но мне больно… Я не чувствую ног, кажется, нам придётся их отрезать или ещё что-нибудь— Тору в ужасе отстранился и достаточно больно ударил его по ногам — которые пнули его в ответ— — Придурок! Они всё ещё работают! — сказал он с облегчением, но вместо того, чтобы заплакать от того, что всё хорошо, вокалист выглядел так, будто готов разреветься от этого. — Не плачь! Я просто… я просто понесу тебя, ладно? — предложил он, надеясь, что его лицо выражало достаточно беспокойства за своего любимого — когда он гладил лицо Таки своей большой рукой в перчатке. — Давай, я буду нести тебя, поэтому не плачь, хорошо?***
Хааах… Тору пыхтел, пытаясь маневрировать среди близко растущих деревьев. Склон почти закончился, и теперь он мог разглядеть тёмный дым, поднимающийся за лесом. Мы почти на месте, подумал он, прежде чем вспомнить про вокалиста, который затих после последних сказанных им слов. «И я хотел пойти туда только потому, что ты сказал мне, что ты хочешь!» Он нахмурился в замешательстве — и немного от беспокойства, потому что притихший вокалист — пугающий Такахиро, и, что более важно, что если Така уже умер на его спине? Но он всё ещё чувствовал быстрое сердцебиение через все слои одежды, разделяющие его спину и грудь Таки, поэтому, он, вероятно, всё ещё жив. Но, в любом случае, что не так я сказал? Неужели, я задел его? Он вздохнул, когда тишина растянулась на минуты, и заговорил только тогда, когда наконец увидел силуэт дома, в котором они остановились. Чёрт возьми, он никогда не был так счастлив видеть… деревянный домик посреди заснеженных гор за всю свою жизнь. Внезапно, тяжесть на его спине перестала иметь значение — всё, о чём он мог думать — это о тёплом онсэне, расслабляющем его задеревеневшие мышцы, о еде, выпивке и о том, чтобы лечь с Такой под толстое одеяло без одежды. Может, они могли бы также целоваться и трахаться. Ах ты извращённый кусок дерьма, отчитывала Тору его совесть, твой любимый страдает, а ты тут думаешь о том, какой прекрасной, мягкой и тёплой может быть его кожа, пока вы лежите рядом друг с другом — что за херня? — Тору… Тору безмолвно взглянул на вокалиста, мечтательная, глупая улыбка появилась на его губах, заставляя Таку подозрительно посмотреть на него. — Что за хуйня с твоим лицом?! — прорычал он, крепче хватаясь за шею мужчины. — Ты снова думаешь о чём-то неприличном, а, хентай— — Ай—! — колени Тору подогнулись, когда его практически задушил вокалист. — Чёртов— Ты хочешь, чтобы мы оба упали в грёбаный снег, ты тупой— — Но это нормально. А— Крепкая хватка на его шее внезапно исчезла и, прежде чем он смог хоть как-то среагировать, Така уже наклонился вперёд, оставляя невинный поцелуй на его холодной щеке — его губы потрескались, но всё ещё были такими тёплыми на его замёрзшей коже. — Чт…— его челюсть чуть не ударилась об землю от внезапного поворота событий, глаза расширились, когда он остановился, чтобы нормально посмотреть на вокалиста, который теперь утыкался носом в плечо Тору. — За что это…? Така издавал милые, неразборчивые звуки — бормоча что-то в ткань его свитера, прежде чем Такахиро осознал, что его было… не понять из-за этого… — Это за… ну, знаешь… — он пожал плечами, смотря куда угодно, кроме ничего не понимающего лица Тору. — За то, что притащил свою задницу сюда, просто потому, что я хотел посмотреть на этот вид… я знаю, как сильно ты ненавидишь делать что-то, когда тебя заставляют, поэтому, да… Тору медленно моргнул, заставляя лицо вокалиста стремительно заливаться краской. — Но! — выпалил он в жалкой попытке спасти себя от чувства стыда под снисходительным взглядом этих больших глаз Тору. — Я всё ещё ненавижу тебя за то, что ты думал о всяких извращённых вещах! Я тут вообще-то ранен, придурок! Тору фыркнул и раздражённо покачал головой, быстрей шагая в сторону дома. Теперь он мог видеть, как Томоя и Рёта лихорадочно махали им. Тору лениво ухмыльнулся. — Ну, мы же всё равно можем трахаться, даже пока ты ранен, — сказал он обыденно. Така возмущённо вздохнул, прежде чем спрятать своё краснеющее лицо — снова — в его плече. — Извращенец. Тору искоса посмотрел на него, заметив покрасневшие уши под перуанской шапкой, после чего тепло и искренне засмеялся.