*ночные фестивали
Така посмотрел по сторонам и не увидел ничего, кроме тонны и тонны людей, бодро шагающих по своим делам. — О чём ты вообще говоришь? — спросил он, его теперь отросшие волосы подпрыгивали вокруг его лица. Тору раздражённо вздохнул и повёл его дальше по улице. — Поверь мне, Така. Я знаю, о чём говорю. — Почему ты вообще это знаешь? Тору тупо посмотрел на него. Он просто излучал этот разозлишь меня, и я брошу тебя на чёртовой станции взгляд, и Таке бы следовало следить за своим языком — но было уже поздно для этого. Он сглотнул, ожидая ответа от гитариста, который совсем не спешил— — Я погуглил, — невозмутимо сказал он, начиная идти и практически таща Такахиро за собой. Така был… ошеломлён… уже прошло столько времени с тех пор, когда они последний раз выбирались куда-то — только вдвоём, и думать о том, что Тору-сан всё ещё был так же увлечён планированием их, так называемых… дружеских прогулок, было слишком для него. Он кивнул — даже если гитарист не собирался смотреть на него — и с трудом сглотнул, быстро выкидывая все нежелательные мысли из своей головы.***
Когда они пришли на нужную улицу, их тут же встретил запах еды. Прилавок за прилавком выстроились на улице, предлагая огромное разнообразие традиционной японской уличной еды посетителям фестиваля в этом году. Запах был настолько заманчивым, и кто они такие, чтобы отказаться от возможности побаловать себя этим вечером? Они потратили несколько минут, пока пробовали различные деликатесы и пили горячее амазакэ*. Алкоголь тут же согрел Таку, и он захихикал, когда заметил, насколько грязным было лицо гитариста. Капли соуса стекали с его подбородка, и Така, будучи мамой-мать-её-курицей, тут же достал салфетку из ниоткуда. Он поднял руку и вытер соус, действие было таким быстрым и таким естественным, что это удивило их обоих. Тору перестал жевать, проглотив всё, что было у него во рту, и уставился в такие же широкие глаза Таки. *сладкое сакэ — Фосему—? Така был уверен, что его лицо стало таким же красным, как то яблоко в карамели, но он не хотел унижаться перед этим парнем. Никогда! Поэтому он просто хмыкнул, смял салфетку и выбросил её в так удобно расположенную рядом с прилавком урну. — Ты ешь, как чёртов ребёнок! — огрызнулся он, уходя от гитариста, который снова начал есть — потому что, конечно, Тору, именно это ты и делаешь, когда кто-то даёт тебе словесную пощёчину или ещё какое дерьмо, ешь чёртовы такояки…— Тебе уже двадцать один! Повзрослей, моу!***
Прилавки с едой не заканчивались на этой улице — они были повсюду, и если Така и Тору не перестанут пробовать каждое чёртово дерьмо, которое попадается им на глаза, они никогда не доберутся до главного события фестиваля. Их животы уже были набиты, а мысли плыли от выпитого алкоголя, и толпа людей двигалась вокруг них, как волны в море. Тут также были палатки с играми, но они оба уже болезненно убедились, что они полный отстой в этом — много раз — поэтому они не собирались тратить ещё несколько йен на вылавливание… картонных фигурок из воды или кидание колец… — Эти такояки паршивые, — проворчал Тору-сан рядом с ним уже бог знает в который раз за сегодня. — Конечно ты бы сказал это, — Така фыркнул. — Ты же мальчик из Осаки. — Но ведь это так! — он по-детски настаивал на своём. — И наши традиционные такояки — лучшие. — Конечно, Тору-сан, — Така пожал плечами. — Как скажешь, Тору-сан. Гитарист раздражённо зарычал. — Я заставлю тебя давиться— Така наигранно шокировано ахнул от этого — как и несколько людей, которые услышали, о чём они говорили. —…шариками такояки после нашего выступления в моём родном городе, — он прищурил свои глаза с тяжёлыми веками. — И ты поймёшь, о чём я говорю. Така захихикал от этого. Эта сторона Тору-сана никогда не менялась — гордая кансайская кровь всё ещё бурлила в его венах, и он вскипал всякий раз, когда рождённый и выросший в Токио Такахиро подшучивал над его корнями. — Буду ждать этого, — гитарист ухмыльнулся, когда они наконец-то дошли до главного развлечения сегодняшнего вечера. Праздничные фестивальные украшения, переносные святилища микоси — которые выглядели чертовски тяжёлыми — с фонарями, гобеленами и позолоченной резьбой по дереву тянулись по улицам. Мужчины, одетые в традиционную одежду, несли всё это под звуки традиционных барабанов тайко, флейт и радостных криков «Хо-ряи! Хо-ряи!». Така был на множестве фестивалей в детстве, но он никогда не видел их так близко, не видел разукрашенных лиц мужчин и женщин в толпе. Было замечательно видеть эти яркие паланкины и фонари на фоне тёмного неба, и на мгновение Така забыл про свой ответ гитаристу — его широко распахнутые глаза блестели от восторга, когда он разглядывал всё это — запечатляя в памяти — и совершенно не замечал, что Тору всё ещё смотрел на него, вероятно, ожидая, что он ответит или ещё что-то. В глазах гитариста плескалось тепло, что-то такое же огненное, как и фонари вокруг них, но он был слишком занят тем, что улыбался, как ребёнок, который открывал свой подарок в первые часы Рождества. Но его пристальный взгляд начал напрягать, и он моргнул — уставившись на парня, который всё ещё смотрел на него. Было что-то нечитаемое на лице лидера — и глубоко внутри Така знал, что временами… Тору всё ещё думал о том дне… когда они решили следовать своим мечтам— Он улыбнулся гитаристу и похлопал того по плечу — каждая его частичка стремилась быть ближе и ближе к своему возлюбленному — Тору посмотрел на него с равной болью в глазах. —… Но сейчас, давай насладимся фестивалем, нэ?