Холл гудел от голосов. Сотрудники, гости, и официанты — не торопясь ходили с подносами и предлагали напитки или забирали пустые бокалы и стаканы. Людей было так много, что мне удалось затеряться и оказаться у гардероба незамеченной. Я сняла мантию и поправляя прическу, наблюдала за гостями в зеркало. Кто-то ходил по холлу и осматривался, по углам и у диванов собирались небольшие группы, сотрудники вели себя волне спокойно, хотя у некоторых я «прочла» на лицах заметное волнение. Алана Дженнингса я пока не могла найти взглядом, но точно знала, что он где-то здесь. Оказавшись среди гостей и коллег, я расслабилась и взяла у официанта, очень кстати подошедшего, стакан с минералкой без газа, и стала просто ходить по холлу.
— Афина! — я повернула голову. Кристина пробиралась ко мне, а за ней шел молодой человек.
— Кристина, привет! — я ей улыбнулась, а в молодом человеке узнала Генриха. — Как ты? Как дела, Генрих?
— Спасибо, в порядке. Вот Генрих всё уже проверил в зале, и мы решили побыть вместе, — улыбнулась Кристина, а Генрих просто кивнул головой. Он стесняется большого количества людей и малоразговорчив.
— Как у тебя дела, Афина? Видела кого-нибудь? — Кристина поочередно поворачивала голову то влево, то вправо, пытаясь вспомнить, где кто.
— Я тоже в порядке. Пока никого не видела. Тут столько лиц… Но пришли все?
— Все. Режиссеры все здесь. И Алан Дженнингс где-то в районе кресла, около торшера. — Кристина посмотрела на меня:
— Афина, с тобой всё в порядке?
У меня немного покраснели щеки, от радости, что Алан Дженнингс здесь. И я пыталась увидеть его среди толпы. Генриха кто-то окликнул, и Кристина, извинившись, ушла вместе с ним.
Конференц-зал находился в глубине первого этажа. Цепочка, на которую он был закрыт, звякнула, и тяжелые двери открылись. Холл стал постепенно пустеть, все стали проходить и занимать места.
— Эндрю! Мистер Уотсон! — я увидела, как он замешкался. — Проходите-проходите, сюда.
— Здравствуйте, мисс Роуз, — подошел ко мне Эндрю, и слегка кивнул.
— Здравствуйте, мистер Уотсон, — я ему слегка улыбнулась.
— Вы прекрасно выглядите.
— Благодарю.
Мы еще немного перекинулись дежурными фразами, и Эндрю Уотсон ушел в конференц-зал. Вдруг я ощутила на себе теплый и долгий взгляд. Я повернула голову и увидела, как мистер Дженнингс смотрит на меня и медленно подходит.
— Добрый вечер, мисс Роуз, — он слегка улыбнулся.
— Добрый вечер, мистер Дженнингс, — я улыбнулась ему в ответ.
— Я рад Вас видеть. Как Вы? Вы позволите? — он вопросительно посмотрел на меня.
— И я Вас рада видеть, мистер Дженнингс. Да, конечно, — я улыбнулась и ощутила, как Алан едва касаясь, нежно взял меня под руку. — Благодарю, я в порядке, а как Ваши дела? Волнуетесь перед показом?
Алан Дженнингс шел рядом, и у него было спокойное выражение лица. Улыбка слегка играла на губах, но чувствовались во всем его существе — сосредоточенность и некоторая застенчивость.
— Если только немного волнуюсь. Все же это мой первый показ столь неоднозначной картины. А дела мои идут своим чередом, работаю. Прилетел на днях из Канады.
— Из Канады? — я искренне удивилась.
— Да, — он улыбнулся моему удивлению. — Я люблю канадскую осень. Как Ваша работа, мисс Роуз?
— Готовили с коллегами фестиваль.
— Я рад, что у Вас всё было хорошо со дня нашей первой встречи.
— Спасибо, мистер Дженнингс, — я еще сильнее покраснела.
Неожиданно к нам подошел Кевин:
— Простите, что прерываю, Афина, нам пора начинать.
— Да, мы сейчас подойдем, — кивнула я Кевину.
— Увидимся после показа, — только мне слышимым шепотом произнес Алан, когда мы зашли в конференц-зал, и, увидев свободное место рядом с Девидом Фишером, он его занял, а я медленно прошла к столу в углу от экрана, где меня ждал Кевин.
Официальная часть заняла примерно пятнадцать минут, и после этого свет в конференц-зале постепенно стал гаснуть, погружая нас в темноту. Мы смотрели ленты — открыв сердца. Фестивальных картин было четыре: один фильм — короткометражный, снятый Филипом Уильямсом, философская картина Розмари Беннет шла полтора часа, фильм Девида Фишера меня не зацепил, потому я не обратила внимания — сколько времени он шел. А вот фильм Алана Дженнингса «Дождь в Париже» — был полнометражной атмосферной лентой, снятой с большим вкусом. «Меня вдохновляют стихия, пейзажи. Это фильм-тайна» — пробежали у меня в голове его слова, произнесенные на ужине некоторое время назад.
***
«Мисс Роуз, Вы любите дождь? Ощущение его в воздухе, момент тишины перед ним, само время, когда дождь идет: и совсем без разницы, какой он. Вы любите дождь?» — я сидел в кресле и смотрел на экран. Думал ли я о ленте? Нет. О тех мыслях, что в неё вложил? Нет. Я размышлял. Смотрел в ту сторону ряда кресел, где сидела Афина. У неё нежная кожа. И она вся сама — трогательная. Или я себя обманываю? Что со мной происходит? Я думал о ней в самолете, думал, пока гулял по Лондону утром…
***
Мы видели кадры, как на город опускается вечер. Как камера улавливает и запечатлевает смену красок и очертаний домов, были и размышления, и панорамные кадры. История дождя. История города. История города в дожде. История ли режиссера? Я не находила ответов, одни вопросы. Единственное я поняла ясно, что дождь для Алана — намного больше, чем просто стихия. Настроение. Что-то внутреннее, с чем он хочет примириться и отпустить. Вопросы-вопросы… «А Вы любите дождь?» — и пошли титры. В зале постепенно зажигались лампы, а зрители стали хлопать. Я оглянулась на Алана Дженнингса и заметила, как он смутился. Его поздравляли с успехом коллеги, сидящие рядом.
Он увидел мои глаза и улыбнулся.
А тем временем Кевин привлек на себя внимание объявлением, что фуршет пройдет на втором этаже.
