Проблемы реинтеграции

Это был двадцать третий по счету день, и начался он точно так же, как двадцать второй или одиннадцатый: Линнер увидела, как за окном медленно поднялась яркая точка местного светила и зависла в небе рядом с диском более крупной из лун. Воздух заполнило едва заметное мерцание: то ли так преломлялся свет под действием силового купола, то ли просто сладкая пыльца крошечных вездесущих цветков, росших во дворах сорняками-вьюнками, поднималась ввысь от легчайшего дуновения ветерка. Из-за окна наверняка не сказать: тонкий непробиваемый слой прозрачного пластика затягивал раму целиком — ни форточки, ни ручки. Луна покрупнее медленно бледнела, словно льдинка таяла на теплом небосводе легкого кирпичного оттенка. Луна помельче, напротив, наконец заняла положение, в котором ослепительно сияла отраженным светом наравне с солнцем. В это время — плюс-минус полмикроспана — приходил долговязый инспектор Коро: вежливо стучался в дверь, как будто та запиралась вовсе не снаружи, называл свое имя и, аккуратно переставляя длинные ноги, словно те норовили при мельчайшем промахе разъехаться в стороны, входил. Разрешения войти он, тем не менее, не спрашивал. Инспектором прозвала его Линнер, за склонность задавать вопросы, — впрочем, Коро и не протестовал. Возможно, ему нравилось слово. Возможно, он согласился бы на любое именование или должен был соглашаться по какой-нибудь методичке по общению с буйнопомешанными. Линнер, конечно же, не считала себя помешанной и даже не совершила ничего такого, что позволило бы окрестить ее буйной — однако после пары инцидентов из палаты, которую Коро предпочитал называть личным городским расположением, были убраны практически все предметы, не фиксировавшиеся намертво к стенам или полу. Разумеется, исключительно из соображений ее, пациентки, безопасности. Осталась только упругая полукруглая кровать-подиум, резиновый столик подле нее и ряды изогнутых полок, растущих прямо из стены. На них Линнер раскладывала свои нехитрые сокровища: вечнозеленые веточки с крупными то ли почками, то ли шишками, разноцветные шершавые камушки, мягкие детские мелки, обладавшие сладковатым привкусом. Коро не протестовал против ее коллекции — она же собирала те немногие предметы, которые ей было позволено приносить с собой, в надежде, что хотя бы что-то сможет однажды ей пригодиться в организации побега. Пока что ростки, галька и мелки никак не складывались в логичную картину. Последние особенно ее расстраивали — похоже, красили они лишь гладкие, хорошо подогнанные плитки тротуаров, а вот о стены ее палаты только крошились. Впрочем, тогда Линнер подбирала предварительно смоченным слюной пальцем крошку и с удовольствием слизывала: во-первых, это было достаточно вкусно. Во-вторых, простейший химический анализ позволял хотя бы как-то занять себя. В-третьих, это было одно из немногих действий, которые Коро не одобрял, но и не запрещал — а значит, у Линнер появлялась иллюзия свободы. Или так ей позволяли думать. Или так она позволяла думать самой себе. Помимо мелков, она питалась тем, что приносил Коро: густые теплые смеси в термосах, не отличавшиеся особенным вкусовым разнообразием. Первые несколько дней были довольно скучны, но затем Коро позволил Линнер выходить наружу — сам непременно сопровождая ее, и стало немного занимательнее. Лишь немного: выбраться отсюда по-прежнему возможным не представлялось. Жители планеты демонстрировали два исключительных по силе своей качества: абсолютную невосприимчивость ко всякой телепатии и совершенную гибкость мышления. И если в первом Линнер убедилась мгновенно, то второе стало выводом, сделанным после множества сеансов так называемого реинтеграционного разбирательства, в ходе которых комиссии из нескольких местных ученых самых разных специализаций пытались найти ответ на вопрос, кто же такая Линнер. — Здравствуйте, Линнер, — инспектор Коро приветливо улыбнулся и протянул прозрачный термос с чем-то ядовито-зеленым. — День двадцать третий, — скучным голосом проговорила Линнер, не вставая с кровати. Она подтянула к груди эластичное одеяло, вросшее по краям в подиум, и вздохнула. Интересно, сегодня день заседания или прогулки? Или даже и того, и другого? На всякий случай она осторожно пошарила рукой под одеялом: однажды там обнаружилась косичка, сплетенная из ее собственных прядей, что значительно взволновало Линнер — неужели она и впрямь начинает сходить здесь с ума? Впрочем, дело было не только в косичке — случались и иные события, интриговавшие ее. Но Коро знать о них совершенно необязательно. — Именно! Двадцать третий день! Видите, какой у нас заметный прогресс? — воодушевленно вскинул руки Коро; термос беззвучно покатился по пружинистому полу. — Вы уже воспринимаете время линейно, день за днем, отличаете один от другого. Вы разделяете сутки по простым, логичным вещам — восходу солнца, например. Неизменным. Базовым. А ведь мы даже не снабдили вас часами! Так что мы с вами начинаем потихоньку обретать базу. Отличный прогресс, великолепный! На этом фундаменте уже можно будет что-то возвести, вы так не считаете? — Как я и говорила: у меня иное чувство времени, — состроила кислую мину Линнер. — Я бы определила, какой по счету день, даже если бы вы решили запереть меня в темнице без окон. И даже, если бы варьировали интервалы между посещениями так, чтобы сбить с толку. Кстати, отличный метод, рекомендую взять на вооружение. Коро встревоженно приподнял бледные брови, совершенно не подходящие его загорелому гладкому лицу: — Вы же не предполагаете на самом деле, что я способен на такое действие по отношению к разумному гражданину, ничего предосудительного не совершившему? Вы просто запутались, Линнер. Не бойтесь. Я дам вам путеводную нить. Мы выберемся из мрака безумия вместе. Линнер фыркнула и цокнула языком: из мрака безумия здесь нужно выбираться только инспектору Коро, который категорически отказывается принимать весьма очевидный факт — она, Линнер, существо иной расы. Несмотря на то, что визуально ничем не отличается от его соплеменников. Это, в общем, и стало главной загвоздкой. Если поначалу Линнер предполагала, что внешнее сходство сыграет ей на руку, как это обычно и бывало, то буквально через пару дней своей миссии выяснила, что в действительности все настолько наоборот, насколько можно представить. Жители планеты с непритязательным названием Планета-1 (потому что существовала еще и Планета-2, которая, на самом деле, и интересовала Линнер куда больше) давно были знакомы с технологиями путешествий в космосе, не раз встречались с иными расами, по крайней мере, согласно их учебникам истории, и гарантировали любому визитеру исключительную безопасность. Как выяснилось, лишь в том случае, если визитер мог доказать чуждость собственной природы. Учебники умалчивали, что это может оказаться невероятно сложно, и Линнер начинала догадываться, почему. — Не волнуйтесь, — Коро включил заботливого и понимающего собеседника, отметив изменившееся выражение лица Линнер. — Сегодня мы обсудим очередные детали вашего так называемого прибытия на Планету-1. Возможно, уже к вечеру мы поставим окончательную точку в этом этапе вашей затянувшейся болезни. Я с самого утра невероятно воодушевлен на ваш счет. Выходит, еще одна сессия реинтеграционной комиссии. К предыдущему заседанию Линнер получила подсказку, однако на этот раз, похоже, ее таинственный доброжелатель — если, конечно, ей и впрямь желали добра — хранил молчание. — Я бы прогулялась, — Линнер постаралась вложить в интонации сколько заискивания и искренней мольбы, сколько только для нее возможно. — Перед комиссией. — Конечно, — Коро просиял. — Немедленно же запрошу маршрут. Маршрут всегда был разный, однако, очевидно, достаточно продуманный: например, они никогда не выходили за пределы практически невидимого, но непроницаемого внутреннего купола, отделявшего реинтеграционный госпиталь от большого города. Это Линнер поняла, как только попыталась сбежать, успела обрадоваться тому, что местные не стремились ее задержать и даже инспектор в погоню не бросился, а затем уткнулась в силовое поле и почувствовала себя домашним грызуном. Коро крайне расстроился тогда, на его глазах едва ли не слезы выступили, но впоследствии Линнер догадалась, что сама возможность добежать до силового поля была включена в программу прогулки, а разочарование ее надсмотрщика объясняется лишь совершенным ей выбором. Ей предоставляли варианты и следили за ее реакцией, а она, выходит, действовала весьма предсказуемо. Впрочем, мало что выдавало изолированность территории госпиталя: самые обыкновенные улочки с магазинами и жилыми домами, окна которых были занавешены разноцветным тюлем. Разве что однотипная одежда горожан могла бы навести на мысль, что здесь что-то не так: широкие штаны и туники, завязанные на спине яркими тесемками, тут носили и мужчины, и женщины, независимо от возраста или социального статуса. Однако хватило пары выпусков новостей, которые смотрел здесь любой, чтобы убедиться: разнообразие фасонов и высокая мода жителям Планеты-1 совершенно чужды. И дело вовсе не в больничной территории. Коро предпочитал синий цвет. Линнер неизменно выбирала фиолетовый. Прогулка занимала всякий раз время ровно до первых признаков заката. Затем либо наступал черед комиссии, либо Линнер возвращалась в свое «расположение» и бесцельно сидела на кровати, пытаясь занять себя доказательством еще не доказанных (в основном ввиду совершенной их бесполезности) теорем. Или думала о том, кому здесь потребовалось с ней связаться и каким образом она могла бы передать ответную весточку — но так как всякая логика в подсказках отсутствовала, размышления об этом напоминали скорее равнодушное разглядывание узоров калейдоскопа. Порой она с ужасом подмечала, что подхватывает неторопливость, медлительность местной жизни: ей не давали ни книг, ни видеоэкрана с новостями, полагая, что на данном этапе ее лечения (или реинтеграции) это окажется слишком волнительным, так что для развлечения оставались лишь ресурсы собственной памяти, но даже ими Линнер начинала пользоваться все меньше и меньше. Это место отравляло, усыпляло ее. Оно словно выдернуло ее из привычного хитросплетения линий времени, меж узлами которых Линнер мчалась в бесконечном движении от одного задания к другому, и поместило внутрь одной из них, изолированной и сонной, а разум вместо того, чтобы противиться и протестовать, старательно искал нужное место, вклинивался между молекулами нити. Тогда Линнер напоминала себе, кто она: галлифрейка, выпускница Академии с отличными результатами. Сотрудница Агентства, снискавшего весьма противоречивую славу среди ее соотечественников. Не оправдавшая надежд Дома Блайледж кузина. Она повторяла себе это раз за разом, восстанавливая в памяти собственную историю, которая начинала казаться по-странному блеклой и зыбкой, как будто Линнер глядела в зеркало поверхности пруда, подернутого легкой рябью. Знакомо, но не то, не совсем то, совсем не то… Отсюда нужно было выбираться, но для этого нужно доказать реинтеграционной комиссии, что она — инопланетянка. Или же продемонстрировать, насколько хорошо она интегрировалась заново в их общество, — или хотя бы достаточно, например, чтобы отправиться за пределы госпиталя, где ее ждала Джой, не откликающаяся отчего-то на попытки призвать ее. И пока что ей не удавалось толком ни то, ни другое. Коро вывел Линнер длинными извилистыми коридорами наружу — она в очередной раз пересчитала двери и убедилась, что не одна лишь она застряла в этом месте. Однажды она попыталась расспросить инспектора о том, какие еще пациенты находятся сейчас в госпитале, однако тот с обыкновенной для него благожелательностью пояснил, что не в ее нынешнем состоянии интересоваться такими вещами, так как воспаленный разум не готов еще принять факты, а искаженную информацию куда сложнее исправлять. И все это Линнер очень не нравилось: ни благожелательность Коро, ни аккуратно подстриженные кусты вдоль дорожек, вымощенных ровной брусчаткой, ни терракотовое небо Планеты-1, ни приветливые улыбки прохожих, за каждой из которых наверняка скрывалось отчаяние или смирение. Еще меньше ей нравились догадки о том, что, возможно, эти улыбки искренни. С другой стороны, кто-то же пытался связаться с ней; кто-то подбросил ей косичку и лоскут ткани с пятнами чего-то, подозрительно напоминающего кровь. Это как минимум. Кто-то, кто доподлинно знает, кто она такая: нацарапанный на двери снаружи символ Линнер вполне смогла бы дорисовать, если бы знала направление мысли пишущего: циркулярно-линеарное письмо устроено так, что по обрывку фразы значений может быть бесконечно много. К сожалению. — Посмотрите вокруг, Линнер, — улыбнулся Коро и почесал бровь. — Вчера по видео показывали это местечко, помните — мы вместе смотрели? — Помню, — равнодушно отозвалась Линнер. Она вновь подумала о знаке, который мог оставить лишь владеющий галлифрейской письменностью. А это означало, что где-то рядом прячется кто-то еще ее крови. Неудивительно, в целом: вполне возможно, что ее миссия здесь — не первая и даже не последняя. Эта Планета — как черная дыра. — Чудесные технологии, не так ли? — продолжал болтать инспектор. — Позволяют столь точно передать изображение. Когда-то ведь приходилось рассчитывать лишь на талант и восприятие художника, к тому же, подверженного зачастую стилистическим экспериментам, а теперь все точно и объективно. Исключительно правдиво. Вы же согласны с тем, что точность важна? — Важна, — Линнер ускорила шаг, однако Коро тут же подхватил ее под локоть, и она инстинктивно дернулась. — Нравится ли вам, как точно технологии передают визуальную картинку? — Нормально передают, — она пожала плечами: вышло неловко, так как инспектор сжал ее руку сильнее, опасаясь, что она снова решит удрать. Любопытно. Означает ли это, что нынешний маршрут имеет дозволенное пространство для побега? Можно ли каким-то образом попытаться найти таинственного деятеля? Ведь если он имеет доступ в ее камеру, то наверняка не ограничен в передвижениях — что было бы проще, чем подстроить встречу на одной из прогулок? Подсказать, в какой зайти магазин — Коро с удовольствием позволял Линнер изучать скудный ассортимент местных лавок. В конце концов, почему не связаться с ней телепатически? Кем бы ни был таинственный знаток галлифрейской письменности, он должен бы обладать минимальными навыками, чтобы дать понять, кто он и где находится. Если только он по какой-то причине не желает быть обнаруженным — но к чему тогда косичка, знак и прочее? Если только он не сошел с ума здесь окончательно. И если, конечно, он существует вовсе: все это могло быть проделками того же Коро. Элементами структуры «излечения», маркерами прогресса. Или играми разума самой Линнер. — То есть вы считаете, что передают достаточно точно, верно? — продолжал тем временем инспектор. — Да, достаточно точно. Она не понимала, к чему тот ведет — впрочем, их разговоры часто сводились к бессмысленному и бестолковому препирательству, которое заканчивалось тем, что Коро печально смотрел на нее и делал очередную пометку в планшете. Вероятно, оценивал ее прогресс как недостаточный. — Отлично! — просиял инспектор. — Ведь если бы вы действительно были существом иной расы, то, наверняка, имели бы иное строение органов восприятия, а значит, картинка казалась бы вам неправильной, искаженной. Вы же согласны с точностью передачи, а значит, видите ее точно так же, как и видеооператор, как все прочие. Линнер простонала сквозь зубы: теперь любые пояснения будут выглядеть нелепыми попытками оправдаться; Коро поставит очередную галочку в оценке ее прогресса. А ведь сегодня еще и комиссия. — Коро, что будет на комиссии? Скажите: мне очень любопытно. Иногда он рассказывал. Иногда нет. Системы Линнер выделить не смогла — впрочем, о какой системе может идти речь с учетом того, как именно организованы эти комиссии? — Ваша одежда. Мы думаем, пришло время поговорить об этом: вы ведь утверждали, что подобных тканей у нас нет. Она, действительно, утверждала — когда еще верила в то, что сможет доказать аборигенам, что ее необходимо отпустить согласно действующим у них же законам о неприкосновенности лиц инопланетного происхождения. Когда еще верила в то, что случившееся — лишь досадное недоразумение, которое обязательно может быть решено логичным взаимодействием разумных существ. Хмыкнув в ответ, Линнер погрустнела: если на первых заседаниях она демонстрировала свойства обходной дыхательной системы или способность контролировать собственный сердечный ритм, то теперь дело дошло уже до одежды, а значит, скоро обсуждать станет попросту нечего. Один из специалистов по рыбам-амфибиям сообщил, что в целом наличие двойной дыхательной системы свойственно разным видам, обитающим на этой планете. И если система и не идентична физиологически, то уж функционально-то точно соответствует, так что поводов подозревать в Линнер инопланетянку на основании этого нет. Резонный аргумент субъекта заседания о том, что она — не рыба, комиссия во внимание не приняла. Тогда Линнер еще не осознала в полной мере, как устроено мышление местных, так что отреагировала крайне резко и эмоционально, за что и поплатилась парой суток своеобразного «карцера»: ее переместили в другую камеру, где непрерывно демонстрировались фильмы о Планете-1. Весьма познавательные, впрочем, фильмы. Специалист по нестандартным сексуальным практикам заметил, что многие люди способны контролировать те физиологические проявления, которые, казалось бы, контролю не поддаются, и сама эта способность иным может показаться странной и даже инопланетной, однако на основании лишь этого делать вывод о происхождении Линнер не представляется возможным. Линнер сообщила ему все, что думает о сексуальных практиках, не сдерживаясь в выражениях, — и следующие сутки провела за изучением деталей спаривания аборигенов. После спорить она стала лишь тогда, когда желала получить конкретную информацию о жителях Планеты-1. Общая картина вырисовывалась печальная: после многих столетий, которые планетяне (пришлось дать им унылое именование, достойное общей атмосферы их жизни) провели в феодальных войнах, была выработана стратегия абсолютного единства. Каждый член общества был провозглашен полностью и исключительно равным другому — неплохая идея поначалу, которая со временем трансформировалась в так называемый «тезис идентичности». Каждый член общества полностью и исключительно идентичен другому. Сопровождаемый весьма агрессивной пропагандой и воспитанием с младенчества, этот тезис вгрызался в разум каждого из обитателей планеты и заставлял оперировать фактами с гибкостью, которая порой даже пугала. Например, дети в школе упражнялись в софистике: что делать, если у тебя глаза голубые, а у соседа по парте карие? Казалось бы, это очевидное противоречие тезису идентичности? Но ведь, во-первых, у вас обоих — глаза, приоритетный признак которых: орган зрения. А во-вторых, цвет глаз существует вовсе лишь в тот момент, когда кто-то смотрит на них, да еще и оценивает, а значит, характеристика это исключительно субъективна и не может быть использована в опровержение тезиса идентичности. Иными словами, жители Планеты-1 на самом деле не воспринимали между собой никакой разницы. Все носят одинаковую одежду, отличающуюся лишь цветом — характеристикой субъективной. Все совершают одни и те же действия: приобретают еду, готовят ужин, заводят детей. Унификация со временем дошла до того, что в магазинах перестало присутствовать хотя бы какое-то разнообразие. Например, еда существовала в трех вариациях: сладкая, соленая и нейтральная; каждая наличествовала в пяти утвержденных цветах. Способов приготовить ее было три: сварить, запечь или употребить без обработки. Размножение контролировалось контрацептивами, добавляемыми в еду. И стоило кому-то из членов общества сбиться с единого ритма — пропустить положенный прием пищи, выйти на улицу в одной лишь тунике, высказать уникальное мнение (списки мнений распространялись ежедневно по утрам электронной почтой, позволяя каждому подобрать нечто соответствующее его настроению) или, что хуже всего, сотворить что-то необычное, пусть даже нарисовать мелками на брусчатке цветочек в непредназначенном для этого месте, как тут же появлялись специалисты по реинтеграции. В случае с Линнер все произошло до нелепого просто: она вошла в город, намереваясь разузнать, как добраться до посольства по делам инопланетян, и через пять микроспанов столкнулась с невероятно приветливыми и доброжелательными помощниками, проводившими ее прямиком в госпиталь реинтеграции. Стоит добавить в какие-то справочники, что выходить из ТТ-капсулы здесь нужно лишь после идеальной мимикрии под местного жителя. Или не выходить вовсе: предугадать все запланированные действия, слова и мысли, пожалуй, и невозможно, если не отслеживать каждый канал связи. Включенные же в эту систему идентичности местные жители способны мгновенно распознать чужака: порой Линнер казалось, что даже жесты их и взгляды унифицированы. Тем любопытнее становилась загадка Планеты-2. Но для того чтобы получить однозначный ответ на свой вопрос, Линнер требовалось встретиться хотя бы с одним из гостей Планеты-1. И на двадцать третий день Линнер была совершенно уверена в том, что ей это не удастся. Комиссия по одежде, разумеется, закончилась очередным провалом: эксперты в области синтетических волокон заявили, что принципиальной разницы между тканями нет, и несмотря на то, что свойства ткани к самостоятельному очищению и восстановлению не поддаются воспроизводству, необъяснимыми и неидентичными их также назвать нельзя. На двадцать четвертый день Линнер в голову пришла новая идея. Она не может доказать, что является инопланетянкой ввиду способности местных отсекать очевидные факты. Она не может доказать, что успешно завершила процесс реинтеграции ввиду незнания образца полностью интегрированного в общество планетянина. А значит, она должна доказать, что ни то, ни другое не применимо к ней вовсе.