Проблемы реинтеграции

Края тусклой луны только начали подтаивать, словно мороженое на жаре; мерцающий туман цветочной пыльцы затягивал знакомый пейзаж за окном. Привычное уже отсутствие событий и безвкусный воздух отличных систем кондиционирования впервые за долгое время начали нервировать Линнер. — Инспектор Коро, я могу построить устройство для телепортации, — нетерпеливо сообщила она, как только подошел час очередного ежедневного визита. — Чего или кого, — она особенно выделила этого слово, — угодно. Ее тюремщик, конечно, улыбнулся в ответ и заметил, что сама концепция подобного смехотворна. Всякому известно — телепортация возможна лишь для неразумных объектов. Более того, она недостижима в гравитационных условиях Планеты-1. Линнер, уже знакомая с развитием научной мысли на Планете-1, знала, отчего Коро настолько категоричен: печальная история, только доказывающая то, как размыта бывает порой грань между наукой и творчеством — и как легко ограничить развитие мысли, всего лишь задав ей незыблемые направляющие. — Возможно, смехотворна, — согласилась Линнер и тут же продолжила, не позволяя Коро приступить к очередному раунду излюбленной казуистики. — Но построить механизм я все равно могу. Мне понадобятся некоторые материалы и определенная технологическая помощь, и я знаю, что в распоряжении инженеров Планеты-1 все это имеется. Выбор за вами. Стоило лишь сформулировать мысль, решиться окончательно на действие, как что-то сдвинулось во времени — словно взвизгнула порванная струна; внизу живота зародилась слабая тошнота. Линнер инстинктивно поморщилась, но она уже знала, что ее план увенчался успехом. Ощущение близости темпорального парадокса не спутать ни с чем: эхо, круги на воде от решения, брошенного одновременно в прошлое и будущее, — так они доходят до тех, кто способен воспринимать время. И Линнер вновь взялась ожидать: сутки торопливо сменяли друг друга; комиссия по реинтеграции будто забыла о ее существовании, и хорошо, что Коро хотя бы находил время для того, чтобы прогуляться с ней по улочкам фальшиво счастливого города. Его напускная доброжелательность оставалась неизменной, однако Линнер читала сквозь маску: Коро нервничал, он был встревожен и взволнован, а еще временами раздражен. Пару раз она попыталась даже расспросить его, сделав вид, будто обеспокоена переменой в настроении, однако результат вышел обратный: инспектор взял себя в руки и приладил подтекающую искренностью маску. Держалась изо всех сил и Линнер, старательно поддерживая образ равнодушно-доброжелательной, соответствующей любым критериям и правилам, ничем не отличающейся от прочих обитателей Планеты-1, кроме знаний, которыми она любезно готова была поделиться. Иногда эта личина липла к ней словно вторая кожа, иногда же вызывала тревожный зуд: комиссии прекратились, а это значит, что ей поверили, иначе бы непременно попытались разубедить. А если ей поверили, то разве само по себе это уже не доказывает принципиальное ее отличие от прочих жителей? Ей катастрофически не хватало информации о Планете-1 сейчас; она с радостью поспорила бы с очередными экзаменаторами и экспертами лишь для того, чтобы получить очередную дозу информации. Однако ей доставались лишь прогулки, и на десятые сутки Линнер раздумывала, не сымитировать ли какой-нибудь приступ или разыграть полное сумасшествие просто для того, чтобы встретиться хотя бы с кем-нибудь еще, кто мог бы дать ей что-то новое. За неимением прочих кандидатов, она злилась на Коро, хоть и понимала, что в конце концов, наверняка решение принимал и вовсе не он лично: подобные структуры общества всегда зависят от верхушки, цепко держащей власть в руках. От тех, кто не подвержен всеобщему безумию. Кто способен мыслить расчетливо и рационально, не замыкая собственные суждения в искусственно созданные рамки — как еще, впрочем, конструировать их, если не со стороны? Кто-то следит за происходящим на Планете-1 так же, как наблюдают за Вселенной таймлорды, оставаясь вне созданной миллионы лет назад структуры. И этот кто-то должен понимать, что именно предлагает Линнер. Так что она терпеливо ждала, пытаясь ничем не выдать своего резко изменившегося самочувствия. Тошнота, между тем, стала ее постоянным и привычным спутником. Пришлось дольше спать и тратить больше усилий на переформирование ментальных потоков. Она даже с радостью принимала питательные коктейли в термосах и проглатывала содержимое, не задумываясь о вкусе. А еще она очень надеялась, что все случится именно так, как она спланировала, хоть никаких свидетельств ее успеха пока не было. И что она сумеет объяснить на Галлифрее, почему пошла на такое. Впервые за долгое время она искренне надеялась, что именно сейчас информация о происходящем пишется и передается в Матрицу; что симбиотическая связь работает так, как должна бы, и что не только ее слова, хоть она и весьма тщательно выбирала формулировки, но и мысли фиксируются. Страховка одновременно на случай провала и успеха. И что ее обман удастся: ведь на самом деле она собиралась строить нечто совершенно иное — машину времени. На сорок второй день Коро пришел не один: решение было принято. На шестьдесят третий Линнер исполнила свое обещание. В какой-то мере. Разумеется, сконструировать полноценную «машину времени» она не смогла бы, даже если бы и вправду поставила такую цель: это не проще, чем построить термоядерный реактор из каменных наконечников для стрел и помета. Зато она могла создать слабоуровневое, но постоянное поле артронной энергии, воспользовавшись тем, что местные жители обладали совершенным иммунитетом к телепатии, а также искусственно созданной идентичностью их мыслей. Замкнуть поле на самой себе — и надеяться, что возросший уровень облучения не скажется на аборигенах непредсказуемым образом. Впрочем, по крайней мере, они не смогли бы осознать перемен, даже если бы ей удалось случайно создать еще одну темпорально активную расу. Дополнительных усилий стоило подавить желание провести любопытный эксперимент и выяснить, не может ли она теперь изменять историю одной лишь силой мысли. Подобного Линнер не испытывала никогда — идеально однородного мысленного поля. Она строила тензоры, вычисляла градиенты и всякий раз поражалась тому, что сумела осуществить. И это ощущение вызывало восторг, хоть и ровно до тех пор, пока Линнер не задумывалась о том, что именно создает такую восхитительную гомогенность, и тогда напоминала себе, что тезис идентичности стал лишь функцией в ее расчетах, не более того. Помимо поля, ей требовалось кое-что еще, и, к счастью, с производством необходимого количество ортопозитрония проблем не возникло: свойства антиматерии были местными жителями изучены достаточно хорошо. И уж тем более, не было сложностей с зеркалами — из всевозможных способов Линнер выбрала именно этот, ненадежный и примитивный, но обеспечивающий ей гарантию эксклюзивности права на перемещения во времени. Для этого ей и требовалось артронное поле. Лишь она способна была бы воспользоваться машиной по собственной воле, хоть и не была никаким образом ограничена в способах. Однако, разумеется, первые тесты проводились на прочих объектах. Линнер пришлось припомнить занятия по телекинезу — который никогда не был ее сильной стороной — и приложить максимум усилий для убедительного перемещения небольших предметов. Пользоваться созданным ей устройством для изменения лишь пространственных координат она не рисковала без лишней необходимости, однако как только дело дошло до экспериментов на животных, выбора не оставалось. Сложнее всего было задать пространственные координаты, однако она была достаточно внимательна к происходящему вокруг нее и уловила незаданные вопросы во взглядах ее ассистентов, точно определяющие для нее не только время, но и место уже случившегося с их точки зрения перемещения. Впрочем, определенные сложности заключались и в том, что Линнер обязана была убедить руководство экспериментом в том, что ничто разумное не может быть перемещено во времени, иначе утратился бы всякий смысл происходящего. Тройка добровольцев, которых отрядили в помощь Линнер, были совершенно уверены в том, что готовы рискнуть собственной жизнью, чтобы узнать ответ на вопрос. Ни один из них не вносил ни малейших помех в восприятие ментального поля. Но самым страшным было то решение, которое Линнер требовалось принять: изобразить ли отсутствие всякого перемещения или продемонстрировать кошмарные последствия попытки? Что убедило бы лучше? Логика подсказывала, что страх работает куда эффективнее. Добровольцы — двое мужчин и одна женщина — смотрели на нее ясными глазами и приветливо улыбались. Линнер бездействовала, ненавидя себя за то, что жалость стоит ей времени. Кроме того, она прекрасно понимала, что каждое действие должно быть строго выверено — она перекраивала ткань уже случившегося прошлого, с ней самой в том числе. Разумеется, она понимала, что изменила таймлайны, ощущала это резкой болезненной нитью, выделявшейся на фоне прочих незначительных вмешательств. Однако она не видела ни саму себя, ни каких-то записей о том, что где-то содержится вторая Линнер. Впрочем, эффект Блиновича объяснил бы то, что она не помнит встречи, которая уже состоялась. То, чего он не объяснил бы — так это неизменного отношения к ней Коро и прочих: она по-прежнему оставалась пациенткой госпиталя реинтеграции несмотря на то, что, возможно, уже доказала своим вежливым тюремщикам, что существует в одно и то же время как минимум в двух экземплярах. Или не доказала — и это было самым страшным. Потому что с одной стороны Линнер точно ощущала, как искажались линии времени, будто огибая нечто — или, может быть, укутывая? Заворачивали поврежденную ткань, залечивали… И стоит повредить только-только наросшую корку, как последствия окажутся куда страшнее. Эх, ей бы сейчас Джой сюда — можно было бы построить хорошие, верные проекции: простейшие, элементарные. Те, в которых без ресурсов ТТ-капсулы риск ошибиться слишком велик. Не учесть мельчайшее стороннее влияние — и все насмарку. Время шло, а Линнер никак не решалась воспользоваться машиной самостоятельно. Она ждала подсказки, точного маркера времени от самой себя — и безрезультатно. У нее появились возможности: неоднократные «неудачные» попытки, похоже, убедили руководство экспериментом в том, что и саму Линнер можно оставлять на некоторое время без присмотра в лабораториях, где в любом случае велось круглосуточное наблюдение. Незримое присутствие руководства заметно нервировало: Коро оставался единственным связным между ней и теми, кто давал разрешения на те или иные действия. Это выводило из себя — а еще настораживало, потому что как бы тщательно Линнер ни анализировала выстроенное ею поле, она не могла определить присутствие в нем инородных элементов, которыми, по логике вещей, должны были бы оказаться ее руководители. Но не оказывались. Зато за несколько суток в лаборатории она узнала очень важную информацию о видеокамерах: раз в несколько дней им требовалась перезагрузка. Буквально несколько наноспанов они ничего не записывали — недостаточно для того, чтобы наблюдаемый хотя бы даже успел шевельнуть пальцем, но достаточно для того, чтобы управляемая со скоростью мысли машина времени сработала. Так что Линнер дождалась нужного момента, вслушиваясь в гул механизмов, которые непрерывно высчитывали точную плотность покрытия поверхности зеркал ортопозитронием, и решилась действовать вслепую. Перемещение вышло довольно болезненным — она буквально втиснула себя в иное время силой мысли, вытолкнула в уже прожитый день, и тут же упала, скрутившись в клубок. Ей казалось, что каждая клетка ее тела кричит от боли, что ее кости расплавились и перестали удерживать массу. Что она сейчас превратится в лужу или распадется на атомы — и оставалось только отсчитывать про себя микроспаны, словно метроном, инстинктивно стараясь не прекращать думать, не терять тонкую связь со сформированным уже и присутствующим полем артронной энергии. И она думала — до тех пор, пока не ощутила, что дышит; пока не почувствовала неизменный запах цветочной пыльцы и не осознала, что лежит на земле, между густых кустов, утыканных колючками. Стараясь не повредить одежду, Линнер выбралась из живой изгороди и огляделась по сторонам: солнце недавно село; в магазинах уже не горел свет, и улочки казались совершенно пустыми. Впрочем, она знала, что именно сейчас нужно смотреть в оба: где-то могут прогуливаться сотрудники службы реинтеграции, высматривая тех, кто не подчинился расписанию. Она отошла в тень, а затем широко улыбнулась, осознав, что находится все еще на территории госпиталя: по левую сторону тускло мерцала отлично знакомая ей вывеска лавки с питательными напитками. Здесь патрульных быть не должно. А значит, у нее есть шанс пройтись по городу в неурочное для прогулок время. О чем думают местные жители перед сном? Что скрывает одинокая темнота, отключенная от видеоэкранов и расписаний? Возвращаться в госпиталь пока что рано: ей необходимо как минимум выяснить, какой сейчас день. И, наверное, перемещение сильнее повлияло на нее, чем казалось поначалу, потому что простой ответ на вопрос, как это сделать, пришел в голову куда позже, чем мог бы — и в расположение звезд на небе она вгляделась значительно позже — даже после того, как осмелилась постучать в чужую дверь и с выражением совершенной уверенности на лице, приправленной подмеченным у Коро фальшивым дружелюбием, сообщить, что ее направили сюда по решению реинтеграционной комиссии на постоянное проживание. Пожилая женщина с длинными седыми волосами, стянутыми белой лентой на затылке в хвост, смотрела на нее и как будто изо всех сил старалась не выдать удивления. — Я Мина. Добро пожаловать, проходи… те, — выдавила в конце концов она и тут же откашлялась, маскируя интонацию. — Я Линнер. — Да, конечно, — моргнула Мина и потерла глаза. — Я уже ложилась спать, но у меня готово спальное место для вас. — Чудесно. Видите, как удачно, что все спланировано. Вы ведь получили инструкции, да? Мина снова моргнула — и снова протерла глаза. — Разумеется, получила, — ровным голосом ответила она. Линнер уверенно прошла внутрь ее дома, стараясь запомнить как можно больше деталей: бледно-зеленые стены с рядом картин, изображающих пейзажи Планеты-1; мягкий ворсистый бежевый ковер, покрывающий пол в каждом из помещений, которых оказалось неожиданно много — возможно, Мина и впрямь часто принимала гостей; слабый запах разогретой недавно пищи, смешанный с легким ароматом цветочного мыла. Хозяйка проводила ее в комнату на втором этаже — с подиумом-кроватью, тут же напомнившим Линнер ее «расположение»-палату. Было здесь и окно, затянутое ровной плотной шторой, — однако на сей раз открытое. Кондиционер в комнате был отключен, позволяя теплому мягкому ночному воздуху заполнить помещение. Линнер вдохнула его полной грудью, наслаждаясь ощущением относительной свободы и удовлетворением от того, что ее план вступил наконец в фазу реализации. Она потянулась и упала на упругую кровать, не сдерживая искренней улыбки. Мина вернулась скоро и принесла стакан воды и одеяло, пожелала доброй ночи — а еще не сводила с нее глаз, как если бы постоянно ожидала чего-то. Словно ночная гостья может наброситься на нее, например. Или сделать что-нибудь похуже. Интересно, существуют ли на Планете-1 преступления? Кражи, убийства? Есть ли в этом хотя бы какой-то смысл в обществе, где все равны и одинаковы? Помогает ли унифицирование мыслей и своевременная изоляция любого подозрительного гражданина уничтожить зерна ярости, агрессии, безумия? Линнер дернула головой: сейчас не время размышлять об этом. Кроме того, хозяйка отчего-то не покидала ее комнату, как будто ждала каких-то действий. — Мина, вы ведь работаете в… — Линнер попыталась завести разговор, но тут же замолчала: кажется, они где-то уже встречались и, скорее всего, в одной из торговых лавок. — Я помогаю с одеждой, да, — без тени улыбки ответила пожилая женщина. — И… давно? — она совершенно не знала, что еще спросить, а главное, не понимала, какой вопрос был бы правильным. — Достаточно давно, чтобы привыкнуть, — неожиданно резко отозвалась Мина. — Отдыхайте, Линнер. Вам нужно отдохнуть. Разговор не клеился. Возможно, женщина и сама устала и хотела побыстрее отделаться от нее и вернуться в постель. А, возможно, дело было в чем-то еще: Линнер чувствовала странную напряженность, какая бывает у людей тогда, когда им есть что скрывать от тебя. Именно от тебя. Но что может таить от Линнер женщина, которая до того могла видеть ее разве что мельком, да еще и в сопровождении Коро? Устроившись поудобнее в постели, Линнер, наконец, сумела определить день: она переместилась на десять дней назад. Неплохо: есть время разузнать получше, что здесь происходит и спланировать действия. А еще есть время выспаться. Однако в середине ночи ее разбудило чье-то присутствие. Выждав нужный момент, когда гость приблизится достаточно, она вскочила и вцепилась ему в горло, и только потом осознала, что это Мина, и отпустила ее, скомкано извиняясь. Впрочем, женщина смотрела без страха и даже будто с пониманием. — На пятый день, Линнер. Лучший вариант — на пятый день, — едва уловимым шепотом произнесла она. — Камеры перезагружаются, им потребуется чуть дольше, чем обычно, но скоро включатся, а у меня мало времени — ничего не говори. Остаток ночи Линнер провела, размышляя о том, что же здесь происходит — и стоит ли ей следовать совету Мины. Действовать на пятый день — с учетом того, что к десятому дню ей необходимо либо решить ситуацию, либо пробраться обратно в лабораторию так, чтобы никто не догадался, что она вообще покидала ее. А к утру ей в голову пришла страшная догадка: она ошиблась. Она ошиблась со своим планом изначально. Ошиблась так, как мог ошибиться только первокурсник Академии: не учла того, что ее план уже не сработал! Идиотка, она совершенная идиотка. Хорошо бы все же ее «гениальные» построения никуда не записывались, а главное, никем не читались — иначе стыда не оберешься за подобный просчет. Сколько бы она ни пыталась проделать то, что задумала, у нее не было ни малейшего шанса на успех, потому что у нее уже не получилось. Нельзя переписывать собственную временную линию… По крайней мере, нельзя делать это таким способом. Она должна была переместиться не в прошлое, а в будущее, вот что она должна была сделать. Создать лакуну во времени, доказав не то, что она может одновременно находиться в двух местах, а то, что может не существовать вовсе! Впрочем, она все еще могла это исправить: достаточно лишь дождаться одиннадцатого дня, пробраться обратно в лабораторию и попросить изучить записи камер. Оставался только один вопрос: что именно Мина имела в виду, когда говорила о пятом дне?..