И пропойца горький, и могучий гений, Все мы этой жизнью призрачной живем, Все мы только звенья в цепи поколений, И, родившись в муках, в муках же умрем.
Математика — зло. Наверное, вам скажет это каждый ученик, который хоть раз сталкивался в неравном бою с логарифмическим уравнением. Ощущение, будто ты дерёшься против финального босса с зубочисткой, исход этой битвы вполне очевиден, я думаю. Повезёт, если живым отделаешься. Тяжело вздыхаю и выхожу почти самая последняя из класса, однако окрик учителя заставляет остановиться в проходе в нелепой позе, будто тебя ловят в три часа ночи у холодильника, а ты, вроде как бы, на диете. — Мисс Янг, уделите мне минутку вашего времени, — достаточно грозно потребовал учитель, вытирая зелёную доску тряпкой. — Я хочу поговорить с вами о последней работе. Мистер Коллинз, учитель математики, мужчина лет сорока со смешными очками в толстой оправе, за что прославился отдельным прозвищем «лупа» среди учеников. Он всегда был в дурацком салатовым галстуке с мелким рисунком, который привлекал излишнее внимание. Коллинз требовательный учитель, но он мог пойти навстречу ученику, если видел его способности. Только вот способностями я не обладала, спрашивается, зачем выбрала предмет, в котором ты полный ноль, да еще и повышенный уровень? Надо. Вернее это была прихоть родителей, отец хотел видеть меня в лучших вузах Америки. Ведь так принято: пойти в колледж, устроиться на хорошую работу и завести семью — это критерии успешного человека в понимании многих взрослых и, конечно, отца. А идти против его решений бесполезно. Быть дочерью военного — тяжёлое бремя. Со скрипом кроссовок разворачиваюсь к учителю и с поникшей головой подхожу к его столу, где лежит моя работа с красной оценкой С-. Количество алой пасты на белых листах больше, чем всей моей работы. Печально. Спасибо хоть за это. С математикой у нас была взаимная ненависть. Царица наук явно ненавидела меня. Впрочем, я не сильно расстраивалась, осталось только доказать это отцу. Учитель разворачивается ко мне, а мне остаётся только виновато теребить край толстовки с опущенной головой и ожидать его слов. — У вас низкий средний балл по моему предмету, — решил, видимо, зайти издалека. — Вы, очевидно, не успеваете за программой, может быть вы хотите сменить уровень? — М, мистер Коллинз, дайте мне ещё один шанс, прошу, — осмеливаюсь всё-таки поднять на него затравленный взгляд. Он смотрит на меня сквозь эти толстые линзы, и я чувствую себя чуть смелее — хотя бы это не я стою здесь в нелепых очках. — Мисс Янг, я давал вам достаточно шансов… — Пожалуйста, мистер Коллинз, я перепишу, исправлю, найму репетитора и напишу следующую работу на отлично! — мой отчаянный выкрик перебил его, в его карих глазах вспыхнуло недовольство, но тут же оно ушло при конце фразы. Мне конец. Скорее на землю упадёт метеорит, чем я напишу работу на отлично. — Мне нравится ваш энтузиазм. Постарайтесь в следующий раз, иначе нам придётся разговаривать уже по-другому. С этими словами мужчина взял портфель, поправил галстук и вышел из кабинета, оставив меня в замешательстве и панике. Что делать?! Схватившись за волосы, я попыталась проанализировать ситуацию и найти хоть какие-то пути решения проблемы. Да тут нет никаких путей решения! Я и математика две несовместимые вещи! Как небо и земля. Ещё немного пожалев себя, решила, что хватит. Ведь если начать готовиться прямо сейчас, то есть шанс вытянуть оценку хотя бы на В. Главное — только захотеть, так говорит моя мама, а она глупости не скажет. Практически выбегаю из кабинета и спешу в сторону выхода, вместе с другими учениками, чтобы не опоздать на школьный автобус. Старший брат сегодня не сможет забрать меня, он сослался на репетицию какого-то мероприятия, но я-то знаю, что ему просто в лом ехать несколько километров за мной, когда вместо этого можно остаться с друзьями в ближайшей забегаловке, пить пиво и обсуждать девушек с потока. Обмануть меня ему никогда не удавалось. В принципе, мне было всё равно, на чём добираться до дома, я была готова даже идти пешком, но низкая температура и лёгкие летние кроссовки явно бы повздорили. Со скоростью солдата натягиваю пальто, завязываю белый шарф и выбегаю на улицу, получая снежный привет в лицо от зимы. Ненавижу зиму. Даже шарф, натянутый до самых глаз, не спасает от холодного ветра. Ещё оделась легко, понадеявшись на брата. Пробегаю школьную парковку. Старшеклассники трутся около своих машин с сигаретами в руках, и все машины, как на подбор, просто мечта для взломщика. Впереди виден жёлтый школьный автобус на остановке и столпившиеся ученики, которые играют в снежки, некоторые обстреливают одноклассников прямо из транспорта, высовывая только голову. Будет очень неприятно, если какой-нибудь криворукий мальчишка попадёт ледяным снежком в лицо. Итак не повезло с ним, получать дополнительные баллы к уродству не хотелось. Рядом останавливаются машины, я не особо обращаю на это внимание, погружаясь в свои мысли. Интересно, мне подарят машину на день.? Грохот. — Янг, в сторону! Так, абстрагировавшись от серого реального мира, я не заметила движение слева и окрика. Моментально что-то разбилось, и осколки льда ударили в лицо, осыпались на голову и пальто под мой громкий крик. Кожу будто обожгло, тысячи иголок оказались на правой стороне лица. Спешу отбежать от чьей-то машины, в лобовое стекло которой прилетел крупный кусок льда, оставив там нитки мелких трещин. С шоком поднимаю глаза, попутно отряхивая одежду от льдинок и встречаюсь со смеющимся лицом Харриса. — Какого черта, Харрис?! Парень откровенно веселился с моего испуганного выражения лица и эпилептического припадка, пока я тут пыталась унять бешеное сердцебиение. Щека болезненно пульсировала. — Я не виноват в том, что ты такая медленная клуша. В этот момент хозяин машины криком прервал наш милый диалог. Выглядит он разгневанным, хотя это малое описание действительности… Он в ярости. Не помню, как зовут этого парня, мы с ним редко сталкиваемся, а я довольно антисоциальна, чтобы знакомиться с людьми первой. Вторая машина сорвалась с места с помятым капотом, рёв мотора звучит слишком громко среди притихших учеников. Это… это сделал Эрик? — Пошёл ты, Эрик! Пошёл нахуй, ублюдок! Ты заплатишь за ремонт стекла! — Поцелуй меня в зад, Брукс. Я не буду платить за это дерьмо. А вот Харриса и то, каким мудлом он мог быть, я знала. У нас есть пара совместных уроков философии, истории и письма, мы даже делали как-то проект год назад. Иногда он может быть реальным гадом: однажды я случайно толкнула его плечом, так он на уроке пнул стул ногой, из-за чего он упал. Вместе со мной, естественно. Он сидит прямо позади меня и, бывает, от скуки начинает тыкать ручкой в спину. Даже не понимаю причин, по которым он цепляется ко мне. Вроде нормально существуем, я его не трогаю, кроме необходимых причин, бывает даже желаю доброго утра, а этот слизняк найдет повод, чтобы вызвать реакцию и крик. Чертов эмоциональный вампир. Решение не встревать в брачную драму звучит разумно, как дети, ей богу, скорее всего Эрик сделал это по какой-нибудь фигне, обидевшись на этого парня из-за пустяка, как девчонка. В любом случае, не мои проблемы, могу только выразить соболезнования капоту и стеклу. Поэтому я спокойно пошла к автобусу, по пути натянув шапку нарушителя спокойствия на глаза, и сорвалась на бег, когда услышала в спину: «совсем ошалела, Янг?!» Посмотрите, какой нежный. Как бить стёкла машин нормальным людям, так он первый. Предусмотрительно выбираю место в конце у окна и жду, пока водитель соизволит начать движение. Сегодня столько всего нужно сделать — начнём, пожалуй, с необъятной домашней работы, потом проведать Алекс и передать ей конспекты, она умудрилась заболеть в самое неподходящее время, симулянтка, потом на работу. Хочется плакать. Мой отец уверен, что его дети должны добиваться всего сами, поэтому получить от него карманных денег можно только на день рождения, рассчитывать приходится только на маму, которая иногда тайком кладёт нам деньги в рюкзаки, чтобы её дети совсем от голода не померли. Мы с братом вынуждены работать в кафе нашего дяди, который особой снисходительностью тоже не отличается. Выродилась семейка тиранов. Краем глаза замечаю Харриса, который целенаправленно движется ко мне, по спине пробегает холодный пот. Иногда этот парень пугает. Иногда, когда я сталкиваюсь с ним взглядом, я ощущаю могильный холод. Я вижу, что он не тот, за кого себя выдает, прекрасно замечаю фальшивые улыбочки учителям и девушкам, которых он пытается склеить, потому что знаю, как он отвечает джокам, отзывается о других учениках. Пожалуй, искусное враньё — одно из самых сильных качеств в этом человеке. И сейчас, несмотря на расслабленное выражение лица, в его глазах горит злость. Эрик грузно падает рядом со мной, оставив валяться портфель где-то в проходе. Ведь кто-то споткнется об него, но парня это не волнует, видимо. — Что, Янг, бросил тебя твой парень? Медленно отворачиваюсь от окна со вздохом, понимая, что перепалки с ним не избежать. У него слишком довольное лицо, будто думает, что задел меня. — О ком ты говоришь? — За тобой вечно приезжает какой-то парень. — Это мой брат. — Хах, я не удивлен, — его губы исказились в усмешке, — вряд ли на тебя посмотрит нормальный парень. — Ты смотришь, Эрик, — устало выдаю я и вновь отворачиваюсь к окну, подперев рукой щеку. Автобус наконец-то тронулся с места, мотор захрипел под нами, и пейзаж медленно начал сменяться. Всего пять минуты, Гэбриэль, пять минут и ты будешь дома. — Вы не особо похожи, — кажется, Эрик не заметил подкола или решил проигнорировать, что странно, только дай ему волю поругаться. — Ты уверена, что вы от одной матери? Закатываю глаза так, что, кажется, вижу свой мозг и нарочито с сарказмом отвечаю: — Давай, пошути про мою маму, это же так смешно, давай. На дворе 97 год, а твои шутки про мамок все никак не иссякнут. Придумай, что получше. Тишина с его стороны напрягала, пусть лучше чешет языком, нежели смотрит своим взглядом и сжатой челюстью. Поворачиваюсь и получаю в лоб ладонью, не больно, но ощутимо, тут же начинаю в ответ бить его руками, однако все попытки тщетны, он просто откидывает мои удары. Чёрт. Спустя несколько секунд возни, наполненной моим пыхтением и шорохом верхней одежды, отодвигаюсь от него на максимальное расстояние, которое позволяет сиденье, и убираю волосы с лица, впиваясь злым взглядом в его глаза. — Не боишься, что будут проблемы из-за акта вандализма? Руки бы свои не распускал, а то я с радостью дам показания полиции, — практически плюю ядом и для пущей убедительности пинаю ногой его колено. Ладно, я, может быть, сама не лучше — вместо того, чтобы проигнорировать выходки детсадовца, прокладываю дорогу к конфликту, да ещё и ковровую дорожку стелю. Лицо Харриса меняется, искажается в отвращении и злости, а потом он и вовсе отворачивается от меня. Вот и смотри туда, а лучше вообще выйди из автобуса и не порть настроение людям одним только существованием. — Можете отсосать вдвоем. Брукс только болтать горазд. На этом и порешали. Я вновь вернулась к лицезрению пейзажа, проверять, что делает одноклассник не было ни малейшего желания. Вскоре парень вышел из автобуса и даже ничего не сделал за шапку, жди завтра беды, как говорится. Спустя несколько минут и я выхожу на улицу, прибивая чёрное каре, которые растрепалось из-за драки, и плетусь в сторону дома. Холодная связка ключей в кармане пальто неприятно морозит пальцы рук, ледяной воздух заставляет щекотать ноздри и лёгкие. Милый дом встречает уютом и теплом, и сразу всякие Эрики Харрисы выходят из головы, что позволяет расслабиться. Слышу еле слышимый топот лап и из гостиной на меня выбегает любимец всей семьи, немецкий боксёр Кекс. Да, имя, возможно, не очень подходит для такой собаки, но мне его подарили на двенадцатилетие, а я тогда так растерялась, что назвала его первым попавшимся словом, всплывшим в голове. И так у нас появился Кекс. Собака напрыгивает на меня, повалив на землю, и вылизывает от радости всё лицо. Бедняга, совсем заскучал один в доме. — Кекс, ну хватит, — звонко смеюсь и слабо отпихиваю питомца. Спустя несколько минут, собака, наконец, оставляет бренное тело хозяйки и мчится в сторону кухни и вновь ко мне, давая понять, что не против подкрепиться. С мягкой улыбкой иду за ним и уже вижу стикер, висящий на шкафчике, где мы обычно храним корм, с надписью: «Кекс ел. Не верь ему». — Прости, приятель, — опускаюсь на колено перед другом и чешу за ухом, — здесь написано, что ты накормлен, — и Кекс будто понимает слова, понуро опуская голову и идя в сторону гостиной. Мне остаётся только вздохнуть и позавидовать его проблемам. У меня, например, математика. Я быстро запихиваю в себя остатки вчерашнего ужина, собирая сумку с нужными конспектами, и звоню Алекс, попутно натягивая сапоги. Не то, чтобы мы с ней подруги не разлей вода, можно сказать, она одна из немногих друзей женского пола. Все потому, что у меня есть старшие братья, а меня навязывали им, значит и их друзьям. Так я привыкла к обществу мальчиков с ранних лет, с ними было проще общаться, с девочками я не могла найти тем, на которые можно поговорить. Наверное, так себя чувствуют многие парни, когда пытаются заговорить с девушками, будто ходишь по минному полю. Помню тот день, когда познакомилась с Алекс. Это было в 7 классе на биологии, все разбились на пары, а мы остались одни, как какие-то лузеры. И по сей день сидим вместе на общих работах и вообще неплохо общаемся. Вот видите, даже конспекты ей несу по лютому морозу. А сейчас эта девица не соизволит поднять свою царскую задницу и ответить на звонок. Звук гудков начал порядком надоедать. — Да? — раздается слабый и охрипший голос в трубку, и всё недовольство как-то улетает: человек всё-таки лежит с температурой под сорок. — Эй, Алекс, — мягко начинаю, дабы не потревожить её громким звуком, — я занесу тебя конспекты? — Конечно, отдай их маме, она занесёт их ко мне. Кивнув, я поняла, что она не видит этого, поспешила исправиться и поскорее направиться к её дому. Благо жила семья Смитов недалеко, но по такому морозу метр всё равно, что миля. На этот раз предусмотрительно было решено надеть шапку, но она мало чем помогала. А ведь только середина декабря, боюсь представить, что будет в январе. Дом Смитов был небольшой, но выполненный в каком-то аккуратном стиле, это придавало ему некий шарм среди безлюдных одинаковых домов. Постучав в белую дверь, я принялась разглядывать собственные ноги, ожидая, когда с обратной стороны двери кто-нибудь выйдет. Долго ждать не пришлось. Миловидная женщина, которая куталась в красную шаль, встретила меня с улыбкой и пропустила внутрь. — Гэби, давно ты к нам не заходила. Проходи, ты ведь пришла к Алекс? Она совсем разболелась. — Миссис Смит, я буквально на пару минут, передать конспекты. Добрые глаза этой женщины всегда вводили меня в ступор, сразу становится как-то неловко и возражать неудобно. Поэтому я поспешила достать из рюкзака тетради, вручить их женщине, которая недоумевала и хотела проявить свои материнские качества ко мне, и поспешить выйти из этого дома, в котором пахнет кофе и корицей. Да, воспитанной меня не назовешь, но это как с бабушкой, которая хочет откормить тебя за лето. Поморщившись, вспоминаю бабушку по отцовской линии — неприятная старушка. У неё ферма лошадей, за которой она присматривает в одиночку после смерти дедушки, и это сделало её ворчливой и черствой. Порой казалось, что лошадей она любила больше, чем меня и братьев. Хотя скорее так и есть. Она заставляла нас вставать в пять утра и идти к ним в стойло, воняло там жутко, но мы были детьми, и нас никто не спрашивал. Мы вынуждены были проводить там каждое лето, так как альтернативы не наблюдалось. Сейчас же, когда мы повзрослели, нас и под дулом пистолета не загонишь в жаркий Техас, к степи, к запаху лошадиных испражнений и недовольному взгляду старухи. На смену этому пришла работа в круглосуточном кафе дяди Джона. Боже, звучит как типичная забегаловка в каком-то фильме, кафе у дяди Джона. Мужчина строгий и требовательный, оно и понятно: детство с такой матерью, наряду с лошадьми. Вообще у нас народу, будто написано на старости лет остаться одним: дед умер, жена дяди ушла от него, родню по линии матери я никогда не видела, они остались в Германии, а судя по тому, как отец всеми силами старается оставить в больнице самого старшего сына, Янг так и умрёт среди белых стен. Джон после развода стал жёстче и вспыльчивее, насколько я знаю, бывшая жена забрала с собой детей, и ему позволено встречаться с ними раз в два месяца. А ещё я знаю, что он привык глушить горе алкоголем, и это именно та причина, по которой произошел развод, но это не избавило его от пагубной привычки, а наоборот, усилило. Ну, каждому своё, верно? Считаю, что он сам виноват и не стоит винить кого-то другого. Взрослый человек, он должен сам нести ответственность за действия. Колокольчик громко оповещает о том, что в заведение кто-то зашёл, посетители даже не подняли головы, наслаждаясь едой, лишь работник, имени которого я не знала, поднял голову в надежде на посетителя, но увидев меня, кивнул в знак приветствия и вернулся к журналу. Таблетки для памяти стоит пропить, отвратительная память на имена мешала жить. Началась ничем не примечательная работа, которая заключает в себе обслуживание посетителей и протирание столиков. Ничего интересного и захватывающего. Скучно. Хоть бы ограбление какое-нибудь случилось. Поднимаю голову, всматриваясь на часы, и понимаю, что Кэлвин не собирается явиться сегодня на работу, а мне, как всегда, придётся выгораживать его. Непутёвый братец. Младшие, вроде как, должны брать пример со старших. А судя по моим примерам… Золотой колокольчик вновь разносит своё щебетанье по кафе, и мне приходится оторваться от своих цепких мыслей. Хм. Тот парень, которому Харрис разбил стекло машины. Интересно, заявилась ли полиция к виновнику? Подарите и мне способность избегать последствий от собственных косяков, пожалуйста. Парень подходит к стойке, пересчитывая деньги, а потом смотрит на меню над стойкой. Сказать или не сказать? Я любопытная, особенно до школьный драмы, а тут ещё подобный конфликт. Приятно осознавать, что у меня есть союзники против Харриса. — Мне, пожалуйста, черничный капкейк, — пробормотал задумчиво парень, я тут же принялась пробивать заказ, — и латте. — Вам с собой? — парень угукнул и лениво листал журнал, облокотившись на стойку, я, тем временем, передала заказ на кухню и пробила чек. — Вам новое стекло машины заворачивать? Он удивлённо поднимает голову, будто я сморозила лютую дичь, что, в принципе, так и есть, а когда понял, о чём речь, улыбается, одобряя мою шутку. — Хэй, ты же подруга Эрика, а я всё вспоминал, почему лицо такое знакомое. При фразе «подруга Эрика» мое лицо сморщилось, видимо, получилось забавно, если юноша напротив хохотнул. — Ну, подруга сильно сказано. — Знакомая, — кивает утвердительно парень. — Одноклассница, — подытоживаю всё вышесказанное. — Хотя он и имени моего не знает. — Я тоже не знаю твоего имени. Я Брукс Браун, будем знакомы, одноклассница Эрика. — Гэбриэль Янг, приятно познакомиться, враг Харриса, — парень пожимает мою руку с улыбкой. — Я видел, тебя задело крошками льда. Ты в порядке? — Нормально, не стеклянная, — пялюсь на него в ожидании реакции. Ну посмейся же, смешно же, типа стекло твоей машины и я. Эх. В которой раз убеждаюсь, что у меня инфантильный юмор. Новый знакомый шутки не оценил и просто кивнул. Наступила неловкая тишина. Как хорошо, что в это время заказ оказался готовым. — С вас четыре доллара семьдесят семь центов, — он протягивает деньги и тут же получает сдачу. — Всего доброго и заходите ещё. — Эй, — перед тем, как уйти, он говорит, — не хочешь как-нибудь затусить? — Я подумаю. Извини… как бы тебя там не звали, но меня на ближайший месяц забронировала алгебра, а её путы очень сильные. Если я вылечу с повышенного уровня математики, отец отправит меня к бабке на пмж, и ты больше меня никогда не увидишь. Парень, словно услышав мои мысли, кивнул и вышел из заведения, оставляя после себя дуновение ветра. Этюд — математика разбивает мечты и розовые очки. Спустя час на парковке рядом с кафе появляется пикап брата. Эта развалюху он купил за свои деньги года три назад, но вместе с друзьями привёл в более или менее божеский вид. Иронично, что на ремонт он потратил больше, чем на покупку. Вопрос, стоило ли потеть в мастерской неделю, шляться в разные точки города за деталями, если изначально можно было приобрести исправного железного коня? Мой брат никогда не отличался интеллектом. Из нас двоих, чего уж греха таить, я умнее и более приспособленная к окружающей среде. Я и Янг унаследовали черты отца — чёрные волосы и зелёные глаза, мягкие черты лица. Кэлвин же прошёл против системы и получил в подарок арийскую внешность от мамы — светлые волосы, светлую кожу, граничащую с болезненной, и голубые глаза. В детстве Янг вечно говорил ему, что он приёмный, меня всегда это смешило, потому что никто не верил в то, что мы родственники. Кэл порой выглядит женственнее меня, он не крупный, несмотря на то, что занимается спортом, плечи явно не назовешь широкими, да и ростом не удался (5′ 9″)* в понимании «нормальных» парней. Он выглядит, как ребенок в свои восемнадцать лет, что всегда подкупало девушек, особая неконфликтность и мягкий характер — вырисовывается образ милого парня. И тут на фоне самый старший 6′ 2″** в росте, в телосложение которого уместится два Кэла, если не больше, дерзкий и взрывной характер. А есть я, называется, ни туда, ни сюда. Конечно, никто не верил нам. Кэлвин в полусогнутом состоянии пробирается ко мне, потому что неподалёку стоит дядя, переговариваясь с бухгалтером, и прячется за стойку. — Он что-нибудь говорил обо мне? — юноша снимает шапку и куртку и складывает в рюкзак, болтающийся на одном плече. Люди оборачиваются на странного человека, который сидит у стойки на корточках, время от времени выглядывая в зону для персонала. — Он думает, ты на складе, пересчитываешь поступивший товар. В это время мужчина, договорив с персоналом, подошёл ко мне, наверняка, чтобы проверить мою работу и дежурную, ослепительную улыбку клиентам. Я успела уловить паническое выражение лица Кэла прежде, чем он ползком обогнул стойку и поспешил на склад, стараясь не шуметь тяжёлой дверью. Он ещё никогда не был так близок к провалу. Спустя несколько часов я сижу в пикапе, отдыхая от монотонного рабочего дня и грея замёрзшие ноги у печки, пока Кэлвин докуривает сигарету, болтая с кем-то по телефону. Сегодня отец опять устроит допрос на ужине, мы будем вынуждены играть в правильную семью: помолиться Богу за еду, есть по всем правилам этикета и фальшиво улыбаться друг другу, изображая любовь. Делаем всё, чтобы избежать настоящих проблем. А на следующий день мама пригласит гостей и будет хвастаться старинной вазой и семейными реликвиями перед ними, попивая вино. Кэлвин уедет к друзьям, оставляя меня родителям, ведь я уже не маленькая таскаться за ним, и уже взрослая для того, чтобы брать с него дурной пример. От угнетающих мыслей отвлекает хлопок двери и запах сигарет. Брат поправляет богатую шевелюру, которая усеяна хлопьями снега, и поворачивает ключ зажигания. — Как школа? — буднично интересуется он, оборачиваясь назад и выезжая с парковки. — В такой дерьмовой школе положение дел всегда одно. Какое-то время он молчит, всматриваясь в поток машин. — Над тобой издеваются? — Нет. Тема издевательств стояла для него острым ребром. Он был спортсменом в школе, но более крупные ребята позволяли отпускать в его сторону слова по поводу внешности, телосложения, характера и поведения. За глаза его называли «нацистом» даже те, с кем он был в относительно хороших отношениях. Когда же я перешла в Колумбайн, он боялся, что объектом насмешек стану я. Мое существование протекает относительно спокойно. — Не лезь к джокам и к тем парням, держись подальше от неприятностей, пожалуйста, доучись спокойно. А потом мы рванем куда-нибудь подальше отсюда, куда угодно, лишь бы из этого города. Ненавижу всё здесь, — машина остановилась у светофора, и водитель удручённо уставился вперёд, стуча пальцами по рулю. — Это не решение проблем, Кэл. Отец вряд ли отпустит тебя куда-то, из Янга у него не получилось слепить солдата, так он примется за тебя, только ты закончишь колледж, — мы сталкиваемся взглядом и понимаем положение друг друга без слов. — А мама привяжет меня к своей ноге, ведь я её принцесса и трофей. Мы вновь молчим долгое время, не потому, что нам нечего сказать, а потому, что есть так много слов, которые надо сказать. Я без чувств пялюсь в окно. И наконец с соседнего сиденья раздаётся тихий и осторожный голос: — Я был сегодня у Янга, — моя голова слишком резко поворачивается к брату, и он понимает, что эта тема тоже интересует меня. — Там явно подсобил отец, уверен, его пичкают таблетками, которые и близко не предназначены ему. Он не больной шизофренией, а всего лишь пойманный с кокаином, но на нём уже поставили крест и оставят там умирать. — Ему проще отказаться от сына, чем потерять авторитет у коллег и положение в обществе. Как же это мерзко, — мой сжатый кулак встретился с приборной панелью, удар был достаточно сильным, чтобы вызвать боль, и на секунду заглушить душевную ярость и негодование. — Гэби, я понимаю, что тебе тяжело. У вас всегда была особая связь, если честно, я всегда этому завидовал. Но ты только усугубишь положение, если будешь ругаться с отцом, — Кэл развернулся ко мне и дотронулся своей теплой ладонью до моих ледяных пальцев, и сразу стало спокойно. Мой старший брат здесь и никому не позволит навредить мне. Я в миг сжала его ладонь. — Я придумаю, как всё исправить, заберу тебя и Янга. В детстве я всегда вытаскивал вас из передряг и сделаю это снова, — он по-доброму улыбнулся, и в голубых глазах заплясали чёртики. — Мне повезло родиться с мозгом. Я улыбаюсь и с поддельной обидой отбрасываю его руку под заливистый смех. Напряжённая обстановка сошла на нет. Вот он Кэл, который разрешит любую ситуацию. — Знаешь почему мы с Янгом образовали дружный и гармоничный дуэт, а с тобой нет? — спрашиваю я, уже не сдерживая улыбку. Юноша вопросительно хмыкает, не отвлекаясь от дороги, но на щеках появились ямочки. Он знает ответ. — Потому что ты приёмный. — Ой, заткнись.***
Следующий день начался с рутины, которой обременён каждый человек в мире. Душ, завтрак, дорога в школу. Коридоры Колумбайн практически всегда пусты, школа большая и каждый ученик выбирает излюбленное место либо в кафетерии, классе или курильне, но зимой на улице не отдохнёшь, поэтому многие толпятся у своих шкафчиков. Открываю локер и складываю ненужные учебники в него и в отражении зеркала замечаю, как в нескольких шагах Эрик Харрис и его высоченный друг, который внушает страх, дразнят ученика-инвалида. Мой рост 5′ 4″*** и я чувствую себя крайне некомфортно рядом с такими высокими людьми. Этот блондин, если захочет, сможет вкатать меня в пол. Но это не волнует меня, знаете, как человек, у которого сильно развито чувство справедливости, мне крайне неприятно наблюдать за подобным. Мне также неприятно наблюдать, когда этих парней задирают и избивают, но они вымещают свою злость и агрессию на тех, кто слабее, но при этом ненавидят джоков. Я никогда не пойму этот мир. Голубые глаза высокого парня встречаются с моими зелёными в зеркале, и, кажется, ему на секунду становится стыдно, потому что он опускает голову и делает шаг назад. — Отвратительно. Я разворачиваюсь к ним и окидываю презрительным взглядом. Харрис поворачивается в мою сторону и невольно опускает тетрадь мальчика, тот незамедлительно выхватывает её и бежит в сторону своего класса под недовольное пыхтение Эрика и смех наблюдавших за этим. Вижу как он недоволен таким раскладом. Поделом тебе, в следующий раз ты окажешься на его месте, и никто тебе не поможет. — Водка, ты только посмотри, она защищает своего нового парня, — со смешком Эрик поправляет кепку и складывает руки на груди. Его друг нелепо улыбнулся, но голову так и не поднял. — Иди ещё поцелуй его, — продолжая, кричит он мне в спину и изображает звуки, которые сопровождают подобные действия. — Только поцелуй истинной любви превратит его из горбатого дебила в принца, — смех многих учеников разносится по коридору. Вот ублюдок. Добро пожаловать в Колумбайн. Место, где унижают слабых, где преобладает стадный инстинкт, а если ты попытаешься влезть в эту иерархию и помешать процессу, то тебя, скорее всего, смешают с дерьмом прилюдно. * - 175.76 см ** - 187.96 см *** - 162.54 см