Bang bang you're dead

Все мы только куклы в мире сновидений, Роли наши дал нам кто-то неземной, И пропойца горький, и могучий гений, В сущности, не знает, кто же он такой.

Уныло ковыряюсь серебряной вилкой в омлете, превращая некогда целостное в кусочки прошлого. Родители тихо переговариваются о работе, о планах и отпуске, не создавая ни одного скрежета о посуду. Мама по всем правилам этикета откладывает вилку и нож, вытирает рот салфеткой и укоризненно смотрит на меня, ведь мой локоть на белой скатерти, а это неправильно. Класть локоть на стол нельзя! Кэл рядом уже закончил завтрак и, откинувшись на спинку стула, устало зевает и пытается не уснуть. Он опять сидел за компьютером до трёх ночи, я слышала, как он ругался и бил ладонями по столу, когда вновь и вновь проигрывал матч. Он время от времени поглядывает на настенные часы, отсчитывая момент, когда будет свободен. Видите ли, мои родители помешаны на соблюдение порядка и правил, поэтому мы будем сидеть за столом, пока не доедят старшие, это нервирует и отнимает много времени. — Папа, — говорю я и поднимаю на него взгляд, мужчина отвлекается от завтрака, — скоро Рождество и Новый год, — Кэл заинтересованно поворачивает голову ко мне, гадая дальнейшие слова, мама подозрительно уставилась на меня, на лице отца невозможно прочитать эмоции. — И я подумала, что было бы неплохо, если Янг проведёт эти дни с нами… Глаза брата расширяются, он панически переводит взгляд на отца, тот прикрыл глаза и отложил столовые приборы в сторону, пока мама поспешила выйти из-за стола, чтобы убрать лишнюю посуду. И так всегда, она никогда не защищала нас, а быстрее убегала от бури. Будем честны, мой голос дрогнул к концу фразы, когда я уловила настроение главы семейства. — Гэбриэль, мы не раз обсуждали этот вопрос. Янг останется в лечебнице, пока не поправится, — резко отрезал мужчина. Повелительный и грозный тон вызвал страх, но также бурю других негативных эмоций. — Когда он поправится? Он лежит там уже полтора года! — я не выдерживаю и повышаю голос, и только после этого понимаю, какую ошибку совершила. — Гэбриэль! Ты не будешь спорить с моими решениями, он останется там столько, сколько я посчитаю нужным. Мужская ладонь ударила по столу, тарелки подпрыгнули, стаканы с апельсиновым соком разлетелись, пачкая скатерть и слезами стекая на пол. Я испуганно дернулась и отступила на шаг назад, Кэл подпрыгнул с места, хватая меня за руку и толкая в сторону второго этажа, где находится моя комната. Я увидела рассерженный взгляд матери, её руки, сложенные под грудью, которая поднялась в громком вздохе осуждения. И струна терпения лопнула. — Как ты можешь так поступать?! — я отталкиваю руки брата и дёргаюсь вперёд, чтобы… не знаю зачем, наверное, чтобы ударить отца… — Как можно относиться так к своему ребёнку? — руки Кэлвина по-прежнему сдерживают меня, но мне плевать. — Ты эгоист и тиран! Вот кто ты! Мужчина встаёт со стула со злобным выражением лица, оттягивает форму и направляется к нам. Мама в это время наигранно прижала ладонь ко рту и отвернулась к окну. Я до ужаса боюсь, когда этот человек в идеально-выглаженной форме делает такое выражение лица и идёт на меня. Невольно мои ноги начинают трястись. Перед глазами мелькают сцены из детства, где он бил меня ремнём за провинность. Кэлвин разворачивается к отцу и спиной шагает назад, отталкивая меня назад, примирительно поднимая руки. — Отец, Гэби сегодня встала не с той ноги, мы с ней недавно обсуждали это. Она подумала, что вы соскучились по Янгу, — и, наконец, с силой пихает меня в сторону лестницы, закрывая собой проход. — У неё плохое самочувствие, поэтому она не подумала о словах. Я не теряю времени и бегу вверх по лестнице, панически оглядываясь. Белоснежная дверь, разделяющая длинный коридор и мою комнату, внушает чувство защищённости, она будто отделяет меня от этого мира патриархата и жестокости. Эта хлипкая деревяшка вряд ли спасёт от гнева отца, но людям больше всего хочется выдавать желаемое за действительное. Я на всякий случай запираю дверь на ключ и вслушиваюсь в звуки по ту сторону. Голоса, голоса, голоса… спешные шаги, где движение левой ноги быстрее, чем правой. Кэлвин. — Эй, — он стучит костяшками пальцев по дереву, — бери сумку и поехали, пока он относительно спокоен. Моментально выполняю его указания: скидываю учебники и листы с заданиями в рюкзак и спешу открыть дверь. Кэлвин стоит полубоком, ожидая меня, и теребит кожаный край наручных часов, пустым взглядом уставившись в паркет. Надеюсь, отец не отыгрался на нём. — Кэл, я просто не сдержалась. Прости. — Всё нормально, Гэби. Кто-то должен был сказать ему это, иди в машину, — ответ был сух и безэмоциональным, взгляд голубых глаз по-прежнему не оторвался от пола. — Иди в машину. Опустив голову, прохожу мимо него и осторожно спускаюсь по лестнице, подозревая, что за любым углом может оказаться разгневанный отец. Шаги позади заставляют ускориться. Моя рука уже хватает ручку двери, как на плечо ложится твёрдая ладонь. С горла чуть не сорвался панический визг. — Откройте ваши рюкзаки, — требует мужчина. — Пап, ты серьёзно? — недовольно ворчит Кэлвин, однако замолкает под взглядом холодных зелёных глаз. Спорить и ругаться с ним мне совершенно не хочется, ибо страшно, один раз мою задницу спасли, не факт, что повтори я сейчас истерику, всё закончится хорошо. Поэтому без слов раскрываю чёрный рюкзак и демонстрирую кучу сваленных учебников, ручек, тетрадей и листов, телефон. Он, вероятно, думает, что мы поддерживаем Янга, а значит можем хранить наркотики для личного пользования или для того, чтобы передать ему. Брат повторяет действия с недовольным лицом, потому что в его рюкзаке всего несколько листов, папка, ручка, которая осталась со времён школы, и прикрытые телефоном пачки сигарет, незамедлительно оказавшиеся в урне. И только после этого последовало разрешение покинуть дом. Что же, конфликт с утра пораньше задал настрой всему дню. Царящая обстановка в Колумбайн усугубит испорченное настроение. Меня подхватывают за локоть и тащат к машине практически бегом. — Ребята, не задерживаетесь после учёбы, у нас будут гости, — кричит мама с порога. Самый старший фальшиво улыбается и кивает, открывает дверь машины и, практически, закидывает меня туда, а после и сам спешит сесть за руль. И только оказавшись в транспорте, он откидывается на кресло и выдыхает. Дорога протекает в полной тишине. Не знаю, о чём они разговаривали, но это явно оставило след на добром и солнечном Кэлвине. Мне стало стыдно. В тишине я вылезла у парковки и осталась смотреть вдаль уезжающей машине, пока кто-то не толкнул меня плечом. Коридоры Колумбайн практически всегда пусты, школа большая и каждый ученик выбирает излюбленное место либо в кафетерии, классе или курильне, но зимой на улице не отдохнёшь, поэтому многие толпятся у своих шкафчиков. Открываю локер и складываю ненужные учебники в него и в отражении зеркала замечаю, как в нескольких шагах Эрик Харрис и его высоченный друг, который внушает страх, дразнят ученика-инвалида. Мой рост 5′ 4″ и я чувствую себя крайне некомфортно рядом с такими высокими людьми. Этот блондин, если захочет, сможет вкатать меня в пол. Но это не волнует меня, знаете, как человек, у которого сильно развито чувство справедливости, мне крайне неприятно наблюдать за подобным. Мне также неприятно наблюдать, когда этих парней задирают и избивают, но они вымещают свою злость и агрессию против тех, кто слабее, но при этом ненавидят джоков. Я никогда не пойму этот мир. Голубые глаза высокого парня встречаются с моими зелёными в зеркале и, кажется, ему на секунду становится стыдно, потому что он опускает голову и делает шаг назад. — Отвратительно. Я разворачиваюсь к ним и окидываю презрительным взглядом. Харрис поворачивается в мою сторону и невольно опускает тетрадь мальчика, тот незамедлительно выхватывает её и бежит в сторону своего класса под недовольное пыхтение Эрика и смех наблюдавших за этим. Вижу, как он недоволен таким раскладом. Поделом тебе, в следующий раз ты окажешься на его месте и никто тебе не поможет. — Водка, ты только посмотри, она защищает своего нового парня, — со смешком Эрик поправляет кепку и складывает руки на груди. Его друг нелепо улыбнулся, но голову так и не поднял. — Иди ещё поцелуй его, — кричит он мне в спину и изображает звуки, которые сопровождают подобные действия. — Только поцелуй истинной любви превратит его из горбатого дебила в принца, — смех многих учеников разносится по коридору. Вбегаю в женский туалет, где тусуются местные «плохие девочки», которые курят прямо в кабинках, а после пишут на них нелестные комментарии о какой-нибудь девочке, кофточке которой уже месяц. К счастью, сейчас их здесь нет. Костяшки пальцев сталкиваются с раковиной, разнося боль словно тысяча молний, шумно и удовлетворенно дышу. Привычка причинять себе боль появилась совсем недавно, она отлично помогает справиться с негативными эмоциями и душевной болью, но, к сожалению, быстро вызывает зависимость. Мне было необходимо выплеснуть негативные эмоции, полученные совсем недавно, перепалка с Харрисом только усугубила эмоциональный фон. Тяжело дышу, будто сильнейшая астма одолела тело. Как научиться дышать? Скоро мне станет мало бить себя. Звонок грохотом проносится по всему зданию — до меня же он доходит будто сквозь толщу воды. Ледяная жидкость с белоснежного крана приводит в состояние относительного покоя. И не остаётся ничего другого, как пойти на урок творчества. Неуспеваемость в журнале существовала только по математике. Задача сегодняшнего урока — нарисовать то, что делает нас счастливыми. Надеюсь, мы не будем представлять это классу, иначе будет слишком неловко. Рядом со мной сидит Рэйчел Скотт, её глаза загорелись только при озвучивании темы. Завидую таким людям, они полностью отдают себя искусству и любому другому делу. Яркий огонь в их глазах мне всегда нравился. Возникали различные мысли по теме, но они настолько хаотичны, что вычленить конкретное ничего невозможно. Карандаш уныло лежал в ладони, так и не решившись оставить после себя звёздный след. Белый лист угнетал и отражал на себе то, что было в голове, а именно — ничего. Как шаром покати. В голове всплыл образ, и рука сама повела меня. Не знаю, сколько прошло времени, мои глаза не отрывались от листа, пытаясь в точности передать картинку воображения в реальность, меня отвлекла лишь учительница, которая проходила мимо рядов. — Гэбриэль, это твои братья и домашний питомец? — плеча легко коснулось прикосновение. Смущённо киваю и стараюсь прикрыть лист, когда Рэйчел оборачивается к нам с улыбкой и пытается разглядеть рисунок. Затылком чувствую, как учительница улыбается и после подходит к другому ученику. Хорошо хоть не спросила, где же мама и папа? А то затаскали бы по психологам. — Я думала, у тебя один брат, — начинает Рэйчел, протягивая свой рисунок, где изображена вся её большая семья. — Самый старший закончил школу раньше, чем мы поступили сюда, — сдаюсь, я полностью безоружна против этих глаз и улыбки. Рэйчел не была моей подругой, я, пожалуй, назову её хорошей знакомой. Наверное, у каждого есть такой человек, взаимодействия с которым происходит только на уроках, потому что вы сидите рядом или выполняете проект. Так и с нами. Мы здороваемся друг с другом в коридоре, болтаем на этом уроке, но никогда не обедаем вместе в столовой или гуляем по Литтлтону. Эта девушка социально-активна, старается успевать везде и всюду, но я не такая. Мне приятнее спокойствие и размеренность; на протяжении всей моей жизни со мной были Кэлвин и Янг, после присоединилась Алекс, большего никогда не просила и не буду. Просто неудобно с такими людьми, они требует отдачи и могут обижаться на отсутствие реакции, а я холодна до всего, что не касается меня. Как говорится, мое дело сторона. Звонок с урока проносится как никогда не вовремя, ведь у меня только началось получаться, учительница пытается докричаться до спешащих покинуть кабинет учеников о домашнем задании. Поток людей уносит меня в сторону спортзала мимо стенда с наградами. Мои губы поджимаются, когда я вижу эти кубки и золотые медали — именно они являются причиной многих событий в жизни каждого ученика. Дуновение приторных духов и смех — болельщицы пробегают дальше по коридору, приковывая к себе взгляды большинство парней. Не люблю физкультуру — слишком велик шанс получить мячом в лицо от джоков. Учителя практически никогда нет и спортсмены находят себе развлечение в учениках, что происходит прямо сейчас. Я с волейбольным мячом в руках смотрю на группу лузеров, как в них летят баскетбольные мячи от ребят крупнее их в несколько раз. До уха доносятся «пидоры», «подружки нацистов». Да, я говорила, что за Харриса никто не заступится, если он будет в беде, но моё утро было дерьмовым и отыграться на спортсмене самое то. Главное, натяни правильную маску на лицо и сможешь обмануть кого угодно, особенно таких тупиц. Я отхожу чуть назад, оглядываюсь, мало ли вдруг смотрит кто-то на меня, и, подкидывая мяч вверх, со всей силой бью по нему, направляя в сторону так удачного стоящего спортсмена. Мяч с характерным звуком сталкивается с его затылком и отскакивает, его друзья остановились, да он и сам замер. Ладонь приятно горит. — Ой, прости, пожалуйста, — подбегаю с поддельной улыбкой и волнением к парню, поднимая мяч. — Я такая неуклюжая, хотела потренироваться перед игрой в волейбол, — на твоей голове, мудак. Глаза Харриса застыли на мне, его друг также пялится на меня, будто они до последнего думали, что я присоединюсь к травле. — Ничего страшного, крошка, — улыбается «пострадавший» приторной улыбочкой, которой он подманивал не одну глупенькую девочку. — У тебя сильная рука. Играешь? — Разве что, самую малость, — стеснительно сжимаюсь, чтобы доказать невинность и невиновность. Ох, пойду в актрисы. Похоже, на них подействовало, потому что все как один разомлели. — Не хочешь сыграть как-нибудь? — Ты же сестра Кэлвина? — спросил кто-то из толпы. — Гэбриэль, верно? Он рассказывал о тебе, но я никогда не думал, что ты такая милашка. — Кэлвина Янга? Я думаю, нам есть, что обсудить. Как он? — главарь закинул мне руку на плечо, и моя маска наивной девочки дала трещину. — Мы были хорошими друзьями. Очень сомневаюсь, что вы были хорошими друзьями. К моему счастью, учитель соизволил появиться в спортзале и громко оповестить о своем присутствии в свисток. Храни вас Господь! Под предлогом урока предлагаю им пройти в центр зала, если они хотят сыграть, оставляя Харриса и блондина позади. Какие же тупоголовые идиоты, стоит девушке подойти к ним и похлопать глазками, так они готовы на всё. И как такие дебилы держат школу в страхе? Каждый третий умнее их. Стадо давит количеством. Не обязательно идти против них напролом, против таких надо применять интеллект, а ответной дракой только спровоцируешь. Остаток урока проходит размеренно: мы поделились на две команды и играем в волейбол, хотя джоки всё равно направляют мяч другим в лицо. Надеюсь, они забудут обо мне к концу урока. Я оказалась в команде с этими дебилами, и при каждой моей подаче они громко свистели и выпендривались перед девушками на скамье, когда отбивали мяч. Наша команда выиграла в сухую, что неудивительно, многие девушки просто отказались играть против спортсменов, даже парни боялись отбивать свистящие снаряды. Ребята из команды играли с такой силой, что, казалось, противникам оторвёт руки, если они заденут мяч, летел он по дикой траектории, что многие только уворачивались. Примечательно, что учитель не сказал ничего против такой агрессивной игры, лишь пару раз прикрикнул на «криворуких». Всё, что нужно знать — учителя никогда не встанут на твою сторону в конфликте с джоками. Уже в раздевалке я надевала свой свитер и натягивала джинсы на влажное после душа тело, как ко мне подошли болельщицы и дали приглашение на вечеринку для «королей» через три дня перед соревнованиями. И тут я выпала. Неловкая благодарность с моей стороны и они ушли. Лицемеры. Устрою я вам вечеринку, на всю жизнь запомните. Следующие уроки проходят буднично, я даже успела заскучать и начала вертеть большим пальцем*, потом рисовала на полях листов с заданиями каракули. На английском у миссис Хатсон я заметила, что урок проходит совместно с высоким блондином. С начала учёбы прошло уже около полугода, а я только сейчас его заметила. А он вроде бы не тот, кого легко не заметить. Он украдкой пялился на меня, но как только я ловила его на этом, то опускал взгляд в тетрадь. Ладно. Не особо горела желанием общаться с ним, скорее бы Алекс вышла с больничного. Я хоть и перекидываюсь с кем-то парой слов в коридоре и классе, но, в основном, хожу одиночкой, как какой-то лузер, стрёмных очков только не хватает, как у той девочки-первогодки. Учительница принялась повышать голос на хохотавших позади меня учеников и повторила о домашнем задание: написать совместное сочинение на свободную тему с человеком, которого она поставит в пару. Хоть бы не этот блондин, он реально пугает меня. Но зная свою везучесть и средний процент, когда жизнь любит поворачиваться ко мне задницей, я подозреваю, что писать сочинение мы будем всё-таки вместе. Если честно, я уже приготовилась. Давайте, миссис Хатсон, добейте меня! Но к моему огромную облегчению с одной стороны и великому разочарованию с другой, в пару поставили джока, который был среди тех, кому я навешала лапши на уши в спортзале. Он обернулся ко мне с гадкой и похотливой улыбкой. Скот. Только пусть сделает лишнее движение, спущу на него Кекса. Хорошо, что английский был последним уроком, значит я могу свалить из кабинета со скоростью звука и слиться с учениками в потоке, а на парковке меня уже ждёт братец, надеюсь. Только раздался спасительный звонок, я рванула из класса, ещё никогда так быстро не бегала, и поспешила на выход, расталкивая попадавшихся на пути людей. Судьба спасла меня один раз, пора и вернуться к обычному положению дел, к заднице, в смысле. Меня схватили за запястье и с силой дёрнули назад, из-за чего я, практически, свалилась в объятья какому-то парню. Белая кепка, ясно. — Хэй, ты так быстро убежала, — легко пробурчал парень. — Слышала? У нас совместное сочинение, я подумал, что чем быстрее мы напишем его, тем будет лучше, — поток учеников обходил нас, было максимально неловко, когда на меня кидали взгляд обычные ребята. Будто они осуждали меня. Он всё ещё сжимал моё запястье. — Я освобожусь с тренировки в шесть и заеду к тебе, окей? — М, прости, но я сегодня не могу, — паника внутри мешала трезво думать и внятно говорить, видимо, в его глазах это выглядело как смущение. — Моя мама устраивает ужин для коллег, и я весь вечер буду занята. — Хорошо, тогда завтра, суббота, надеюсь, свободна? — он шагнул ближе и разжал хватку. — До встречи, Гэбриэль, — и прошёл мимо, но напоследок обернулся и громко прокричал. — Моё имя — Макс. Мне плевать. На запястье осталось неприятное ощущение, будто комок грязи в виде браслета. Отвратительно. Среди множества машин замечаю пикап Кэла и спешу к нему, слышу кантри, льющуюся из салона. Он вновь с кем-то болтает по телефону, подружку, что ли, завёл? Он не смеет ни с кем встречаться, пока я не познакомлюсь с ней и не одобрю его выбор. Как оказалось он решает вопросы на счёт выходных. Какой занятой посмотрите, учился бы, а не в лес ходил стрелять из пушек с друзьями да белок пугать. Многофункциональный Кэл — и машину ведёт, и разговаривает по телефону, и умудряется что-то записывать на листе бумаги и кидать на меня взгляды, мол, не смей встревать. — Возьмёшь с собой? — моментально спрашиваю его, как только он закончил разговор и отложил ручку. — Мелкая ещё. Будешь математику учить, — с издёвкой поддел меня. Как лезвием по сердцу. И от кого? От любимого брата! — Ну, пожалуйста, я тоже хочу пострелять. — В тир ходим раз в месяц. — Это не то, — дёргаю ногами в обиде и отворачиваюсь к окну. — Сегодня мы рисовали то, что делает нас счастливыми. И я, между прочим, нарисовала тебя, противного и приёмного, потому что, несмотря на твои минусы, я всё равно люблю тебя. — Ты такая любящая сестра, только тогда, когда тебе что-то нужно, — рассмеялся парень и бросил на меня игривый взгляд, сверкая ямочками на щеках. И всё-таки мы красавчики с ним, он, конечно, пострашнее меня будет, но тоже обаятельный. Девчонки, наверное, табунами за ним бегают. — Если не возьмёшь меня с собой, то расскажу, на что ты в последний раз потратил деньги, которые одолжил тебе отец, — и всё это с тоном тонкого намёка, как мое терпение. — На какую похабщину! Кэл с ухмылкой прижал пальцы ко рту, не отвлекаясь от движения, обдумывая и взвешивая все за и против. Ему уже восемнадцать, но я-то ещё ребёнок, который не хочет вступать во взрослый мир, и вообще испытывающий отвращение к соитию. Я даже не могу назвать это так, как принято… Поэтому, когда я обнаружила в его рюкзаке упаковку презервативов, на меня накатила такая волна стыда, смущения, разочарования и кучи всего другого, что я не могла смотреть ему в глаза несколько дней. Знать, что твой старший брат кого-то того… Неприятно, знаете ли. Нанёс своей просьбой принести книгу из рюкзака психологическую травму! — Я нанёс тебе психологическую травму, прости, — парень словно прочитал мои мысли. — Тебе скоро семнадцать и… — Кэл! — И даже, если тебе было бы двадцать три, будь моя воля, я ограждал бы тебя от этого открытия всю оставшуюся жизнь, — всё-таки закончил он, положив ладонь на сердце. — И я не шучу, только попробуй привести парня в дом. — Ты с темы пытаешься съехать, выставив меня виноватой? — Гэби, ты понимаешь, что я буду с парнями? Девушек с нами не будет, а следить за тобой весь вечер я не хочу. — Не надо за мной следить. — Тебе шестнадцать, а там будут двадцатилетние мужики, которые больше тебе раза в четыре. — Я помню, она была полупустая… — Я сказал, нет! — прикрикнул Кэл. И я замерла. Он никогда не кричал на меня. Парень опустил взгляд, ожидая зелёный свет на светофоре, и сжал пальцами руль. Костяшки его пальцев побелели. Мои глаза наполнились слезами, и я поспешила впиться ногтями в запястье, чтобы отвлечься от кома в горле. — Гэби, прости, у меня был тяжёлый день. У нас у всех, — я молчала, отвернувшись от него и уставившись в окно. — Гэби. Как только машина остановилась у дома, я поспешила выйти из салона, несмотря на попытки Кэла схватить и докричаться до меня. Надоели меня хватать, я не кукла. На пороге меня ждала мать с натянутой улыбкой, и я поняла, что до встречи не больше часа. На втором этаже в коридоре стоит стенд с наградами за различные мероприятия. Золото там сияет среди белых стен, и смотрится слишком вычурно. Слишком вызывающе. Третья — самая высокая полка принадлежала Янгу, но сейчас она пустовала, родители смели оттуда всё, что можно, ещё и продали, скорее всего. Вторая — Кэлвину, там, в основном, кубки за игру в баскетбол, медали за стрельбу и за различные забеги. Третья полка предназначена для меня, и она заполнена больше всех: медаль за первое место в балете ещё с начальной школы, за игру на скрипке и лучший школьный проект в средней, кубки за волейбол, стрельбу, похвальные грамоты и многой прочей фигни. Мама, как рассказывал Янг, была рада рождению дочери, маленькой принцессы, из которой она хотела сделать настоящую королеву и идеал девушки. Поэтому ещё с детского сада она отправляла меня на различные дополнительные занятия, в начальной школе я попала в программу для одаренных детей CHIPS. Радости у родителей не было предела, папа тогда нахваливал меня весь вечер, а мама испекла клубничный пирог. Кажется, это единственный раз, когда я чувствовала их гордость и любовь. Повзрослев, мои интересы из скрипки (на самом деле меня никогда не привлекала скрипка) перешли на оружие и спорт, и не мудрено, отец — военный, братья — будущие солдаты. Мама никак не препятствовала тому, что «отбирают дочь», это дословная цитата. Как-то раз я вышла попить воды среди ночи и услышала, как разговаривают родители: женщина пыталась упрекнуть мужчину в том, что он и так забрал к себе на воспитание сыновей, а теперь принялся за дочь. Тогда я подумала, что мама просто защищала меня из-за любви, но оказалось всё до ужаса просто — нас просто поделили. Как товар. Мама всегда боялась отца, и именно по этой причине никогда не препятствовала его действиям. По-моему, такого нет в нормальной семье, в нормальной семье царит взаимоуважение и любовь, а они даже спят в разных комнатах. Перейдя в старшую школу, я ушла из волейбола, это был своеобразный бунт, перестала записываться на различные мероприятия и предпочитала проводить время дома за книгами или компьютером. Лишь раз в месяц хожу в тир, и каждое лето мы все выбираемся с отцом в горы, чтобы пострелять. И хоть мама отстала от меня, но всё равно не теряет возможности выставить меня как товар, как куклу, коллегам или друзьям семьи. К чему это я всё? К тому, что меня бесит этот стенд с наградами, по которым люди составляют о нас мнение. В моей комнате уже висит чёрное платье. Аккуратно присаживаюсь на постель и вздыхаю при виде платье. Комната небольшая, но уютная и обустроенная под мой вкус. Белые стены, которые не раздражают глаз различными рисунками; напротив двери стоит боком кровать с серой постелью, прикроватная тумбочка с зеркалом и светильником; рядом с ложе стол с удобным стулом, компьютер, полки для книг и различных нужных вещей, до которых я не достаю без стула, и окно; гардероб в углу комнаты вблизи двери. Даже такие сдержанные цвета не нравятся матери, но это моя территория. Эта комната всегда отделяла от другого мира. Вряд ли я где-то чувствую себя защищённее, чем здесь. Я провела анализ нашей жизни и пришла к выводу, что всё бессмысленно. Как же нелепо выглядит эта иллюзия успешных людей, у которых отличная работа, хорошая любящая семья и опрятный дом. Насколько для людей важен авторитет в глазах других. Все они пусты внутри, если вся ценность их жизни это старинная ваза, привезенная из Индии. Фальшивые улыбки, фальшивые речи, фальшивые предметы для гордости. Человеческий род неизбежно движется в бездну. Мы занимаемся бесполезными вещами, чтобы отвлечь взгляд от настоящих проблем. Предпочитаем не замечать обыденную рутинность, разбавляя день пьянками, вечеринками, секциями, спортом. Мы стараемся бежать куда-то, успеть вперёд всех. Но к чему мы двигаемся? К смерти? Я спускаюсь в гостиную в нелепом мешке, которое выделяет грудь и талию, уже когда люди начали наполнять дом. Дамы в платьях и сумочках, мужчины в костюмах и галстуках, среди людей бальзаковского возраста замечаю подростков. Ещё и отпрысков своих привели, отлично просто. Мать спихнёт меня им, мол, это твои сверстники, иди к ним, может быть, жениха найдёшь или подруг. Сейчас начнётся уже всем надоевшая пластинка. Интересно, только в Америке люди привыкли хвастаться своим имуществом? Почему отсутствие машины откидывает тебя на ступень назад в социальной лестнице? И почему дом с серебряными столовыми приборами возносит практическую на самую вершину? Я не понимаю людей. Совершенно случайно поворачиваю голову и вижу Харриса. Замираю. Истерически про себя смеюсь. Серьёзно? Если не его друг, то он сам? Что ты делаешь, жизнь? Мама в это время хватает меня за локоть и выводит к центру зала, разорвав наш зрительный контакт. Господь, я надеюсь, мне почудилось. — Моя дочь и гордость семьи, Гэбриэль, — я на этих словах выкидываю всё из головы и привычно натягиваю улыбку, изображаю воспитанную леди, отвечаю каждому, кто здоровается со мной. — У неё обширный круг интересов, пройдёмте на второй этаж и вы сами всё увидите. С бокалом в руке она повела гостей по лестнице вверх, попутно рассказывая о картинах, забыв про меня, про меня все забыли. Только подростки с лицом великой грусти и скуки посмотрели на меня и двинулись за родителями. Будто это я виновата в том, что моя мать падкая на лесть женщина. С подносу беру дольку апельсина и чуть не давлюсь ею, когда Харрис смотрит на меня с высоты второго этажа. Он выгнул бровь, будто я его разочаровала, и пошёл дальше по коридору. Пошёл ты, мудло. Всё-таки решаю присоединиться ко всем, потому что тухнуть в пустой комнате не хочется. Слушать речь женщины о том, какая я умница и талантливая девочка, действительно, скучно и противно. Дамы ахают, когда узнают, что «такая хрупкая девочка с тоненькими ручками» держит в них оружие и стреляет по мишеням. Мужчины шутят, что парни дважды подумают о том, чтобы обидеть меня. Ха-ха, как смешно, смешнее них только Харрис с шутками «Jo mamma». Кэлвин выходит из своей комнаты, когда речь зашла о нём, и тут же оказывается под строгим прицелом матери, вынужденный улыбаться и пожимать руки сверстникам. Всё это продолжалось два часа, мама закончила расхваливать интерьер в доме, свою обожаемую вазу, нас, хвастаться работой археолога и военной карьерой отца и пустила гостей в свободное плавание. Ко мне подходили родители, чтобы познакомить со своими отпрысками, рассказать, где они отдыхали летом, коротко намекнуть, что не против, если мы с семьёй посетим их дом. Сейчас люди снуют везде, кроме наших комнат, сидят на диване и креслах с вином в руках и обсуждают работу и благосостояние жителей. Быть взрослым значит вот это? Уж простите, предпочту застрелиться, чем жить в таком ритме. Почему-то на ум пришла мысль, что со мной не поддерживают контакт те люди, с которыми я была в средней в школе в одной команде или классе. Из этого я провела аналогию со взрослым миром: ведь в действительности эти люди приходят к тебе в гости, если им что-то нужно, общаются между собой, потому что общаются их дети, в крайнем сроке, ищут собутыльника. А золото и картины просто прикрытие для корыстных целей. Ко мне подошла блондинка и отвлекла от монолога и полета мыслей, по-моему, она болельщица, точно не уверена. — Ты Гэбриэль, верно? — она мило улыбнулась и протянула руку. — Красивый дом, — после рукопожатия сказала она. — Я Виктория. — Приятно познакомиться. — Мне тоже. Ты же учишься в Колумбайн, да? Ты такая крутая, почему никогда не тусуешься с нами? «Потому что вы мне отвратительны». — Потому что не знала, примете ли вы меня в свою компанию, ведь я уже ушла из спорта. Я не особо её слушала, новая знакомая без остановки щебетала о своих достижениях, о своих родителях и о том, что они подарили ей машину. И слова вставить не давала. Вскоре к нам присоединились её друзья и остальные сверстники. Каждый спешил рассказать о своих выходных, приглашали на вечеринки, рассказывали глупые анекдоты и заваливали меня вопросами. Сразу видно, кто собрался здесь. Болельщицы и джоки. Ни одного нормального человека. Пока они увлеченно болтали между собой, я поспешила уйти оттуда, взять пальто, накинуть на голые плечи и выйти на задний двор, чтобы подышать свежим воздухом. От сладкого запаха фруктов и приторных духов уже начала кружиться голова. На улице уже стемнело. Фонари исправно освещали улицу, окна домов горят в золотистом свете. Присаживаюсь на скамью, которая оказалась немного холодной, и громко вдыхаю студеный воздух. На многих дверях уже висит рождественская атрибутика, гирлянды ярко сверкают на гномах в саду. Поднимаю голову. Мне всегда нравилось смотреть на небо, на любое: на чистое, на ночное, с облаками или звёздами. В такие моменты я ощущаю себя не больше песчинки. Все проблемы кажутся мелкими по сравнению с масштабами вселенной. Мы переживаем из-за неоплаченных счетов, о штрафе на машину, из-за экзаменов, а возможно где-то там, далеко-далеко ведутся войны за галактику. Наша земля — частица по сравнению с космосом, а мы ещё меньше. Пыль. Никому мне не нужная и одинокая звёздная пыль. Всего лишь инерция большого взрыва. Но ставим себя в центр вселенной. — Дышишь, как раненое животное, — неожиданно раздаётся внизу. Чуть не падаю со скамьи от страха. Под лестницей стоит моя головная боль номер один и курит сигарету. Как я не заметила его? Он коротко поднял на меня голову, когда я склонилась над перилами, чтобы поближе рассмотреть нарушителя спокойствия. — Что ты здесь делаешь? — со стоном разочарования спрашиваю я и возвращаюсь к прежнему месту. Стоило остаться рядом с Викторией. — Могу спросить тебя о том же. Главная звезда вечера покинула светскую вечеринку, — с желчью летит в ответ. — Беги ублажать гостей. — В чём твоя проблема, Харрис? — Я думал, ты нормальная, а оказалась такой же, как все эти шлюхи там. — Ты сын шлюхи, Харрис, твоя мать тоже там, — моментально нахожу, что ответить и даже не боюсь его обидеть. Он сам вызывает такую реакцию, сам подвергает себя агрессии от окружающих. Вот он какой на самом деле — в школе строит улыбочки, с друзьями крутой мятежник, а наедине с другими обиженный и злобный ребёнок. — Я тебе не делала ничего плохого, никогда, почему ты продолжаешь прыскать на меня ядом? — Потому что я ненавижу лицемеров и тупых шлюх. — Ты тоже лицемер, Эрик. Посмотри на себя. Если не хочешь, чтобы к тебе относились как к дерьму, сам научись проявлять терпимость. — Пошла нахуй и не указывай мне, что делать. Своё важное мнение засунь, куда подальше, — это прозвучало слишком резко и яростно. Хорошо, что я не вижу его лица, он умеет пугать. — Могу я хотя бы поинтересоваться, как такой ненавистник общества оказался на светской вечеринке? — Мой отец военный, твой тоже. Меня заставили, в жизни я бы и близко не подошёл к этому дому. — Эрик, послушай, я скажу это один раз, — я встала со скамьи и облокотилась на перила неподалёку, всматриваясь в косой ряд домов и лампочек гирлянд. Красота в мелочах. — Я не знаю, с чего ты решил, что я тебе враг. Ты, видимо, считаешь, что весь мир против тебя. Считаешь, что те, кто не с тобой — против тебя, поэтому и проявляешь агрессию, — я замолчала и услышала, как он усмехнулся, показывая пренебрежение к моим словам, и выкинул сигарету, собираясь уже уйти, но что-то его остановило при следующей фразе. — В природе животные скалят зубы, если чувствуют опасность. Ты поступаешь так же. Отгородить себя от общества проще, чем поладить с ним, да? — Что за хуйню ты несёшь, Янг? Ты бухая? — Даже сейчас ты нахохлился и унижаешь меня, когда у меня и в мыслях не было подобного, — я посмотрела на россыпь жемчужин на тёмном холсте, замирая от красоты и пытаясь подобрать последние слова. — Знаешь, какое-то время я восхищалась твоими качествами, — чувствую его взгляд на своём лице, разворачиваюсь к нему и сталкиваюсь с недоверчивым взглядом. Это правда. Это правда среди моря лжи, сказанного мной. — Мне порой не хватает смелости, чтобы ответить другим… идти против них. Я боюсь быть затоптанной. Решимость и смелость, по-моему, это круто, — подул холодный ветер, заставляя поежиться. Эрик поджал нижнюю губу и отвернулся от меня, складывая руки на груди. — В общем, если ты меня так ненавидишь, я больше никогда не потревожу тебя. В это время дверь открылась, дорожка света из гостиной осветила меня и Харриса, Кэлвин нахмурился и кивнул в сторону, как бы приглашая в дом. — Хорошего вечера, Эрик, — топая каблучками, я спешу к брату и морщусь, когда оступаюсь из-за каблука непривычной высоты. — Ты бледная, он что-то сделал? — вполголоса спрашивает блондин и пропускает меня вперёд. — Нет, это мой одноклассник, обсуждали математику. Так, Гэбриэль, спокойно. Всё, всё порешали. Эрик слишком гордый, чтобы после таких слов общаться со мной. Надеюсь, больше выливать на меня таз с дерьмом не будет. Осталось только пережить этот вечер. Благо, он уже подходит к концу, но не пьеса идеальной жизни. * — идиома «Сидеть и вертеть большим пальцем» (англ.) значит «Плевать в потолок».