Плохой, хороший, мертвый

      Время — понятие простое. Оно идёт от года к году. От ночи к утру.       Век.       Секунда.       Десятилетие.       Всё в мире понятно и просто. Паша всегда так думал. Только за утром иногда вновь наступает ночь, а отнятая от года секунда рождает иное столетие. Новая формула, которая все законы физики послала.       Пришлось принять, что время — понятие относительное.       Провал.       И вновь провал.       Когда смог открыть глаза, стала тяжёлым доходить пульсирующая боль, в последние несколько месяцев единственное реальное ощущение. Руки за спину заломили два нечётких силуэта в мутном мареве потолочных ламп. Действительность не принимала его сознание и грозила оборвать контакт, отправив в далёкий космос к предкам. Тело землю-то хоть и чувствовало, но пол из-под ног постоянно уплывал, поэтому его почти тащили по узкому коридору. Услышал, как хлопнула дверь, по глазам ударило рабочее освещение.       Пытался восстановить цепочку событий, приведшею его в столь бессознательное состояние, но появлялось только лицо Ани и чувство, что Гоша теперь целится в него.       Стены и пол гудели в такт голове.       Опять прошлое? Опять он что-то меняет?       Блять.       Времени на самом деле не существует. А некоторые люди не должны встречаться. Ядерная смесь выходит. Взрывается каждый раз хуже Чернобыля.       Вывели на улицу. Глотнул свежего воздуха, другого воздуха, такой существует только в одном месте. Обернулся. Светилась за его спиной целая и живая станция. Перевёл взгляд на своих конвоиров.       Все в сборе.       Медленно, через туман и воду, доходили звуки работающей атомной силы и, кажется, вопросы от этих человек.       Засунули в салон машины, разрисованной милицейской символикой. Видимо, не ответил.       Во рту вкус старой крови, и руки все в пыли.       Проступал холодный пот.       Наручники сдавливали запястья.       Двинулись с места и покатились по оживленной и не убитой Припяти. Здравствуй, старый добрый друг. Всё здесь очень правильно. Всё пропитано верой в будущее. Рукой дотянуться можно.       Паша закрыл глаза, согнулся. На секунду, всего на одну секунду, ему бы остаться одному и решить: есть ли у него силы бороться дальше. Здесь он один. Никто ему не поможет или хотя бы не поделится силами жить. Но пока мысли собирались в вопросы, колёса уже остановились рядом со знакомым зданием.       Спасибо, что не КГБ.       Сколько они это проходили? Только пару раз счётом в сотню.       Голова кружилась.       Завели в кабинет, почти такой же, как тогда, пристегнули наручники к стулу и оставили одного. Паша, не в силах бороться, опустил голову на грудь и попытался хотя бы успокоить плавающий пол.       Прошёл час или два.       Пол успокоился и мысли даже в вопросы сложились, но дальше думать мешали стены, закрывающие его от свежего воздуха. По лицу поползли тени от поднимающегося солнца. В коридоре кто-то зашуршал. Значит, его всё-таки охраняли.       Ах, да. Один знакомый всё же был. Дверь открыл и вошёл спокойно.       — Твою мать… Опять ты.       Ядерная смесь.       — КГБ СССР.       Бах.       Перевёл взгляд куда-то за стекло и за решётки, там окологоризонтное солнце серые тучи завалили и пытались придушить, но несколько ярких лучей пробились и ослепили на секунду. Его обнаружили. Выдохнул.       — Слушай, Сергей, пожалуйста, уходи. Пришли кого-нибудь другого, кто клятву там давал. Я не хочу больше портить тебе будущее и не хочу возвращаться туда, где ты будешь ждать меня с огнемётом.       Посмотрел снова на него. Лица не разглядеть, чёрные пятна перед глазами плавают.       — Да, мне говорили, что с тобой что-то не так, но я не думал, что в этом плане, — подошёл ближе и голос зазвучал тихо и опасно. — Но имя моё ты откуда знаешь, парень?       Надо что-то сказать. Что-то его оправдывающее. «Привет. Помнишь меня? Ты всех моих друзей убил, потом сам себя убил, а я всё ещё думал, что ты жив, и сам своих друзей чуть не убил. Долгая история, но потом ты опять оказался жив и вроде всех нас спас как бы. А потом меня забросило сюда». Оправдывающее.       Какой сейчас день отсчёта? Ещё «До» или уже «После»?       Стал искать часы по стенам, потому что точно был уверен, что именно сегодня двадцать шестое. Нашёл календарь. Да, день тот, если не забыли оторвать листок.       — Сергей, сейчас одна тысяча девятьсот восемьдесят пятый? — накрыло и шарахнуло по затылку. Тупостью пашиной шарахнуло. Один, теперь точно один.       — Ладно. — Ударил ладонью по столу. — Ты мне сейчас всё расскажешь: и как на станции оказался, и откуда у тебя с собой пистолет, и имя моё откуда знаешь.       Контакт с реальностью опять пошел помехами, понадеялся, что выбросит, наконец, но комната всё продолжала крутиться каруселью. Из носа потекла кровь.       Зона вымывалась.       Дёрнул Костенко за руку, совсем ведь близко стоял. Напряг последние силы. Теперь чёрное и по его рукам потекло, передавая воспоминания из будущего. "Помнишь джип? Помнишь свою смерть? Помнишь крышу посольства? Старый, но молодой друг вновь пришел в гости."       Сергей отдёрнул руку, а Паша выключился. И тут нахлынуло. Старая Россия. Целый СССР. Новая Россия. Почему-то судьба этих трёх оказалась в его жизни и жизни того, что рядом умирал.       Очнулся Паша под пристальным взглядом Костенко. Что-то в нём изменилось за время его отсутствия: волосы чуть взъерошены, хотя их явно пытались уложить, руки, на груди скрещенные, иногда совсем незаметно подрагивали.       Он ничего не говорил. Даже взгляд в пол опустил.       Видимо, не понял или понял слишком хорошо. Был Костенко плохой, был Костенко хороший, и был Костенко мёртвый. Этот пока нулевой. Что же он выбрал?       Паша тоже молчал, сейчас не его очередь говорить.       Скрипнула деревянная дверь, открываясь. Вошла форма с человеком внутри, кивнула, подошла к Паше и отстегнула наручники. Даже в полном сознании Паша вряд ли бы его запомнил. Таким людям только серийными убийцами становиться. В жизни не найдут.       Сергей улыбнулся, приподнял голову.       — Видишь? Я же говорю: сезонное обострение, — и голос изменился, он с ним так за квасом разговаривал, не своим приторно-елейным голосом. — Ну что, Паш? Пойдём домой, а то мамка уже заждалась.       По позвоночнику прошлась холодная волна. Это Сергей с ума сошел или он? Опять что-то изменил, и всё полетело к чертям?       Встал, и раз уж разрешали, пошел на выход. Человек его обогнал, открыл дверь и рукой показал куда-то прямо, где вроде здание заканчивалось, и как-то странно на него посмотрел. Паша узнал этот взгляд. Они так на Игоря смотрели.       Сжал кулаки и скрылся от солнца в полутёмном коридоре. За спиной слышались приглушенные голоса Костенко и Формы.       — Спасибо ещё раз, Иваныч. Ты знаешь, я в долгу не останусь.       — Сочтёмся еще, только ты аккуратнее с ним. Подставить тебя так может, що погоны оторвут. Сдали бы вы его краще в больницу для таких вот.       — Разберёмся, — помолчал. — Разберёмся.       На улице уже гуляло тёплое весеннее утро. Где-то вдалеке слышалась старая музыка.       Остались вдвоём.       Сделал два шага в сторону.       Костенко перестал улыбаться, осмотрелся и рукой показал на свою машину. Паша не решался. Оказывается, желание жить в нём ещё оставалось. А тяжелый взгляд Костенко совсем не на чай приглашал. Он или правда его в желтый дом сдаст, или пристрелит в лесу сразу за табличкой, где, по сути, должно быть написано «Припять», но на самом деле «Нахуй ты сюда сунулся».       Значит, бежать.       Всё равно куда.       Сделал ещё два шага.       Опять из носа закапала кровь.       Костенко перевел взгляд, окинул образовавшуюся между ними дистанцию и посмотрел на него как на идиота.       Провал.       И вновь провал.       Это уже надоело.

***

      В прохладном воздухе запах мыла и чувство чистоты. Как дома.       Дом.       Паша уже забыл, где он. Адрес остался, родители остались, диван его остался, а он исчез.       Открыл глаза.       В темноте рассмотрел плакат Москвы и гитару.       Шарился ветер по квартире, влетая через открытое окно. От холода спасало белое одеяло.       Что ж, хотя бы не нары.       Стояла странная тишина. Не слышно ни машин, ни телевизоров из соседских квартир, ни самих соседей, поднимающих проблемы измен и немытой посуды, словно весь город лёг спать в 22:00. Тишину нарушало мерное тиканье часов, и ещё за стенкой кто-то громко поставил чашку на стол.       Поднялся, сделал несколько шагов и прислонился к стене. Во рту пересохло. В пустой голове ни одной мысли и идеи, только бесконечные страхи и надежды. Надежды, что там, на кухне, его друзья, спасли от злобного Костенко, который, конечно, хотел его убить, и ждут, когда Паша проснётся, чтобы вернуть домой.       Закутался в одеяло, чтобы сделать вид, что всё это его не особо-то парит. Пошёл на поиски, которые закончились на кухне. Хотел увидеть знакомые силуэты, но стоял в дверном проёме на балкон только один, пойманный на полушаге.       Совсем не злобный и не знающий, что сказать.       — Чай будешь? — спросил Сергей, очень логично и как-то по-соседски.       — Нет.       Костенко зашёл обратно в комнату, показал Паше на стул.       — Что-то покрепче? — усмехнулся он, открывая шкаф. — У меня где-то был коньяк.       — Нет, что ты. Для здоровья вредно.       — Вредно? — Сергей обернулся к нему и покачал головой, соглашаясь. — Ну да, почти так же, как шастать по Зонам Отчуждения.       — Кто бы мне это другой сказал, я бы, конечно, поверил.       Снова усмехнулся, даже посмеялся. Сел на табуретку напротив Паши, положил руки на стол и посмотрел на него в упор. Лучше бы пушку направил, ничего объяснять бы не пришлось.       Но нет. Он смотрел на него просто, без этого допросного взгляда, который Паша уже наизусть выучил. Он даже был в обычной футболке, длинной и растянутой — хотя Паше всегда казалось, что Сергей и спит в отутюженном костюме на мраморной плите, чтобы не помять, — с растрёпанными волосами. Он лениво поднял руку и подпёр подбородок.       — Так, — всё же начал первый. — Зачем ты здесь?       — Мне, когда сюда забросили, особо не объяснили. — Хорошо, что в темноте сидели, пусть только голос слышит.       — А тебя забросили? То есть ты не сам?       — Конечно, забросили! По мне видно, что я опять сюда хотел?       — С тебя, дурака, станется, — сказал он сочувствующе. — Вдруг опять решил что-то изменить.       — Ты же видел.       — Видел. И исходя из всех твоих действий, я могу предположить, что ты решил опять что-то изменить.       — Да ты совсем что ли?! — не выдержал Паша. — Я, по-твоему, совсем ебанулся?!       — Тиши будь, стены тонкие. — Сергей прижал палец к губам. — Но ты же здесь.       — Зона меня сюда забросила, и я в душе не знаю для чего… — голос всё же понизил. — Точнее догадываюсь. Но нахера на год раньше-то?       — Может, тебя выбросит?       — Нет. Точно нет.       — Ну, — Костенко убрал руку от подбородка, поднял голову, посмотрел в окно, потом на часы и куда-то за плечо Паше. — Оставайся тогда у меня пока. — Закашлялся. — Идти некуда, выбросит нескоро.       — Ага. Я так и планировал, — совсем не смутился Паша. — И ты, конечно же, будешь мне мешать?       — Зачем?       Постепенно серело утро, очертания и силуэты обретали форму. Пора заканчивать разговор. В цвете он уже к ним не подходил.       — Ну, как? Чтобы я аварию там не предотвратил, тебя не подставил.       — А ты собираешься?       — Нет. План Зоны совсем в другом. На тебе не отразится, не волнуйся.       — Хорошо. Я и не волновался.       — Неужели? А как же «За Припять и двор стреляю в упор»?       — Знаешь, — усмехнулся. — После того, что я увидел, мне вдруг стало всё равно. И на работу, и на эту станцию грёбаную. Может, покрашу завтра волосы в розовый и уйду в горы.       Он хоть и не врал, но «Вдруг» по щелчку пальцев не случилось.       Сначала он Пашу расстрелять хотел, потом просто в лагеря до конца жизни отправить. Но когда Паша начал сползать со стула, он его почему-то придержал. Захотел уйти, оставить всё милиции, пусть сами разбираются. Из головы не выходило его возможное будущее. Бандит и блюститель порядка, бля.       Сначала винил во всем Пашу. Потом себя. Потом станцию и страну.       Сначала хрустел костяшками и пытался думать, чтобы найти рациональное объяснение тому, что он видел. Потом посмотрел на запёкшуюся у Паши под носом кровь и понял, что не может оставить его на съедение этому городу. Пусть под боком будет. Когда шарахнет, его не заденет.       Всё летело к чертям, весь образ капитана.       Это Паша и заметил в сером свете утра. То ли на Сергее сейчас шелухи меньше было, то ли из-за того, что на год моложе, то ли из-за футболки, но увидел Паша в нём человека. Не зверя, не преступника и не спасителя.       — Спасибо, правда, спасибо, — вырвалось совсем неожиданно. Опустил голову, вперил взгляд в пол, хотелось сказать не это, хотелось сказать, что он здесь ненадолго, что скоро вернётся домой с друзьями и лучше Сергею про всё это забыть, но слова закончились и наступило утро.       — Ладно, ладно, — посмотрел на Пашу, его отрешённый взгляд отозвался где-то в памяти, хотел протянуть руку, положить на голову и сказать, что теперь всё нормально, а это тоже достижение, вместо этого сжал кулаки. — Давай больше без извинений и благодарностей. Тебя мне винить не за что, тебе меня пока тоже.       — Но я же твой диван занял.       — Если только за это.       Продолжал смотреть в пол, но невольно улыбнулся.       От этого стало так тоскливо, что на улице завыла собака.       Но пусть пока будет.       На том свете за грехи сочтутся.