Плохой, хороший, мертвый

      Пока Паша наблюдал, как подъезжает разваливающаяся машина Петра Сергеевича, подумал, что совершил всего три ошибки, которые опять испортили жизнь Костенко. И теперь-то он точно будет ждать его с огнемётом. Если они когда-нибудь встретятся.       Та идиотская пуля всё же нашла свою цель — нарисованную мишень на Пашином лбу. Жалко только, что Сергея кровью задело.       Всё. Сил бороться больше не осталось. Отвернулся не для того, чтобы уйти, а чтобы не смотреть. Иначе бы Паша сорвался на бег.       Сергей смотрел на дымящийся серый кусок графита, лежащий в трёх шагах от него. Через выбитое окно втекал раскалённый воздух. В ушах звенело. Вместе с кровью в висках стучала подозрительно простая и холодная мысль: он знал, что так будет, он знал, что всё закончится именно этим. Смерть и время, в конечном счете, не боятся даже капитанов кгб.       Рука с ксивой застыла в протянутом к местным кпп-шникам жесте, но они не видели это сотни раз отрепетированное движение, их взгляды приковали осколки стекла на полу, в них отражалось и странное свечение, и столб дыма, устремлённый повыше в небо. Заорала сирена, ослепляя этих испуганных и потерянных людей. Сергей ждал, ему нужно было подождать ещё чуть-чуть, но с каждой секундой, осознание оглушало и ослепляло: «Если Паша не выходит c победой, значит, он проиграл». Закрыл глаза, упёрся дрожащими пальцами в виски, мотнул головой влево, потом вправо. Нет, нет, нет, нет, нет. Быстрее, быстрее.       Мозг лихорадочно искал решение; надо найти кого-то, кто был в здании в момент взрыва, кто мог его заметить. Десять минут назад он видел Сорокина, тот уже прошёл через кпп, стоял на дорожке, ведущей к четвертому блоку, обернулся на Сергея, который подбегал к зданию, задержал взгляд немного дольше, чем нужно, и ушёл, убрав руки в карманы. Чёртовы охранники устроили официоз, не захотели пропускать без должных документов, поэтому Сергей не успел.       Надо его…       Паша тоже всегда убирал руки в карманы брюк, особенно, когда не хотел, чтобы кто-то видел, как они подрагивают. Сердце пропустило удар. Как же Сергей хотел сейчас ошибаться, но это, и правда, был самый легко исполнимый план.       Эхо гнева и бессилия подкатило к горлу, осело в легких. Выдохнул с трудом. Вдохнуть не смог, горло свела судорога, как тогда, когда умерла мать. Сергей не плакал, хотя был ещё ребёнком, только не мог дышать долгие две минуты.       Может быть он ещё жив, только в плену Зоны? Тогда его можно спасти.       Или поменяться с ним местами.       Поднял руку с удостоверением к беспомощно озирающимся вахтёрам в форме. Он пройдёт любой ценой, в крайнем случае, в кобуре есть пистолет.       Паша не заслужил такой участи. Не заслужил.       — Сергей! — слова отразились от стен, прокатились эхом по длинному коридору. Верилось в этот столь знакомый голос также, как и в его смерть.       Повернулся.       Вдохнул.       — Паша, — одними губами произнес он.       Стоял на улице, совсем недалеко, резкими движениями махал ему, звал. Живой, на вид здоровый.       Сергей сорвался с места, споткнулся на выходе, выронил ксиву, но всё равно продолжал переставлять ноги. Паша за рулём неизвестной машины, показывал на пассажирское сидение. Мелькнула красная дверь перед глазами и Сергей сел рядом.       — Погнали. Потом объясню, — повернул ключ в зажигание и машина дёрнулась с места.       Сергей попытался что-то сказать, но дыхание перехватило, закашлялся.       — Успокойся. Всё хорошо. Успокойся, пожалуйста, — голос у него хоть и был таким как раньше, но глаза остекленело смотрели на дорогу. Кто знает, что ему там довелось пережить. Паша громко вдохнул через нос и также громко выдохнул, посмотрев на Сергея, тот повторил за ним, дыхание синхронизировалось, как в долгие ночи с кошмарами, когда Сергей так делал для него.       — Успокойся?! Сука, Вершинин, я тебя похоронил уже! — огрызнулся он.       — Так надо было. Видишь же, что живой.       Ноги сводило так, словно он пробежал тридцати километровый марафон, руки дрожали.       — Куда ты?       — Сейчас главное — выехать из зоны, а там решим.       Странно, но Сергей так чётко слышал его голос, хотя вокруг выли сирены. Во рту металлический привкус и хочется пить. Все-таки хапнул дозы прилично, спасибо, что на языке не сластит.       — Озон не чувствуешь?       — Сейчас ничего не чувствую, — скованно пожал плечами Паша.       Машина вырулила с территории станции и покатилась по долгой дороге куда-то в лучшую жизнь. Он ездил по ней сотни раз, он надеялся, что едет по ней в последний раз. Паша разгонялся. Хотелось открыть окно, вдохнуть прохладный, свежий воздух, но решил не рисковать.       Паша спокойно держал руль, смотрел на дорогу, как в первые их совместные поездки, тогда он тоже почти не шевелился, думая, видимо, что Сергей выкинет его машины за любое неправильное движение.       — Как ты выбрался? Что сделал после того, как меня усыпил? — за этот поступок Сергей хотел его, как минимум, ударить, но сейчас, когда он был рядом, по телу разливалось тепло и уже всё становилось неважным.       — Я расскажу, обязательно, расскажу, но сначала надо выехать из зоны.       — Ладно. Верю, — сжал пальцы. — Я верю тебе, Паш. Может быть, хотя бы в этой версии вселенной получится?       — Если вселенная бесконечна действительно, — Паша усмехнулся, — значит, есть куча копий нашей планеты…       Сергей удивлённо поднял бровь.       — Песня. Я не часто её слушал, но текст почему-то хорошо помню. — Паша коротко посмотрел на Сергея. — … и мы там может быть даже счастливы, опять же, не мы, а они, к счастью.       Сергей счастлив сейчас, Сергею хочется жить и ждать будущего. Ведь у них получилось! Целый год в напряжение, а сейчас отпустило, стальные руки сдавливающие голову и грудную клетку, наконец, разомкнулись. Теперь можно жить и строить планы. Теперь проблемы будут на уровне бытовухи. Теперь не страшно думать о надвигающейся весне, не бояться любить, не бояться верить.       Выехали за черту города, обступил чёрный весенний лес, Паша чуть сбавил скорость, заметно расслабился.       — Всё? Выехали из зоны?       — Недостаточно.       Нужен план. У него же был план. У него на всё есть долбанный план и сейчас было бы неплохо его вспомнить. Планов, где никто не умер, оказалось не много.       — Поехали в Киев, сообщу, своим, что ухожу. Надеюсь, успеем уехать без последствий.       — Почему уходишь?       — Ты серьезно, Паш? Потому что, если я не ухожу, я сейчас должен быть в комитете и искать виноватых. А в зону нам теперь лучше не соваться?       — Конечно.       — О чём я и говорю. Блядь… Они же нихуя не поверят, что я не в курсе про аварию. Копать начнут. — Помолчал. — Придется убить бабку.       — А?       — Всё, Паш, пожила и хватит. — Паша лишь зажмурился и опять уставился напряжённо на дорогу. — Да шучу я. По-настоящему я её убивать не буду, она ж меня первым и зарежет. Скажу, мол, как мать была, померла, горе, жить не хочу, пойду утоплюсь. Пасти, конечно, будут первое время, надо бабке как-то сообщить, чтобы не отсвечивала. Для верности похоронить бы её неплохо. Ладно, не получится, уедем в Тибет, подадимся в монахи.       Паша улыбнулся. Проехала машина по встречной полосе, фары осветили салон на мгновение. Заметил, что выглядел он, как в самый первый их разговор на кухне, когда Паша понял, что всех потерял. Столько слов, чашек чая, болтовни ни о чём по ночам, чтобы Паша перестал так тоскливо улыбаться, чтобы собака на улице перестала выть. И вот опять.       Ладно, это временно. Всё будет хорошо.       Сергей уткнулся лбом в панель перед собой, закрыл глаза.       — Слушай, а это чья тачка? Откуда она вообще?       — Знакомый один подогнал. По старой памяти.       — Что за знакомый?       — Ты его не знаешь.       — Почему не рассказывал про него? Как он сам-то выедет?       — Ему уже не надо. Да и захочет, заберёт потом.       С ближайшего дерева прямо перед машиной сорвалась с ветки птица, закаркала пронзительно.       — Чёрт, машина Петра Сергеевича осталась у блока. Нехорошо.       — Их эвакуируют на автобусах.       — Всё равно неудобно, даже не попрощались, переживать же будут. А друг твой точно в порядке будет?       — Да, как говорится, двум смертям не бывать.       Сергей точно помнил эту фразу, но смутно, словно в полусне. Воронье карканье отозвалось где-то в рёбрах. Развернулся корпусом к Паше, но тот смотрел на дорогу непроницаемым взглядом. Сергей приподнял руку.       — На самом деле, я никогда не понимал деда, даже когда шутил по поводу Зорьки. И сейчас не понимаю.       — Ну да, ты же меня не убил. А ещё помнишь, ты говорил, что мне не светит, потому что дед корову любил.       — Помню. Надеюсь, что я тебя всё-таки спас. Дед, наверное, думал, что она попадёт в свой коровий рай, поэтому они ещё встретятся, а может он верил в реинкарнацию. Не знаю. Никогда не спрашивал. Но. Сегодня я понял, что если ты любишь кого-то, то ты можешь пожертвовать не только его жизнью.       — Что… ты имеешь в виду?       — Надеюсь, ты меня поймешь.       Нехорошо. Ой, как нехорошо.       Протянул к нему руку, вместо того, чтобы встретиться с его щекой, прошла насквозь.       Твою       мать.       — Ты ж не?..       Фантом кивнул. Красная нива резко дёрнулась и Сергей пролетел вперёд, словно её и не было.       — Блядь! — голос Паши, такой естественный, такой живой.       Попытался сгруппироваться, но щекой всё равно прочертил по асфальту.       Больно. Ворона каркает. Не хотелось ни вставать, ни открывать глаза. Это же просто дурной сон, да? В последнее время они часто ему снились.       Больно.       Щека. Щека болит сильнее всего. Надо проснуться. Но если открыть глаза, все останется в прошлом: летние солнечные дни, Новый Год, тепло Паши, замерзшее озеро, всё это уйдет и больше никогда не вернется.       Больно.       Всех, кто подвергся радиационному облучению, хоронили в свинцовых гробах значительно глубже обычных мертвецов. Сергей слышал, как вворачивают шурупы, видимо, чтобы не выбрался, чувствовал удары кусков земли о крышку.       Холодный асфальт царапает кожу. Во рту привкус озона, жив ещё, получается. Надо открывать глаза.       Приподнялся.       Больно. Внутри сломалось всё, что только можно — опоры треснули и обвалились, этажи, что он выстраивал, замки, что он вешал, — всё. Из руин что-то вырвалось из постоянного контроля и завыло нестерпимо.       — Прости, — всё тот же ничего не выражающий голос. Паша подошёл почти вплотную, присел на корточки, чтобы быть на одном уровне с ним, как в тот дождливый вечер, когда Сергей пообещал его защищать.       Пообещал       его       защищать.       Защитил?       — Тут фонит не так сильно, не заметил, поэтому не смог удержать машину.       Сергей оглянулся: абсолютно пустая дорога и только ёбаное воронье карканье.       — Где ты? — Уперся ладонями в асфальт. По виску потекла струйка крови из разбитой брови.       — Здесь? Везде, наверное, я пока не разобрался в этом. Тебя вывез, уже хорошо.       — Ты сам в блоке? Я тебя вытащу.       Фантом покачал головой.       — Я умер.       Бо       ль       но.       Сергей потянулся к нему, пальцы опять прошли насквозь. Фантом ещё раз покачал головой.       — Не надо.       — Зачем? — голос задрожал. — Как ты мог? Ты же хотел жить.       — Хотел, правда, хотел, я не самоубийца. Но с тобой. Ещё осенью Зона с меня переключилась на тебя, разве ты не помнишь? Ты не мог выехать, я бы тебя в любом случае, не оставил, я ещё тогда это говорил.       — Но потом же стало нормально…       — Потому что я с ним договорился.       — Нет… — из груди вырвался то ли всхлип, то ли стон, закачал головой. — Нет, нет, нет. Мы же столько ещё не сделали. Я же обещал тебя защитить, какого черта ты не поговорил со мной?!       С трудом поднялся на ноги, кровь заливала глаз. Фантом безучастно проследил за ним, потом поднялся сам, движениями так похожими на Пашины.       — Я тебя вытащу.       — Моё тело? Его нет, как и меня, Сергей.       Сергей развернулся, сделал шаг, второй.       — Я тебя туда не пущу. Хотя если хочешь, заходи, — Паша появился перед ним и прочертил незримую линию ногой в любимых кедах. — Я сделаю так, чтобы ты всё забыл. Может, станет легче тебе.       — Тогда я останусь здесь.       — Ради меня, ради себя, пожалуйста, уезжай. Без меня у тебя случилась хорошая жизнь. Нам нельзя встречаться, я в любом случае, ломаю тебе жизнь, — лицо у Паши ровно, как и голос, ничего не выражало. Сергей знал его наизусть, и сейчас стало страшно, потому что это не он, оболочка с голосом и внешностью передающая послание, но сам Паша…       — Умер, Сергей, я умер.       — Какого хуя ты за меня решил?! — голос сорвался от злости и боли, — Да лучше бы я сдох. Ты не заслужил. Я же… Я же не смогу без тебя, Паш.       Ветер легким дуновением принёс первый запах дыма и гари, разворошил волосы Сергея, а Пашу не тронул.       — Как я могу тебя оставить?       — Мне не страшно, — Паша приблизился к нему, коснулся щеки невесомо. — Спасибо тебе, ты столько раз меня спасал. Без тебя я бы давно сошёл с ума. Я долго думал над этим поступком и понял, что ни за кого бы другого не отдал свою жизнь. Вот такая у меня нездоровая зависимость от тебя. Ведь главное, что жив ты. У нас был хороший год, а это его конец, Сергей.       — Ты… — запнулся, по щеке фантома текла слеза.       — Прости, — фантом отошел на несколько шагов назад. — Пожалуйста, не возвращайся. Хоть эти слова и не могут выразить всего, я…       Исчез.       — Паша! — голос сорвался на хрип, — Паша! Паш, пожалуйста, Паш, ты же здесь, я знаю, что здесь. Паш, пожалуйста… Вернись.       Ошибка номер три. Паша до сих пор надеялся, что у Сергея случится хорошая жизнь и они больше никогда не пересекутся, даже случайно, даже в будущем, тогда у него, действительно, всё будет хорошо. Осталась только боль. Боль, которая тридцать долгих лет будет переливаться в теле вместе с кровью того, кого насильно реанимировали.       Сергей сделал ещё несколько шагов вперёд, замер над той линией, что провёл Паша. Осел на асфальт, заорал, изо всех сил, раздирая горло. Слезы смешались с кровью и остались каплями на асфальте.       На той дороге он остался один.       На той дороге он принял для себя единственное возможное решение.

***

      — Сергей Александрович!       Кто-то его звал. Кто-то что-то ему говорил. Перед глазами стояло ничего не выражающее лицо фантома, влажный след на щеке, слеза, сорвавшаяся с подбородка. Если заплакал фантом, то, что было с Пашей?       Моргнул. Ослепил яркий свет.       Зрение начало проясняться. Несколько человек из его подчинения за столом, перед собой записанный от руки план собрания.       — Сергей Александрович, вы в порядке? — Никита незаметно показал себе на лицо.       Сергей поднял руку, тронул щеку, что-то сырое осталось на пальцах. Наверное, кровь. Отнял пальцы от лица — нет, слёзы. Закрыл глаза, уперся лбом в ладонь, слёзы останавливаться не хотели, наполняли глаза под веками, словно вырвали орган, отвечающий за их контроль.       Сжал пальцами переносицу, зажмурился.       — Завтра продолжим.       Уже засыпающие юные вершители правосудия бодро засобирались по домам. Остался сидеть только Никита, наверное, единственный человек, которого Сергей мог назвать другом. Иногда разговаривали на работе обо всем на свете, иногда упоминали личные темы. Сергей всё же чувствовал странное облегчение после разговоров с ним, потому что порой казалось, что у Никиты всё гораздо хуже. Он понимал, редко задавал лишние вопросы, о других не рассказывал, только о себе — интересное качество, которое начинаешь ценить, работая при шестом управление.       Хлопнула дверь за их коллегами-подчинёнными, спросил осторожно:       — Серёг, чё с тобой?       Болела голова.       — Порядок, давай домой.       — Ты меня пугаешь: сидел-сидел, говорил-говорил, потом на несколько минут вообще из сознания выпал, в одну точку пялился, потом это. У тебя не инсульт случайно? Ну-ка улыбнись, там, когда шоркает…       — Никит, — перебил его Сергей. — Всё в порядке. Давай домой. Завтра буду в норме.       — Ладно, в понедельник расскажешь, что с тобой?       Сергей только кивнул, так и не открывая глаза.       — Ладно-ладно, утром звякну. Смотри, если не ответишь, вызову скорую.       Сергей ещё раз кивнул. Никита встал из-за стола, задержался в проходе, кинул на него обеспокоенный взгляд.       Как только он ушёл, боль снова отозвалась во всем теле. Сергей вдохнул, задержал дыхание, в ушах пульсировала кровь. Открыл глаза, глянул на календарь — 28 ноября. Для ёлок рано, это же ведь первое, за что нужно было зацепиться. Их же даже сны учили контролировать, чтобы не проговориться.       Возможно, ему показалось абсолютно всё и сейчас он вступит в холодную сырость квартиры, которая осенью от недостаточности тепла покрывалась влагой на стенах.       Раньше Сергею было до лампочки. На каждую вещь в его квартире ему было плевать. Он поддерживал её в чистоте и порядке: вытирал пыль, мыл пол, не оставлял грязные тарелки на ночь, как учила мама, но он только сейчас понял, что дело совсем не в этом. Он сказал, что у него нездоровая зависимость от Сергея, так вот Сергей оказался зависим не меньше. Душой отогрелся, отмылся от всей той грязи, что видел каждый день. Наверное, смысл семьи, которой у него никогда не было, заключался примерно в этом.       Не почувствовал температуру на улице, в тумане доехал домой. В окнах темнота. Почти во всех, но сейчас его интересовали только два определённых.       Дрожащей рукой стал искать ключ. Не нашёл. Вытер ещё влажные щеки, нажал на дверной звонок. Глаза щипало, почти что разъедало, словно в них насыпали песка, разучились плакать       Сейчас ему никто не откроет, он развернётся и поедет назад на работу. Ключ от квартиры лежал в первом ящике стола в его кабинете. Паша всегда удивлялся, зачем он его вынимал. Вынимал, потому что слишком часто терял, пока носился туда сюда.       Отнял палец с звонка, отступил назад.       Сердце ударило несколько раз, пытаясь сломать рёбра.       Если не откроет, он не поедет на работу, он не знает, что будет делать.       Ущипнул себя за руку. Это ведь не сон, не видение?       Закрыл глаза, изнутри сразу наполнились влагой.       Может, крыша у него уже отъехала? Может, не было абсолютно ничего? Не существовало никогда никакого Павла Вершинина, а уж тем более перемещающего устройства и реактор никогда не взорвётся?       Но вот в квартире кто-то шевельнулся, в ночном коридоре гулко щёлкнул замок.       Как и всегда до этого.       — Сергей? — голос у Паши надтреснутый, не раздражённый как обычно. Опять кошмары? — Ты… чего?       Сергей подался вперёд, коснулся его щеки. Тёплая.       Выдохнул с таким облегчением, что почти осел на пол.       — Паш…ка.       — Черепашка, — мрачно усмехнулся он. — Что с тобой?       — Видел что-то. На работе, во время собрания. Как тогда, когда ты показал мне будущее… Или прошлое.       — Что?       — Станция, ты, Марина Васильевна с ёлкой.       Сергей почувствовал, как Паша вздрогнул.       — Подожди, — качнул головой. — Ты тоже видел станцию?       — Да.       — И дорогу?       — Да. И красную ниву, и тебя.       — Когда?       — Сейчас и раньше тоже. Почти с самого начала.       — Почему не рассказал?       — Ты серьёзно? — Криво улыбнулся. — Они всегда были в разнобой, многие сразу забывались, поэтому я часто думал, что мы опять с тобой за прибор пиздимся. А сегодня сложились в одну картинку. Единственное, что запоминалось, это чувство от которого я будил тебя криком.       Паша положил руки ему на плечи, тёплые, лёгкие. Только сейчас осознал как на улице холодно.       — Ты плачешь?       — Срыв, скоро должно пройти. Прости.       Он уже даже не закрывал глаза ладонью, не отворачивался, просто смотрел на Пашу, живого, точно живого, потому что фантомы, они из боли, они не могут так светло улыбаться.       — Валерьяночки? Чабреца? Мяты?       Сергей усмехнулся, и ещё раз, и ещё. Через секунду всё его тело содрогалась от смеха.       — Всё, приехали. Ёбнулся.       Хоть Паша и пытался шутить, но Сергей чувствовал как он напряжён.       — Тащи топор.       — Это вроде моя привилегия, — замолчал.       Сергей тоже.       Паша осторожно вытер влажный след у него на щеке.       — Прости. Мне не хватит века, чтобы ты меня простил.       Хлопнула подъездная дверь.       — Да, блядь, кто там не спит, — пробурчал Сергей, зашёл в квартиру и захлопнул дверь.       — Ладно, я пойду умоюсь и обсудим, — смущённо кашлянул он.       — Давай, — Паша опустил взгляд. — Есть будешь?       — Не, чайник поставь, — уже из ванной крикнул Сергей.       Паша прошёл на кухню, поставил чайник. Сердце забилось с бешеной скоростью, бросило в жар. Ужасно.       Сергей включил холодную воду, стянул футболку, подставил лицо под струю воды. Значит, ещё не так плохо. Он не сошёл с ума, но начал бредить.       В дверь постучали.       Сначала робко, словно стесняясь, потом настойчиво.       — Опять Петр Сергеевич за Васькой что ли?       — Да нет. Он у ни… — Паша открыл дверь и сразу же прилетело жёсткой пощёчиной тыльной стороной ладони. От неожиданности и силы удара рухнул на пол. Послышался женский вскрик и мужской смешок.       — Давно мечтал так сделать, — этот знакомый голос.