***
Дверь открыл заспанный Петр Сергеевич. — Серега? — голос у него осипший и вместо звонких получаются глухие. — А ты чего так поздно? — Сергеич, шесть вечера. — А… — протянул он. — А че пришел? — Выпить найдется? — Спрашиваешь! — развеселился он, но тут же осекся. — Случилось что-то? Все живы? — Пока да, — кивнул Сергей. Петр Сергеевич махнул рукой, приглашая за собой. Сергей переступил через порог, бросив короткий взгляд на дверь своей квартиры через плечо. Там? Упал на табуретку около окна, за стеклом шел первый декабрьский снег. Внутри у него почему-то подуспокоилось. — Сереж, как пьем? — спросил Петр Сергеевич, шарясь на темных полках. — А как можно? — Ну! Чтобы завтра встать или чтобы завтра умирать? — Второе, может, после смерти мысли дельные начнут поступать. — Понял, — кивнул Петр Сергеевич. Достал рюмки, плеснул мутное веселье. Чокнулись. — Ну! Раз, два! — Петр Сергеевич опрокинул стопку. Дерануло горло, закашлялся. — Сергеич… У тебя там чистый спирт что ли? — Градусов сорок пять будет, — покивал сам себе. — Бля. Петр Сергеевич хотел что-то сказать, но чихнул, воспринял это как второй тост и поднял уже полную рюмку. Салютовал Сергею и опрокинул залпом. — Ну шо? — Петр Сергеевич подпер подбородок локтем. — Как дела? Как на работе? — Да… — протянул он. — Достали. Подумал, что впервые сказал об этом осознанно, перед этим даже не прикинув и не взвесив. — В последнее время все события, будто через затемненное стекло проходят. Может, устал. От всех этих диверсантов, саботажников и изменщиков родины. Ты же плавал, знаешь. Подскажи, а? — Да нихуя я не знаю, Сереж. — Выдохнул тяжело, долго. Покрутил граненую стопку в руке, заглянул куда-то внутрь себя. — У меня т-так после смерти Любки было. Жизнь проходит, а я сбоку торчу: ни живой, ни мертвый. — Любил ее? — зачем-то решил задать такой бестактный вопрос Сергей. — Любил… Дерьмовое это слово, Сереж. Жизнь бы отдал? Всю отдал. Задумался бы на секунду, как она без меня останется, потому что иногда оставаться тяжелее, чем уходить. Каждую ее заморочку знал, терпел и мирился, без них-то была бы уже не она. Она знала какое у меня настроение по тому, как я отпираю дверь, а я, что она ненавидит тициановый цвет. Ты вообще знаешь, Сереж, что это за оттенок? А еще я знал, что она обожает шарлаховый. Поэтому первое время розы для нее выбирал с двумя тряпками, оторванными от ее платьев, пока она не видела, чтобы, не дай бог, не принести ей тициановые розы. Не потому что она бы разозлилась, устроила истерику как другие. Не. Она бы улыбнулась и поцеловала меня в щечку. Но я знал, что на шарлаховые, мать вашу, розы она улыбается по-другому. Искренне. Любил? Я умер вместе с ней. Осталось тело страшнеющее перед тобой, внутри кости гремят, стекло разбитое после запоев. Но я так благодарен судьбе, а она есть, Сереж, что это терплю я, а не она, и что вообще у меня есть такая возможность. — Ты хорошо держишься. — Держался я первые пять лет, — усмехнулся он. — А сейчас живу, чтобы перед ней не стыдно было, что жизнь такую огромную и хорошую просрал. Ты вот тоже, Серега, жизнь свою просираешь. — Нет, — мотнул головой Сергей. — Да, — кивнул Петр Сергеевич. — Раньше — да. — Ба! Неужто судьбу свою таки встретил? — Ну ты завернул, конечно, Сергеич, — улыбнулся. Помолчал, посмотрел в окно, не выдержав, фыркнул. — А че ты тогда? — глубокомысленно изрек Петр Сергеевич. — Пойдем покурим? — О! — хлопнул пальцами по краю стола. — Вот это другое дело. Петр Сергеевич поднялся, потирая колени, качнулся, схватился за голову и тихонько по стеночке заковылял на балкон. Сергей отломил от буханки кусок, зажевал горький привкус. Крошки упали на посеревшую записку, написанную аккуратным женским почерком: «Днем после обеда и вечером перед сном пей таблетки, иначе помрешь».***
Сергей вывалился от Петра Сергеевича вывернутым наизнанку, крутил на краю сонного сознания куски оторванных от общего полотна фраз и образов. Паша останется таким всегда — с солнечными зайчиками в волосах — как вырезанная из рамы икона, спрятанная от революционеров в подвале древнего дома. А время Сергея пройдет, закончится гораздо раньше. Не учел только того, что Паша мог стоять на лестничной площадке в полдвенадцатого ночи вместе с этой Соней, пуская солнечных зайчиков по стенам. Оцепенел на секундочку. Непроизвольно натянул улыбку, хотелось — пьяную, получилось — сдержанную. Прикусил внутреннюю сторону щеки. Паша посмотрел на него спокойно затравленным взглядом. — Привет, — кивнул Сергей и прошел мимо них к двери напротив. — Привет, — ответил Паша, просквозили в его голосе нотки чего-то, и будь Сергей в адекватном состоянии, обязательно бы их расшифровал. — Здравствуйте, — улыбнулась Сонечка. Волосы светленькие заколочками над ушами забраны, глаза подкрашены, под синтетической дутой курткой пестрое летнее платье, низкая, ниже него. Симпатичненькая. Появись она раньше, хотя бы летом, был бы счастлив. Завыло что-то в Сергее. Очень тихо завыло. Возможно ветер, а возможно та часть, что время от времени твердила ему: «Не трогай, не твое». Подошел к двери, похлопал себя по карманам, стал открывать дипломат, мысленно проклиная все вокруг. — Там открыто, — подал голос Паша. Кивнул и захлопнул за собой дверь. В ночной тишине получилось неосознанно громко. В их квартире почему-то очень тепло, теплее, чем во всех остальных квартирах этого города. На полу разбросана пашина обувь. В коридоре, значит, стоит в тапках. Скинул прямо на пол пальто. Во рту пересохло. Вошел Паша. — Сергей, — позвал он, мягко позвал, как обычно. Захотелось, дико захотелось, чтобы не Сергеем, до абсурдного просто как все остальные. — Давай завтра поговорим. Лучше не трогай меня сейчас. — Когда ты придумаешь все ответы, ага. Так не пойдет. — Перехватил его под локоть.— Подожди. — Я сейчас за себя не ручаюсь, — прошипел Сергей, дернул подбородком.— Серьезно, Паш. Отойди. Но он только сильнее сжимает его руку. И продолжает держать. На зло. Потому что знает, Сергей — ничего ему не сделает. Сергей резко разворачивается, перехватывает его запястье и заламывает, толкает лицом к стене. — Говорил же, — выдыхает около его уха. — Что у тебя случилось? — стоит спокойно, не дергается, даже не вздрогнул. От Паши пахнет чем-то неуловимо постоянным, до боли знакомым и абсолютно далеким. От Сергей алкоголем и сигаретным дымом. Паша не узнает этот запах от него. Сергей ведь создан для другого, хотелось бы Паше сейчас подумать о пыльных книгах, министерствах, сырых от крови коридорах, как считал он раньше. Но всплывает в памяти только запах самых легких духов, наверняка привезенных по блату из какой-нибудь Франции. В Советском Союзе такие не делают, у нынешних парфюмеров нос забит производственными запахами. Сергей разворачивает Пашу к себе лицом, перехватывает запястья одной ладонью, заводит ему за спину, вторую кладет на шею. Непроизвольно проводит носом по скуле. Паша попробовал приподнять бровь, чтобы выглядеть иронично, но не взволнованно тире смущенно. — Что вы делали? — С кем? — выдавливает Паша. Сергей кивает в сторону двери, которая отрезает их от Сонечки. Мира. Всех вокруг. — А, — тянет он. — Ничего. Погуляли часик. — Днем? — Ну днем, блядь. — А… — А сейчас я не знаю, зачем она приходила. Ты ее перебил. — Ты хотел дослушать? — Ты… Че тебя это так ебет? Ты из-за нее что ли пил? Сергей смотрит на него снизу вверх, прожигающим взглядом пьяных глаз, сильнее сжимает запястья — Не из-за нее. Касается губами его шеи. Коротит. Где-то в мире бьет молния. Бьет и электрический ток доходит им до ног. У Паши подкашиваются колени. Закрывает глаза. Проваливается в темноту. Всего на секунду. Когда выныривает, Сергей держит его почти всем телом. Спину обжигает ледяная стена. — Из-за тебя, — говорит он одними губами. — А? — Паша уже не понимает. Растаял. Растаял от одного его прикосновения. — Я говорю, погода сегодня хорошая. — Ага. Я подумал о тебе. Не знаю почему… Подумал, было бы хорошо… — Что? Еще раз проводит по шее сильнее, надавливая, выцеловывая место рядом с сонной артерией. Он знает около ста способов, как отключить человека, немного надавив. Кто бы мог подумать, что он захочет это место целовать. Он никогда никого не целовал. Он позволял целовать себя. — Если бы можно было просто гулять и не бояться. — Закрыл глаза. Наощупь положил голову ему на плечо. Выдохнул судорожно. Сергей наконец отпустил его руки. Паша осторожно проводит пальцами по руке Сергея, от плеча почти доводит до ладони, кажется, что давит на мышцы, которые он сегодня надорвал. Пусть давит. Сергею больно. Ужасно больно. Паша резко рвется вперед, так что стукаются зубами, отчаянно прижимаясь к его губам. Целует. Прокусывая губу до крови. Целует. Пытаясь стереть все плохое, что было и что будет. Целует. Чья-то слеза остается влажным следом на щеке. Целует. У Сергея сердце обрывает и так рваный ритм, и рядом с легкими, между ребер, поднимается черная волна, утаскивая его с собой на глубину, стремительно и почему-то приятно. Это только поцелуй — закрыть глаза и потерпеть. Но нет. С ним терпеть не хотелось. Сергей обнимает Пашу, вжимая в стену. На задворках сознания мелькает: «Не дави. Испугается. Потеряешь». Но Паша из стали. Поворачивает голову в сторону только в тот момент, когда в дверь прилетают тяжёлые удары. Вздрагивает. Смотрит на Сергея. Сергей ещё несколько долгих мгновений тянется по инерции большого взрыва к нему. Потом отстраняется, смотрит на дверь, отходит от Паши. Паша поднимает его пальто и делает шаг по направлению ванной. Сергей же чувствует, что сейчас умрет. Перехватывает его запястье, тянет на себя, накрывает его губы своими на секунду. Всего лишь на секунду. Ему надо оставить последнее слово за собой. Толкает в ванную и закрывает за ним дверь. Сергею проще, у Сергея в крови алкоголь обезболивает все происходящее вокруг. Открывает дверь. На пороге стоит Марина Васильевна, занимая все свободное пространство, за ней поникший Петр Сергеевич. — Сереж, ты представляешь! Этот хрыч опять напился! — Сергей переводит взгляд на Петра Сергеевича, ухмыляется. — А нам завтра за ёлкой ехать! Раскупят же все. Сереж? — Что? — С тобой все в порядке? — Да… да, все отлично. — Свозишь тогда его завтра утром? — Свожу. — Спасибо! Спасибо тебе огромное, — Марина Васильевна шагает вперёд, чтобы как всегда сгрести в охапку, но Сергей отстраняется, кивает и закрывает дверь. Паша стоит в дверях ванной, держась за ручку, как за спасательный круг. — Ты завтра не проснёшься, — говорит он. — Значит, ты отвезешь. — смотрит на Пашу. Паша на него. — Пойдём покурим? На балконе все тот же промозглый ветер выворачивает Сергея наизнанку. Паша сел на лавку, взял сигарету из заначки в третьем ящике старой тумбы. — А ты откуда знаешь, что они тут? — Бабка твоя показала. Сделал пару затяжек. Вдохнул дым. — Зачем я столько про тебя знаю, Вершинин? — Странно было бы не знать, Костенко. — Я не об этом. Я не про события в твоей жизни. Я про то, что откуда я знаю, что ты любишь пиццу с ананасами, а твоя любимая книга «Пикник на обочине»? — Я когда-то рассказывал, — пожал плечами Паша. — Вот именно. Ты рассказывал, а я запомнил. Запомнил то, что мне не сдалось совершенно. Мы должны были быть соседями, но в итоге стали чем то хуже семьи. Ты понимаешь, что со мной будет, когда ты уйдёшь? А ты уйдёшь, что-то случится и ты обязательно уйдёшь, в конце концов у тебя закончатся оправдания, чтобы не уходить. — Я сам тебе надоем, — повторил Паша больше для себя, стараясь сохранить каменное выражение лица, но получалось нервное. — Я думал со мной такого не случится. Я думал, я счастливчик, и этот бред обойдёт меня стороной, — Сергей присел на корточки перед ним, упёрся локтями в колени. — Паш, я… Это сильнее меня. Я думал, что пройдёт, но ты не хочешь проходить. Сегодня я думал, что сдохну. — Зачем тебе это, Сергей? — Паша наклонился вперёд. — Незачем, у меня нет причины и нет основания, понимаешь? Потому что я так хочу, потому что я не могу по другому. Я не собираюсь требовать от тебя ответа, я просто здесь и завтра я обязательно пожалею о своих словах. — Сергей, что ты со мной делаешь? Я вообще умирать собирался. Зачем ты ведёшь себя так, что мне хочется жить? — Со мной? — улыбнулся Сергей. — С тобой. С тобой мне хочется жить, — Паша дотронулся до волос Сергея. Попробовал на ощупь его жёсткие пряди. Сергей взял пашину руку, переплёл пальцы. Поднес к губам, поцеловал тыльную сторону ладони. У Паши перехватило дыхание. — Сергей… — все, что смог сказать. — М? — Ты, что вообще планируешь? Дальше. — Защищать тебя. Паше показалось, что он впервые увидел такую искреннюю улыбку Сергея.