Мамочка, что с нами будет, мамочка, что с нами станет? Он меня точно погубит, сердце мое умирает. Больше терпеть нету силы, больше терпеть невозможно, Боже, какой он красивый, как же любить его сложно... (с)
В мире, где иногда бывает так трудно, где препятствий больше, чем сопутствующих обстоятельств, где разочарование приходит намного чаще, чем простое человеческое счастье - одна случайная судьбоносная встреча может изменить все. И тогда сама Судьба отдается в руки победителя.***
Наступил холодный слякотный ноябрь. Морозное дыхание приближающейся зимы окутывало город. Шел колючий с изморозью дождь, к ночи превращаясь в буран. Льдинки впивались в лицо и пронзали кожу, словно иголки. Сумерки спускались рано. Не успеваешь оглянуться, а уже и вечер настал, и жёлтые огоньки окон в соседних хрущевских пятиэтажках призывно поблескивали в сгущающейся темноте поздней осени. Под ногами хлюпал рыхлый подтаявший серый снег, ночью при минусовой становясь катком. Темный асфальт пробивался сквозь грязные подмерзшие лужи, а на деревьях, то тут, то там устало болтались пожухлые оранжево-коричневые листья, вот-вот готовые сорваться с очередным порывом сильного промозглого ветра. Тяжёлое тогда было время, страшное. Родители выживали, едва сводя концы с концами и горбатясь на работе за неблагодарную зарплату, которую частенько задерживали месяцами: и крутись, как хочешь, подрабатывай то тут, то там в несколько смен, чтобы хоть как-то прокормить семью. Пакет гречки растягивали на неделю, чтобы еще на хлеб и чай хватило, а мешок картошки тогда вообще казался счастьем. В это же время их брошенные дети сбивались в стаи, словно дикие, голодные, злые волчата, деля районы, улицы и асфальт, решая все на кулаках, посредством грубой силы и придумывая правила, по которым им приходилось жить и умирать. Их называли "мотальщиками", а сами они считали себя пацанами, и не было для них закона выше пацанского. В ту трудную пору я не принадлежала ни к одной из подобных стай, считая их позором нашего города. И разве что мой дом, - такой же ободранный типовой "хрущ", - находился рядом с Универсамом, который располагался прямо на пересечении улиц Гоголя и Большой Красной. Трехэтажное серое здание, торцом стоящее на углу. От чего знала, что местные мальчишки, живущие здесь неподалеку, называют себя "универсамовскими", то есть теми, кто держит этот район. Но по сути меня это волновало мало. Я с головой была погружена в учебу, готовилась вступить в комсомол и усердно учила устав партии. А все эти разборки, драки, "стрелки" и прочее, связанное с улицей, считала для себя чем-то совсем ненужным и чуждым. Потому что все, что творилось за пределами моего хореографического училища меня по большому счету почти не касалось. Девочкой я была скромной, прилежной и тихой, и в свободное от уроков время никуда не ходила, вечерами по улицам не шлялась и по дворам не моталась, а любила, укрывшись клетчатым фланелевым пледом, слушать пластинки с музыкой Чайковского на стареньком мамином проигрывателе да читать книжки про пиратов - они всегда были моими героями, - свободными, независимыми, благородными и сильными. - Воронцова! - знакомый девичий голос окрикнул меня по фамилии, едва я успела перешагнуть порог техникума и резко обернулась. Моя лучшая подруга - Ритка Миронова - которая училась на параллельном Б курсе со всех ног спешила ко мне, протискиваясь сквозь толпу стоящих в коридоре девочек из младших классов. Судя по ее горящим вытаращенным глазам у нее явно были какие-то новости, которыми ей просто не терпелось сейчас со мной поделиться. Темно-русые волосы у нее были распущены, и она, остановившись возле меня, принялась быстро закручивать их в пучок, перед этим засунув в рот несколько шпилек, больше похожих на булавки с круглым ушком. - Как ты, Майка? - прошепелявила она, вытаскивая шпильки по одной и втыкая их по очередности в тугую "гульку", в которую уже собрала волосы на затылке. - Хорошо, скучно только, из дома даже не выходила, - пожала плечами я, тоже решив пригладить светлые пушистые пряди, которые под теплой белой шапкой немного растрепались, и глянула на себя в зеркало, чтобы удостовериться не успела ли я где заляпать свою аккуратно выглаженную форму. Жили мы с родителями довольно бедно, в простой хрущевке со смежными комнатами и шиковать было не на что. Но мама всегда одевала меня хоть и очень скромно, но опрятно - форму тщательно выгладит, фартук накрахмалит. - Слышала, что вчера произошло? - достав изо рта последнюю шпильку, спросила, не смотря на меня и продолжая прихорашиваться, вертушка Рита. - Нет, - я с тревогой вскинула на нее серые глаза: когда она начинала разговор именно так, значит, ничего хорошего не жди. - А что случилось? - Школьнику голову на остановке проломили, - тихо выдала она, кинув на меня мимолетный взгляд в отражении. Я ахнула: - На смерть? - проронила я, чувствуя, как неприятные мурашки холодными волнами несутся по спине. - Говорят, да, - глухо ответила Миронова. - Через три дома от нас жил, с бабушкой. Четырнадцать лет всего было. Круглая сирота, - она закончила марафет и обернулась ко мне, нахмурившись и понурив плечи. - Вот, считай, теперь и бабушка осиротела... - Какой ужас... Какой кошмар... - еле ворочая языком, выдавила я и, побледнев, невольно приложила руку к губам. Когда я слышала что-то подобное, меня всегда начинало жутко трясти. Молодые не должны умирать... Молодые не должны... - Слов нет, - согласно мотнула головой Ритка. - Группировщики эти совсем страх потеряли, справиться с ними никто не может, творят, что хотят... Скоро на улицу выйти невозможно будет... - И не говори, - поддакнула я подруге, когда мы, подхватив свои портфели и верхнюю одежду, направились в сторону раздевалки. Меня все еще пробирал нервный озноб. На самом деле, слухи про то, что творилось в нашем городе, ходили разные. По большому счету, всё несколько лет назад началось с "Теплоконтроля" или "Тяп-ляп" - как они сами себя величали. Именно в «Тяп-Ляпе» впервые структурировали эту систему: разделили на возраста и дали идеологию. А дальше пошло-поехало: за каждый район, за каждый кусок асфальта шла война, и порой все оканчивалось слишком плачевно. Стычки эти без крови не проходили, дрались не на жизнь, а на смерть, стенка на стенку. В ход шло все - монтировки, заточки, кирпичи, арматура - любой подручный материал годился, главное, доказать свое превосходство, свою силу, завоевать авторитет. Но чаще брали количеством - чем больше, тем сильнее, злее, отчаяннее. Для этой дворовой шпаны, казалось, не было ничего невозможного, ничего предосудительного. Шакальи законы позволяли им запросто дернуть меховую шапку у проходящей рядом беззащитной женщины; снять дорогие кроссовки с пробегающего мимо студента - как за здрасти; вырвать из рук сумку с кошельком или авоську с продуктами - пожалуйста; забрать то, что плохо лежит - легко и просто; стрясти денег с любого, кто лицом не вышел - без зазрения совести. Девушки так вообще были расходным материалом. Их ловили у общаг, училищ и институтов, насиловали, по кругу пускали, делая "общей", и мама, предостерегая, наслушавшись на работе разных историй, часто говорила мне: - Майка, - она, понизив голос, брала меня за руку, внимательно вглядываясь в глаза, и я знала, что она за меня очень боится. - Поздно вечером одна не ходи, если надо, отец после уроков встречать будет... - и потом в сердцах добавляла, проронив, как будто в никуда. - Гопники эти, чтоб они провалились... - но я-то и не ходила. С Риткой мы жили в соседних подъездах, поэтому вдвоем возвращаться домой после учебы даже в сгущающейся темноте так уж страшно не было. Перекинувшись с подругой еще парой слов и оставив пальто и сапоги на вешалке на первом этаже, я поднялась по лестнице и вошла в свой класс. - Воронцова! - снова позвали меня по фамилии, и я, дрогнув от неожиданности, резко обернулась: - Да, Энже Рафкатовна? - завуч по учебному процессу быстро подошла ко мне и остановилась напротив, перекладывая из одной руки в другую классный журнал. - Здравствуй, Воронцова, ты когда на собрание придешь? - спросила она, строго выглядывая из-под очков в толстой оправе. - Когда надо, так и приду, Энже Рафкатовна... - немного растерянно смотря на нее, ответила я. - Устав выучила? - все больше наседая, допытывалась завуч, пристально вглядываясь в мое лицо. - Выучила, - с готовностью кивнула я, и женщина коротко одобрительно улыбнулась: - Ладно, тогда завтра после уроков соберём комиссию, - сказала она, на ходу добавляя. - Фартук белый надень, - на что я радостно отозвалась, взмахнув рукой: - Если партия скажет "надо", комсомол ответит "есть"! Энже Рафкатовна ушла, а Ритка, незаметно юркнув в наш класс из коридора и подойдя ко мне ближе, негромко спросила, недоверчиво поглядывая вслед удаляющейся завуч: - Чё ей надо было? - Да про собрание сказала. Завтра вроде... - ответила я. - Точно решила в комсомол-то вступать? - сложив руки на груди, уточнила Миронова. - Точно, - кивнула я и твердо произнесла. - Не хочу болтаться, как гвоздика в проруби, хочу быть активным помощником нашей стране... - Ой, - устало отмахнулась Ритка. - Че ты сделаешь-то? Чем помочь можешь? Идейная ты наша... - она совсем не разделяла мои взгляды, и в партию вступать точно не хотела, считая это пережитками времени. - Нет, ну, а что? - не сдавалась я. - Возьму кого-нибудь на поруки, направлю на путь истинный. Да и вообще, по математике подтянуть могу... - но не успела я договорить, как подруга меня перебила: - Ага, это кого ты исправлять-то собралась, дурочка? Мотальщиков этих? - хмыкнула она, а потом грустно добавила. - Горбатых могила исправит... - и не успела девушка это произнести, а я ей возразить, как в класс вошла наша учительница по хореографии. Ритка, ойкнув, извинилась и, ссутулив плечи, пулей выскочила из кабинета. А учитель, похлопав в ладоши, громко скомандовала: - Так, девочки, все к станку! Звонок уже был! - мои одноклассницы вокруг тут же засуетились, заторопились, перешептываясь, и заняли по порядку свои места у балетного станка, точно так, как нас расставляла Галина Анатольевна. Спустя миг, она, кивнув и окинув класс строгим взглядом, изящно взмахнула рукой и так же громко добавила. - Девочки, первая позиция! Аккомпанемент! И-и-и раз...***
Во время большой перемены мы с Риткой снова встретились в коридоре и пошли в столовку что-нибудь перекусить. Она без умолку болтала что-то о новом завозе ситцевых кофточек в ближайшую коммисионку, а я думала о предстоящем завтра собрании и отвечала ей невпопад, как-то вяло поддакивая на ее высказывания, потому что знала, что двадцать рублей на какие-то импортные блузки мне точно никто никогда в жизни не даст. Вообще, семья Ритки всегда лучше нас жила. Нет-нет да и раздобудет ее папка какие-нибудь блага: то рыбу свежую принесет, то колбасы краковской целую палку, то торт "Прага" прямо из "Лакомки", то духи ее матери подарит, то Ритке модные кроссовки... В общем, он умел крутиться, но я ей никогда не завидовала. Мы дружили искренне, и никто ничего друг от друга не скрывал. - Пошли в субботу в ДК? - вдруг блеснув голубыми глазами, заговорщически наклонилась ко мне подружка. - Зачем? Чё я там забыла-то? - фыркнув, искренне удивилась я, бренча мелочью, оставленной на дополнительный компот из сухофруктов. - На танцы, - тут же в ответ хмыкнула она и сразу добавила. - Женька Зайнуллина из третьего подъезда говорила, там щас "Ласковый май" крутят и "Мираж"... И "Depeche Mode" еще... - потом, выдержав короткую паузу, девочка хитро прищурилась и сказала. - И парней там много собирается, все наши "универсамовские" там пляшут... - Ваши-ваши... - тут же как старая бабка проворчала я в ответ, закатывая глаза. - Ты что ли на занятиях не натанцевалась ещё? На что Миронова только цокнула: - Ну, ты и зануда, Воронцова, скучно с тобой! - бросила она с укором. - Тебе почти семнадцать, а ты еще не целованная! - и упорхнула к прилавку отстаивать очередь за компотом. Я же, всунув ей перед этим десять копеек, чтоб и мне взяла, пошла искать нам место среди свободных столиков. Их оказалось немного, поэтому я села с краю у одного из уже занятых. - Уж ты больно целованная... - с легкой обидой в голосе пробубнила я себе под нос, опускаясь на табурет, который с оглушительным грохотом и скрипом отодвинула перед этим ногой. -...на дискаче в Дк, говорят, в этот раз такая суматоха была, - через секунду услышала я краем уха разговор девушек с курса постарше, которые сидели за этим же столом. - Наши с разъездовскими сцепились, наваляли им по самое "мама не горюй", больше те в наш ДК не сунутся... - на этих словах я зажала уши ладонями и наклонила голову вперед, не желая больше все это слушать. Как же мне осточертели эти бесконечные беседы об одном и том же. Об этом говорили все. Каждый первый. Разъезд, Универсам, Хадишка, Тукаевские, Жилплощадка или Жилка в простонародье, пацаны, чушпаны, черти, шалаболы... Все это я слышала на каждом шагу. Казань гудела, как улей диких ос, готовых вот-вот вырваться наружу и снести все на своем пути, а заодно попутно сожрать друг друга, не оставив на себе ни одного живого места. Все это накручивалось, как снежный ком и назревало, словно гнойный нарыв... Ритка вернулась через пару минут с подносом, на котором стояли четыре маленьких стакана с компотом и два блюдца с пухлыми ватрушками. - Ну, зачем ты выпечку?.. - тут же трагически проныла я, сморщив лоб и негромко захныкав, когда увидела на подносе корочки румяных пирожков, и озабоченно глянула на Ритку. Если ей от рождения природа завещала быть худой, как доска, даже тощей, то мне приходилось вступать в вечную борьбу с лишними непозволительным для балерины килограммами. Я и так постоянно отгребала от преподавателей за то, что грудь была более округлая, чем у остальных или бедра стали пышнее. Но я росла и расцветала, и фигура из угловатой подростковой превращалась в женственную и изящную, и в этом не было никакой моей вины. Хоть если бы я совсем перестала есть, грудь моя никуда бы не делась. - Риту-уль, - позвала ее, когда подруга уже села напротив меня, та самая девочка, которая пару минут назад говорила про драку на дискотеке. - Чего? - с интересом обернулась девушка. - В субботу на танцы собираешься? - Не знаю, Светик, да с кем мне идти-то? - как-то растерянно произнесла в ответ Миронова. - Майку не вытянешь, она дома на диване все выходные валяется, а одну меня отец второй раз не пустит. Света, тут же переведя на меня взгляд, облокотилась о стол и вкрадчиво сказала: - Май, ну ты же понимаешь, что все хотят, а ты упираешься... Не хорошо от коллектива отбиваться... В миг я вспыхнула, чувствуя, как краснеют щеки: - Д... да меня родители не отпустят ни за что... - заикаясь, через силу еле выдавила я. - А ты им не говори всю правду, скажи, что у Ритки с ночёвкой останешься, плакат к понедельнику рисовать... - Светка наклонилась еще ниже. - А мы с Гульнаркой за вами часов в семь забежим, - она глянула на брюнетку, сидящую рядом, и та активно закивала в знак согласия, а Света добавила. - Ты просто их заранее предупреди, чтобы готовы были... А если артачиться начнут, у тебя как раз и время будет их уломать. Сегодня еще только среда. Рита же в свою очередь уставилась на меня, сделав брови домиком и молитвенно сложив ладони: - Ну, Маааай, - протянула она, едва ли не хныча. - Ну, Майечка, ну, не бросай ты меня... И я сдалась: - Ладно-ладно, я попробую отпроситься сегодня, - отмахнувшись, выдохнула я, но тут же погрозила ей пальцем, быстро добавив. - Но ничего не обещаю, - а Миронова, не обратив никакого внимания на последнюю фразу, уже победно захлопала в ладоши. Ведь она знала, что по такой уважительной причине - рисовке плакатов и стенгазет - меня родители уж точно к ней отпустят.***
Сегодня среда, а значит самый длинный учебный день. Занятия закончились почти в половине шестого вечера, и на город уже опустилась ночная тьма. Зажглись одинокие фонари, через один горящие на аллее. Некоторые из них хулиганы разбивали камнями специально, а некоторые уже давно перегорели сами. Торопливо собрав в портфель школьные принадлежности, я вышла из класса, чтобы побыстрее спуститься в фойе. Там уже наверняка давно дожидалась меня Рита. - Майя! Майка! - позвал меня какой-то парень, быстро сбегая по ступенькам вниз и перехватывая за локоть, от чего я чуть не выронила все, что было у меня в руках. - Ай! - зашипела я, морщась, и подняла глаза. - Чего тебе? Это был Артурка Юсупов - балерун, один из трёх мальчиков, которые учились на нашем курсе. Он поравнялся со мной на лестнице, как раз тогда, когда я спускалась вниз со второго этажа, чтобы из раздевалки забрать драповое пальтишко, оставив его там перед учебой, и переодеть вторую обувь, сменив балетки на теплые зимние сапоги. - Ничего, - как-то неуверенно пробубнил он, откидывая назад длинную темную челку. - Ты на собрание завтра идёшь? Энже Рафкатовна сказала, что комиссию собирать будут... - Иду-иду, - раздраженно буркнула я, не глядя на него и крепко держа в руке свой портфель на короткой ручке. - Так я с тобой, - с готовностью отозвался парень, снова махнув длинной темной челкой, а я пожала плечами: - Твое дело, как хочешь, - мне это было совсем не интересно. И говорить с ним в общем тоже не очень-то улыбалось, поэтому я, кисло скривив губы, только слабо кивнула и на одном дыхании выдала в ответ. - Давай, Артурик, меня Ритка ждет, не ходи за мной, ладно? Пока. - Как скажешь, Воронцова, пока-пока, - медленно проговорил парень и только кинул в мою сторону какой-то то ли недобрый, то ли обиженный взгляд. Я не предала этому значения и, завидев подругу, которая сидела на низкой лавке у входа, поспешила к ней, на бегу вытаскивая шпильки из волос. Голова так устала за день от тугой прически, что домой я решила идти с распущенными, выставив их поверх мутонового воротника своего черного пальто. - О! - тут же прокомментировала Рита. - Я по-моему тебя второй раз в жизни с распущенными волосами вижу! Я поморщилась и тихо отозвалась: - Голова устала, сил нет, тянет все, аж затылок ноет, не могу больше... - и напялила шапку. Рита же снова оглядела меня с ног до головы как-то оценивающе, а потом с сомнением в голосе произнесла: - Ты бы лучше их под пальто спрятала, от греха... - но я в ответ лишь махнула рукой: - Да плевать, и так сойдет... - Ну, как знаешь... - неуверенно пожала плечами она и, вздохнув, добавила. - Ладно, айда... Спустя минуту, мы уже вышли в "предбанник", хлопнули дверями и оказались на улице. Крупными хлопьями с неба падал мокрый снег. Светлые волосы мои, что раскидались по плечам и спадали по спине почти до самой поясницы, тут же засыпало фигурными снежинками, которые не успевали таять, - такими низкими были черные грозовые тучи, и так сильно порошил снег. А по земле веяла поземка, подгоняемая сильным холодным ветром. Спустившись со скользкого крыльца, мы с подругой, хихикая, завернули за угол, как вдруг откуда-то сбоку послышалось: - Смаррри-смаррри, какие волосы, - произнес какой-то парень, сильно картавя на букву "р", и тут же кто-то крикнул: - Эу! - и оглушительный свист прилетел в спину. - Слышь, стоять! На миг мы с Риткой замерли, как вкопанные: - Блять... - непроизвольно вырвалось у подруги, и я в ту же секунду физически почувствовала, как бледнею. Как будто кровь в одно мгновение отхлынула от кожи. Миронова прошипела сквозь зубы. - Говорила тебе, под пальто спрячь... - и несильно толкнула меня локтем в бок от злости. - Сюдэ иди! - снова крикнул тот же голос. - Да блять... - выкатив глаза, еще раз процедила Рита. Но мы не двинулись с места. Ноги как будто в землю вросли от страха. Так вот, о чем предупреждала мама. Вот так все всегда и начиналось... Какая нелёгкая их сюда притащила?! А мы с Ритой и правда застыли, как истуканы, и не могли пошевелиться. У меня перед глазами пронеслась вся жизнь. На пол секунды я чуть повернула голову в том направлении, откуда доносились голоса, чтобы хоть краем глаза оценить, сколько их. А их было четверо: двое старших, которые курили и смотрели в нашу сторону, и двое помладше, что стояли чуть поодаль, но разглядеть я их всех особо не успела. - Ты че, оглохла там?! Я сказал, сюдэ иди! - повторил парень повыше, который был в шапке-фернандельке, их у нас в городе еще казанками называли, и носить ее по-пацански следовало правильно: натянув до бровей или, наоборот, сдвинув на затылок, и никаких "посередине". Я глянула на Ритку. Она тоже в свою очередь посмотрела на меня, а потом незаметно тронула мою руку, и мы, как по команде, не сговариваясь, вцепились друг в друга, переплетая холодные пальцы. Глазами я задала ей немой вопрос, и она в свою очередь тоже глазами ответила мне, плотно прикрыв их на секунду. Мы все поняли без слов. - Э, слышь! - вдруг опять раздалось откуда-то сбоку, а мы, забыв все на свете, резко дернувшись, сорвались с места и, повизгивая как резаные, понеслись прочь в сторону нашего двора. - Беги, Майка, беги! - задыхаясь, кричала мне Рита, не отпуская мою руку и таща меня за собой. - Стоять, блять! - орали нам вслед, свистели и кидались мокрыми жёсткими снежками. - Куда?! - но мы не оборачивались и, поскальзываясь на поворотах, с писком мчались дальше. Прислушиваться времени не было, но спиной я чувствовала, что пацаны эти бегут за нами, преследуя шаг в шаг, и вот-вот кто-то схватит меня за шкирку. Я ощущала это кожей, затылком, на котором в данный момент волосы вставали дыбом. Еще чуть-чуть... еще немного и вот она наша коробка! И вот он наш двор! Добежать бы... Через пару минут мы с Риткой на всех парах завернули за угол и то же мгновение напоролись на милицейский бобик, припаркованный возле поребрика, а юный высокий мальчишечий голос громко проорал у нас за спиной: - Пацаны, шухер! Менты! Менты! - и они тут же отстали. Мы же еще какое-то время продолжали бежать, хоть и совершенно выбились из сил, вспотели, раскраснелись, и шапки съехали набекрень. А когда, наконец, остановились, согнувшись пополам, дыхание было полностью сбито. Пытаясь его восстановить, я привалилась спиной к обшарпанной стене своего дома, а Ритка, запыхавшись, присела на корточки. Как вдруг в ту же секунду, как по команде, мы обе громко и истерично расхохотались. - Вот же ужас... - задыхаясь, проронила Миронова. - А если бы тут милиции не было... - Ой молчи... - отдуваясь, прервала ее я и расстегнула пуговицы на пальто. Нужно было идти домой и, попрощавшись с подругой, я схватилась рукой за ручку двери так, чтобы, если что, сразу юркнуть в подъезд, но осталась на крыльце, проследить, как Рита дойдет до своего. Когда она зашла внутрь и дверь за ней захлопнулась, я тоже вошла, сразу ощутив этот знакомый запах сырости из подвала. После чего стянула с головы шапку, расправила шарф, ощущая, как к горлу подкатывает неприятный ком. В глазах резко сделалось горячо, и я часто заморгала. Осознание того, что сейчас случилось, пришло не сразу. Адреналин кипел, и мозги почти отключились. Но эту самую минуту, пока я поднималась по лестнице, постепенно до меня все произошедшее невольно стало доходить... И крупная дрожь пробрала с головы до пяток. А мы ведь и правда могли не успеть... Мда... опасное тогда было время. Неспокойное. Не ходите по темным дворам одни, девочки, ой не ходите...