***
Про свой план Ритке я так ничего и не сказала. Если уж я сама решилась на эту авантюру, то рисковать и втягивать во все подругу мне в этот момент хотелось меньше всего. Я понимала, что иду на отчаянный шаг. Ведь это и правда было опасно. Но то, что горело где-то в самой глубине души, где-то там, в закоулках сердца, было сейчас сильнее меня. В общем, выхватив с вешалки свое пальто, я, как угорелая, побежала в фойе одеваться. Рита же, предварительно разузнав все у Гульнары, ещё вчера доложила мне по телефону известные ей подробности вплоть до мелочей. Все, что знала сама, выложила, как на духу. Поэтому, наскоро одевшись, я замоталась шарфом покрепче. На улице сегодня было очень промозгло и сыро, хоть и не так холодно, как пару дней назад. Снег кое-где даже подтаял, а серый асфальт то тут то там проглядывал сквозь грязные холодные лужи. Спустя пару минут, я уже выскочила на крыльцо училища, пересчитала ступеньки и, припустив почти бегом, понеслась прочь, крепко сжимая в руке свой портфель. В итоге, дворами и закоулками еще засветло я добралась до "Каримки", юркнув во двор, миновала хоккейную коробку, что пустовала в безлюдном школьном дворе, и побежала в сторону стоящих на отшибе старых гаражей, розданных кому-то кооперативом еще в далеких шестидесятых. В душе я даже радовалась, что день еще где-то теплился на горизонте. Меньше всего я хотела оказаться здесь в темноте. Места тут были неспокойные, опасные, и мало ли кто мог перехватить меня, вывернувшись из подворотни. Серое небо было сплошь затянуто низкими свинцовыми тучами. Дул холодный ветер, пробирая через драповую ткань моего пальто почти до внутренностей. Костлявые голые ветви деревьев гнулись под порывами завывающего ветра и протягивали свои узловатые "пальцы", словно прося о помощи. Стояла тишина. В округе, казалось, никого не было. Ни одной живой души. Только где-то вдалеке раздавался приглушенный шум дороги. От этого сердце все больше леденил страх. Оно билось чаще, а дыхание, вырываясь свистящими клубами пара изо рта, стало каким-то прерывистым. Я же, сжимая ручку портфеля, все дальше шла вглубь, мимо гаражей и озиралась по сторонам. Спускались сумерки. Грязь хлюпала под подошвами сапог. Собирался дождь, гонимый шквалами налетевшей непогоды, и я в какой-то миг даже засомневалась, что найду здесь кого-то и подумала, что вообще зря я все это затеяла, и надо бы проваливать отсюда, пока не поздно. Как вдруг неожиданно, завернув за один из гаражей, я резко натолкнулась на толпу парней, невольно шугнулась, ойкнула и по инерции поспешила ретироваться, быстро развернувшись, как вдруг услышала: - Эу! Стоять! - и замерла, прикрыв глаза, не понимая, что делать дальше. Мгновенно начала себя корить... Ну, куда я полезла? Что придумала? Не жилось мне спокойно... Осознание пришло в ту же секунду, что за такую дурацкую смелость, можно поплатиться всем... - Ты че здесь забыла? Тебя кто звал? - задали мне вопрос, и я обернулась. Высокий сутулый парень в черном ватнике и шапке-гандончике недружелюбно смотрел на меня исподлобья, сунув руки в карманы телогрейки. Все остальные - а их было человек двадцать - тоже молча воткнулись в меня глазами. Лицо парня казалось мне знакомым, да и голос тоже... - Давай, вали отсюда! - буркнул он, хмурясь, но потом прищурился, пригляделся и вдруг оскалился, крикнув куда-то себе за плечо. - Турбо! К тебе пришли! - и заржал. Я же покраснела до корней волос, щеки вспыхнули, а я потупила взор. - Че?! Кто? - услышала я знакомый голос и покраснела еще больше, побагровела наверное, когда невольно подняла глаза и увидела Валеру, стоящего чуть впереди остальных. На этот раз он был без своей кожанки, в сером ватнике нараспашку и стоял, широко расставив ноги и сунув руки в карманы черных штанов. Хмурился. Темные брови вразлет, а взгляд казался грозным, нервным. Я понимала, что я не вовремя, но все же, не обратив на это внимание, смело вскинула глаза и сделала шаг вперед, в ответ произнеся: - Да я только... - и на ходу открыла портфель, вытаскивая казанку и протягивая ее парню, когда подошла ближе. - Вот... - и Турбо, наконец, узнав меня, тоже осклабился: - А, Майка... Ты что ль? - он ухмыльнулся. - Я... - пискнула я в ответ, а парень вдруг почему-то нахмурился еще больше и тут же наехал: - Че приперлась? Ну-ка брысь отсюда, не до тебя сейчас... - но я не отстала, сказав: - Ты забыл... На, - и сунула фернандельку ему в руки. - Мне чужого не надо... Он покрутил шапку в руках и окинул меня каким-то странным взглядом, негромко, но чуть мягче добавляя: - Ясно, все, давай, топай... - а я закивала и попятилась было назад, чтобы уйти, сделала уже несколько шагов, но молодой человек вдруг окрикнул меня снова. - Стоять! - и сорвался с места а, подойдя ближе, резко перехватил за локоть и сурово спросил, нависая надо мной. - А ты как узнала, что я здесь буду? Кто насвистел? - Д... - я замялась, уставилась на него, часто моргая, и ответила, сразу сдав подругу с потрохами. - Гульнарка... Парень нахмурился, явно не вспомнив такого имени, и неуверенно буркнул: - Это чья? Я вопроса не поняла. Хм, что значит, чья? Но ответила честно: - Я не знаю... У нее братишка младший - Альберт... И Турбо отпустил мой локоть, чуть расслабившись: - Лампа, что ль? - хмыкнул Валерка, уточняя, а потом пробубнил. - Ах, вот оно че... Он вам все слил, получается... Свистун... - я кивнула, а парень задумчиво произнес, цокнув, и помотал головой. - Совсем скорлупа от рук отбилась... всем все пиздят направо-налево... надо-не надо... - потом обернулся и крикнул. - Зима! Тут по шелухе вопрос поднять надо будет!.. - но он не договорил, потому что вдруг мимо нас походкой вразвалочку неспеша прошел Марат, через секунду скрываясь за поворотом. А Валерка, качнув головой, ругнулся. - Блять... - и огляделся по сторонам, мазнув по мне взглядом и говоря. - Куда тебя деть-то?... - потом опять подхватил под локоть и толкнул в сторону, указав на небольшое пустое пространство между двумя соседними гаражами. - Ладно, там побудь пока, не высовывайся только, поняла, Майка? А как только сможешь, вали отсюда... -и настойчиво процедил чуть ли не по слогам. - И не вылезай! Поняла, нет? - я мотнула головой, а парень резво юркнул куда-то в пустоту, словно растворившись. Я, конечно, ничего не поняла. Что происходит? Зачем мне бежать? Зачем прятаться? Куда? Но все-таки не ослушалась, шмыгнула за угол, прижалась плечом к стенке одного из гаражей и притаилась, невольно одним глазом выглянув наружу, а через секунду услышала высокий визгливый голос Марата где-то совсем близко: - Разъезд - чушпаны! - проорал он, и я тут же шарахнулась в сторону, присев на корточки. Через пару секунд мальчишка уже пронесся мимо меня на всех парах, а за ним с криками и трехэтажным матом толпой бежали человек тридцать местных гопников. Спустя миг, парнишка рванулся к одному из гаражей, пытаясь залезть на крышу, и оттуда, затаскивая брата за шкирятник наверх, показался Вова, вместе с которым была еще целая куча народу. Они повылезали, как тараканы из щелей, кто откуда, сверху забрасывая разъездовских кирпичами, камнями, попадая по голове, в лицо, по туловищу... Кожа от ударов лопала, заливая все алой кровью. От испуга я онемела, прижав руки ко рту, чтобы не закричать от ужаса. Но это было еще не все. Ровно через мгновение с диким ором человек пятнадцать, среди которых был и Валера, - я сразу его увидела, он бежал впереди, - с монтировками, заточками и арматурой вывернулись из-за угла и, преградив путь своим врагам, накинулись на них, молотя без разбора. Сработал эффект неожиданности. Они их всех положили. Всех до одного. Били камнями, железом, палками, пинали ногами по корпусу, голове, в грудь... От страха я не могла даже толком вздохнуть. Присев на корточки и закрыв руками лицо, сквозь растопыренные пальцы, я видела, как Вова то и дело оттаскивал особо заигравшихся в сторону. А я же только боялась, что кого-то невзначай забьют до смерти, как это случилось с тем мальчишкой, Мишей Тилькиным в тот злополучный вечер... Как мне потом рассказывала Света, он всего лишь стоял на остановке, автобус ждал. А какие-то мрази его ни за что ни про что убили... Не зная, куда себя деть, я пятилась назад все дальше и благодарила Бога за то, что смогла все же остаться незамеченной. Я понимала, им, конечно, было не до меня, но все же мысленно шептала слова молитвы, задрав голову и оглядываясь по сторонам. Сердце колотилось так, что, казалось будто я скоро выблюю его вместе с потрохами: так оно рвалось и билось где-то в горле. Слушая шум, крики и ругань, всего лишь где-то там, за поворотом, я покрутила головой еще раз. И шумно выдохнула: прямо за моей спиной был просвет, и гаражи неплотно стояли вдоль бетонной стены. Недолго думая, я со всех ног, чуть не упав два раза, рванула туда и, припав щекой к холодной кирпичной кладке, заметила, что позади можно протиснуться дальше и выйти на другую сторону улицы... а там уж и до остановки рукой подать. С секунду переведя дух и шумно выдохнув, я со свистом втянула воздух в легкие и юркнула туда, продралась сквозь заросли пожухлой травы, вывернувшись аккурат на проезжую часть. Споткнулась, и на трясущихся ногах помчалась в сторону дома. Сперва по дороге, вдоль типовых "хрущей", а после дворами наискосок... И там уж до нашей убогой коробки рукой подать. Я бежала, ни о чем не думая, поскальзываясь и спотыкаясь, путая неверные шаги, но пыталась идти дальше. Я не знала, сколько времени прошло, но с тех пор, как я унесла оттуда ноги, я успела уже пробежать почти весь путь, ведущий мимо проезжей части, и хотела было как раз завернуть за угол, как вдруг меня нагнал старенький желтый автобус-пазик. Оглушительный свист тут же прилетел в спину. Я невольно вскинула взгляд и увидела Валерку, который высунувшись в форточку, окликнул меня: - Эу, Майка! - на нем была та самая шапка-фернанделька, а почти половина того автобуса была забита шумными орущими веселыми парнями, которые стучали в окна, махали руками и что-то мне орали. Автобус пронесся мимо, а я замерла, так и не в состоянии двинуться с места. Значит, все закончилось... и закончилось хорошо. Для них хорошо. Качнув головой, я хмыкнула и в тот же миг просто не смогла скрыть улыбку, рвущуюся наружу. Куда они поехали я знать, конечно, не могла. Но до дома шла, думая о том что произошло и вспоминая большие зеленые глаза, исподлобья глядящие на меня.Сердце рвется, ей все не до сна, она в него безумно влюблена. Никому не расскажут те капли дождя, как одиноко было ей без тебя...
***
Вечером того же дня, когда уже стемнело, я сидела в своей комнате и пыталась сосредоточиться на уроках. Математика в голову не шла, а руки все еще подрагивали от пережитого шока. Это была вторая драка, на которой я присутствовала за последние пару дней. Для меня это было огромным потрясением, встряской, ударом. Я пока не могла оправиться и просто молчала, придя домой. Даже с родителями не говорила. Просто молчала, словно воды в рот набрав. В голове все смешалось: грязь, кровь, кирпичи, монтировки, какое-то месиво... Я даже Ритке не могла позвонить. Я будто оцепенела от увиденного. Не знаю, сколько я так просидела, но в комнату вдруг заглянула мама: - Май, сходи мусор выброси, ведро переполнилось, - попросила она и вновь скрылась за дверью. Я даже выдохнула, почувствовав облегчение - вырваться на свежий воздух сейчас было для меня лучшим решением. Схватив ведро, я накинула пальто, напялила резиновые сапоги и быстро выскочила на улицу. Миновала скудно освещенную площадку с грязной песочницей и, заметив в тусклом свете фонарей какое-то движение возле мусорных баков, рванула в сторону, спрятавшись за кустами. Снова задохнулась, приложив руку к груди. Там опять кого-то били. Вытянувшись по струнке, я замерла, прислушалась и сквозь общий гомон смогла различить плаксивый голос: - Адидас, ну ты ж нормальный... - и опешила. - Для тебя Владимир Кирилыч, чушпан, - холодно бросил в ответ знакомый голос, и я, оторопев, втянула шею. Опять они. Ну сколько можно?! Да что ж такое творится-то? Я выглянула из-за куста, пытаясь рассмотреть, что там происходит. И сердце опять ухнуло, заметавшись в груди, как пойманная в клетку птичка. Толпой на одного. Прикрыв рот ладонью, я, не моргая, следила за происходящим. Мне хотелось закричать, чтобы они остановились, но голос сел. Били ногами, по очереди, каждый. Я догадывалась, что это значило. Так "отшивали" своего, провинившегося. За дело. Разбирались, решали, и только потом наказывали. Неугодным мог стать каждый, но это уже ничего не значило. Понятия и законы того времени были превыше всего. И, нарушив их, ты подписывал себе "смертный приговор". За это не спускалось ничего. Карали жестко: отпинывали, харкали, могли даже обоссать, гасили так, что все на районе переставали потом за руку здороваться, даже не причастные к группировке. После такого западло было... Глухие удары и сдавленные вскрики боли. Казалось, это длилось бесконечно... Как вдруг Вова, прикуривая, крикнул и засунул руки в карманы: - Харош! - и в миг вся суета прекратилась. Я болезненно выдохнула, опуская ресницы. Еще раз глянув куда-то в сторону, Адидас, больше ничего не сказав, неторопливо пошел прочь. За ним, нахмурившись, двинулись хмурые Турбо и Зима, - тот самый сутулый парень в шапке-"гондончике", - которых я увидела почти сразу, как только они вывернулись из-за мусорных баков. А за ними, как по команде, всей своей сворой рванули и остальные. Прячась в кустах, я не стала высовываться и пропустила их, не выглядывая. Мне ужасно хотелось окрикнуть Валеру, побежать за ним, начать что-то доказывать... Но я боролась сама с собой, отодвинуть ощущение вины куда-то на задний план. Изнутри от увиденного меня глодало жуткое чувство горечи. А когда, спустя пару минут, озираясь по сторонам, я все же рискнула подойти к мусорным бакам, чтобы выбросить уже этот злополучный мусор, то услышала, как тот избитый мальчишка плачет. Я так и замерла в метре от него, за тонкой перегородкой, слушая болезненные всхлипы. И ждала... Ждала, когда он встанет. И он смог встать и смог идти дальше. Пусть и уже без них. Но смог. А мое сердце, хоть и дрогнуло, но осталось твердым. Я не стала его окликать и пытаться как-то помочь. Я лишь сжала челюсти, провожая его глазами и видя как он, хромая, ковыляет куда-то прочь. Меня это не касалось. После всего того, что случилось за эти дни, моя жизнь уже никогда не станет прежней. В какую-то секунду вдруг резко пришло осознание того, что мире так мало света и красоты, и так много чернухи и жестокости, неоправданной злобы, что рвется отовсюду, куда ни глянь. И мое представление о обо всем этом тоже изменится навсегда. Мы не живем в мире фей и эльфов, порхающих с цветка на цветок, и розовых пони, скачущих по радуге, мы живем в мире, полном ненависти и страшных реалий, которые окружают нас со всех сторон. Никто не свят и ничто не свято.***
Следующий день не принес облегчения. С утра пораньше, еще до учебы, мать заплаканная, без стука вошла в комнату и, швырнув на кровать черный платок, велела мне надеть его на голову. Я ошарашенно уставилась на нее: - Что случилось? - спросила я, наморщив лоб, а она глухо отозвалась: - Мальчика хоронят... Полины Филипповны внук... Помнишь ее? С бабой Зоей в детсаду вместе нянечками работали? - я смутно ее помнила, но головой мотнула, а мама добавила. - Выйти надо... - и сквозь слезы, сдавленно произнесла. - Ой, горе-то какое... Я больше ничего не сказала. И она тоже. Тихо бормоча молитву, выползла в подъезд. Покрыв голову платком, я покорно пошла следом за мамой на улицу, опустив лицо. Ведь двор был полон народу. А ведь раньше так и было: и хоронили всем двором и свадьбы гуляли... Застыв на крыльце, я увидела как темный обитый гроб несли несколько юных парней. И он неестественным черным пятном, словно проказа, расползался по белому полотну припорошенного за ночь чистым снегом двора. Женщины плакали навзрыд, а кто-то подхватив под руки, тащил обессилевшую и обезумевшую от горя несчастную Полину Филипповну... Я снова оторопела. Раньше я и не знала, что это такое - настоящая жизнь. Так вот же она... на ладони. Молодые не должны умирать. Молодые не должны... Смотря ровно перед собой, я смаргивала нахлынувшие слезы. На промозглом холоде в глазах они превращались в лёд, застывая на ресницах и туманя взор... Было холодно, но я даже не заметила, как продрогла. - Иди домой, замерзнешь... - услышала я знакомый негромкий чуть хрипловатый голос совсем рядом и тут же подняла глаза, потом сразу опустила и пробормотала: - Привет... - Ты его знала? - глухо спросил Валера, подходя ближе. - Нет, слышала только... - качнула я головой. - Мама с его бабушкой знакома давно... - шмыгнув, тыльной стороной ладони я вытерла влажные глаза. - Ясно... - сипло буркнул парень, опустив взгляд в землю, прочистил горло и добавил. - Наш пацан был... Мы за него всех на шугань посадим... Любого, - но он не договорил, его голос сорвался, и Валерка кашлянул, а я резко посмотрела на него, задрав голову и ловя взгляд, но парень быстро отвел глаза, в которых как мне показалось блеснули слезы. Сердце мое облилось кровью, и я, всхлипнув, отвернулась. Я знала, он не хотел, чтобы я это видела. Ведь он не такой. Он же пацан. Пацаны не плачут. - Куртку дать? - вдруг сипло пробурчал парень, спустя миг. - Холодно ведь... или домой иди, че тут стоять... - Да, я... - я кивнула. - Я пойду сейчас... - потом добавила. - Мама там Полине Филипповне со столом поможет, сказала... У нее выходной вроде... А мне в училище надо... Я и так вчера из-за те... - начала было я, но вовремя осеклась, быстро поджала губы и невольно подняла глаза, встречаясь с пристальным зеленым взглядом парня, который ждал того, что скажу дальше, и я, собравшись, все-таки сказал. - И так вчера урок прогуляла... В ответ Валерка только кивнул, сунул руки в карманы и как-то несколько зажато спросил: - Во сколько заканчиваешь по итогу? Я опять подняла на него сильно распахнутые глаза, от удивления моргнула и честно ответила: - В полпятого... - что мне скрывать? - Понял, - буркнул он и развернулся, чтобы уйти, как я вдруг дернувшись, окликнула его: - Валера!.. - голос звучал неестественно пискляво и едва не сорвался. На миг молодой человек замер, постоял так с секунду, потом обернулся, вскинув брови и как бы молча спрашивая: чего тебе? Я же, тоже мгновенно стушевавшись, опустила ресницы, но все-таки выдавила: - Не дерись больше, ладно... - потом опять с надеждой посмотрела на него, а парень только как-то странно глянул на меня в ответ, но ничего не сказал, еле заметно подмигнул, сунул руки в карманы штанов и пошел за траурной процессией.А по темным улицам гуляет дождь, Фонарей далёких мерцает свет... Ты ко мне уже наверно не придёшь, Тебя нет сейчас со мною, нет...