Истории о Малыше

      Малыш услышал, как его позвала воспитательница, и радостно побежал к выходу из комнаты. Наконец-то за ним пришла мама! Нет, не подумайте, Малыш любил детский сад, просто не любил, когда его забирали одним из последних. Одним из первых уходить тоже не очень здорово: как назло, под конец дня придумываются самые интересные игры. Лучше всего, чтобы мама приходила где-то посередине, но так бывает не всегда. Вот и сегодня Малыш уже проводил домой почти всех своих друзей. Остались только Маша и Миша, двойняшки, за которыми всегда приезжали в самом конце дня. Они, по правде говоря, совсем по этому поводу не расстраивались. Наоборот, говорили, что веселее всего, когда все-все-все игрушки как будто принадлежат только им.       – Мама, наконец-то ты пришла! – закричал Малыш, выбегая к двери, и тут же остановился как вкопанный. Да-да, его ноги будто бы немного вкопались в густой ворс ковра, и несколько секунд он не мог шагу ступить. А все потому, что за ним пришла не мама, а мама мамы мамы. То есть прабабушка Изольда. И хотя Малыш любил прабабушку, он все-таки огорчился, что пришла она, а не мама.       – Праба, а где мама? – спросил он.       – Я тоже рада тебя видеть, – приподняв одну бровь, сказала прабабушка и лишь потом ответила: – В поликлинике с Лялей.       Ну, конечно, опять Ляля. Три месяца назад у Малыша появилась младшая сестра и забрала у него маму. Все вокруг умилялись маленьким ножкам и ручкам, наперегонки бросались на малейший писк из кроватки, в которой когда-то спал сам Малыш. А на него теперь постоянно шикали: не бегай, не шуми, не пой, не играй в громкие игры. Просто ужасная несправедливость!       Но обычно все-таки мама сама приходила за ним в садик. Они вместе шли домой. Ляля спала в коляске, а мама разговаривала с Малышом обо всем на свете. И это был один из самых чудесных моментов за весь день. Даже лучше, чем полдник.       А сегодня благодаря Ляле Малыш лишен и этой радости.       Прабабушка Изольда шла медленно, все-таки она уже старенькая. Медленно приходилось идти и Малышу, отчего настроение только еще больше испортилось. Если бы он бегал, пинал камушки и перепрыгивал через лужи, всякие грустные мысли, может быть, и вытряслись бы из него. Но когда идешь медленно-медленно, то грустные мысли только множатся, занимают всю голову так, что едва из ушей не вылезают.       – А чем мы займемся, пока будем ждать маму? – спросил Малыш.       – Ты будешь скакать по комнате и бить посуду, а я – хвататься за сердце, – ответила прабабушка.       Малыш насупился: в прошлый раз он действительно случайно задел стол, и с него упала чашка.       – Я же извинился, – хмуро сказал он.       – К несчастью, твои извинения не смогли склеить осколки, – строго заметила прабабушка, но, увидев, что Малыш совсем скис, добавила тоном помягче: – Ладно-ладно, забудем об этом. Просто это была последняя чашка из сервиза, которую мне подарил… как думаешь, кто?       – Наполеон? – Малыш выпалил первое, что пришло ему в голову. Как раз сегодня воспитательница рассказывала про Наполеона.       Прабабушка Изольда рассмеялась и смеялась довольно долго, Малыш не понял, почему. Наверное, потому, что Наполеон воевал против России, а значит, никому здесь подарков не дарил.       – Нет, этот сервиз подарил мой старший сын, когда получил первую зарплату. Он, знаешь ли, был в детстве таким же непоседливым мальчиком, как ты, и разбил с десяток чашек, тарелок и ваз.       – Дедушка Юра? – спросил Малыш, пытаясь представить седого и бородатого деда, на лице которого было, наверное, сто миллиардов морщин, бегающим по комнате и роняющим чашки.       Прабабушка кивнула и улыбнулась:       – Когда родилась твоя бабушка Юля, он нарочно перебил все тарелки.       – Почему?!       – Ему не нравилось, что я постоянно просила его быть потише.       Малыш понимающе вздохнул, и прабабушка искоса взглянула на него.       – Тебя тоже просят быть потише, наверное?       – Постоянно, – буркнул Малыш. – Хотя Ляля совсем не тихая, но на нее почему-то никто не шикает.       – О, все еще впереди. Когда ты был как Ляля, ты тоже был громкий и плаксивый.       Малыш недоверчиво покачал головой. Наверное, это шутка. Не всегда понятно, шутит взрослый или нет. Иногда задаешь серьезный вопрос, а в ответ получаешь что-то вроде: <«Много будешь знать – скоро состаришься» или «Потому что потому окончается на У». Но прабабушка редко шутила, поэтому Малыш задумался.       – Если я был как Ляля, то почему этого не помню?       Прабабушка Изольда пожала плечами:       – Почему-то никто не помнит, как он был совсем маленьким. Может, в такой маленькой голове воспоминания просто не помещаются?       Малыш кивнул: очень даже может быть.       – А все-таки жаль, что я ничего не помню. Вот бы я хотя бы помнил о том, как меня постоянно носили на руках, бежали ко мне каждый раз, когда я проснусь, постоянно говорили мне, какой я умный, хорошенький и все такое.       Тут они как раз подошли к дому прабабушки, и разговор сам собой закончился. Малыш любил бывать здесь, хотя у прабабушки почти не было игрушек, а еще она не разрешала бегать, прыгать на диване и без разрешения брать вещи с полок. Зато эти самые вещи были просто невероятно чудесными! Например, ракушки, в которых шумело море. Нужно только приложить ракушку к уху, и сразу услышишь, как волны накатывают на берег. Раньше было две такие ракушки, но одну Малыш разбил. Он очень хотел посмотреть, что это за море, которое помещается в такой маленькой ракушке. Но осколки были сухими. Ни одной капельки воды не нашлось. А как рассердилась прабабушка! Ни слова не сказала, только плотно сжала губы, молча убрала осколки, даже ни разу не взглянув в сторону Малыша. И только когда он заплакал, испугавшись, что теперь они поссорились навсегда, тяжело вздохнула и сказала: «Ты разбил ракушку, но не мои воспоминания». Все же теперь Малыш очень бережно относился к последней ракушке. Да и ко всему остальному тоже.       К барометру на стене, например. Его тонкая черная стрелка показывала погоду. Не температуру, как градусник, а настоящую погоду. «Ясно», «Ветер», «Дождь», а самое главное – «Шторм». Малыш любил представлять, как стрелка показывает на «Шторм». Дом бы превратился в корабль, а комната – в капитанскую рубку. В окна бы хлестал дождь и долетали бы брызги огромных волн. За штурвалом бы стоял прадедушка с густой бородой и трубкой в зубах. А сам Малыш был бы всего лишь юнгой. Но без него, без его смекалки, ловкости и храбрости корабль бы пошел ко дну. Малыш бы, например, забрался на самую верхушку самой высокой мачты и свернул парус, который грозил стать причиной кораблекрушения. И когда корабль был бы спасен, когда шторм бы утих, Малыш, весь мокрый и соленый, спустился бы вниз, где его уже ждал прадедушка. Тот переместил бы трубку из одного угла рта в другой, а потом пожал бы своему правнуку руку, как взрослому и сказал бы…       – Малыш! – голос прабабушки ворвался в фантазию Малыша, и он рассеянно заморгал, возвращаясь в реальную квартиру, на стене которой висел барометр, чья стрелка показывала на «Ясно».       – Что, опять замечтался? – усмехнулась прабабушка. – Пойдем чай пить.       Малыш взял с полки большую старую энциклопедию и пошел на кухню. Там он положил книгу на табурет и сел сверху. Совсем скоро он вырастет настолько, что сможет садиться на любой стул за любым столом и при этом не задирать руки выше головы, чтобы что-то достать. Да, совсем скоро. Может, уже к лету. Или даже к весне.       Прабабушка помешала ложечкой чай в узорчатом чайнике, который напоминал Малышу лампу с джинном, и произнесла таинственно и торжественно:       – Знаешь, почему я так долго живу и при этом так прекрасно выгляжу?       Малыш едва-едва успел закрыть рот, чтобы тот не сказал: «Но у тебя же миллиард морщин!» Не дождавшись ответа, прабабушка Изольда продолжила:       – Пообещай, что сохранишь эту тайну, – и когда Малыш кивнул, сказала: – У меня есть специальный омолаживающий чай. Стоит выпить чашечку, и я становлюсь на день моложе. Жаль, что его нельзя пить чаще одного раза в день.       Малыш внимательно посмотрел на прабабушку. Шутит или говорит правду? Прабабушка не улыбалась, но это еще ничего не значило.       – Чем меньше человек, тем сильнее на него подействует чай. Например, тебя он омолодит года на три. Но и эффект его пройдет всего через тридцать минут. То есть ты будешь возраста Ляли на целых полчаса.       – А зачем?       – Ты же хочешь вспомнить, каково быть таким маленьким, - пожала плечами прабабушка. – Можешь на часок почувствовать себя на ее месте.       Малыш заглянул в чашку. Чай как чай. Подумал-подумал. А потом взял и выпил залпом, даже не почувствовав вкус.       Он тут же побежал к зеркалу и разочарованно вздохнул: ничего не произошло. Выходит, прабабушка все-таки шутила.       – Ложись скорее на диван, пока чай не подействовал, – будто не заметив его вздоха, скомандовала та. – Ляля ведь не умеет ходить, значит, и ты не удержишься на ногах, когда помолодеешь.       Малыш недоверчиво посмотрел на прабабушку, но ее лицо оставалось абсолютно серьезным, поэтому он все же лег на диван и позволил запеленать себя в покрывало.       – Помнят еще руки, – пробормотала прабабушка, когда он был закуклякан. А потом посмотрела ему в лицо и умиленно улыбнулась: – Кто это у нас такой маленький, да такой хорошенький?       – Что, уже подействовало? – спросил Малыш.       Прабабушка погладила его по голове и произнесла:       – Ой, как мы здорово агукаем! Агу-у-у-у. Сю-сю-сю.       Неужели он и говорить разучился? Но ведь сам себя-то он понимает. Может, и Ляля так же: пытается сказать что-то, а все слышат только смешные звуки?       Прабабушка подхватила сверток с Малышом на руки и принялась легонько покачивать, напевая под нос странную песню без слов. Да, хорошо быть младенцем! Так приятно, когда тебя носят на руках и баюкают. Малыш прикрыл глаза и ему представилось, что это не прабабушка поет колыбельную, а русалка приманивает корабли к опасным рифам. Ни один капитан не может устоять перед звуками этой песни, даже такой бывалый, как прадедушка Малыша.       Когда Малыш проснулся, в комнате было темно, только через дверной проем проникал свет с кухни. Попробовав потянуться, Малыш обнаружил, что по-прежнему плотно замотан в плед.       – Прабабушка! – позвал он. – Распеленай меня! Полчаса ведь уже прошло?       Прабабушка щелкнула выключателем и подошла к дивану.       – Вот незадача. До сих пор младенец, – произнесла она задумчиво и слегка озабоченно. – Надеюсь, я не положила слишком много заварки в чайник. А то придется ему расти заново.       – Я не хочу! – закричал Малыш, не на шутку испугавшись. – Верни все как было!       – Ну-ну, не плачь, солнышко. Надеюсь, ты не испачкал подгузник. А, может, ты хочешь кушать? Сейчас принесу бутылочку.       Прабабушка вышла, а Малыш снова начал извиваться в своем пледе, пытаясь выпутаться. Неужели и правда он останется таким же крохой, как Ляля? Это же просто ужасно! Конечно, ее носят на руках, мама постоянно играет и разговаривает с ней, но зато Ляля совсем не умеет ходить, даже ползать. И когда она говорит (теперь Малыш не сомневался, что сама-то Ляля прекрасно понимает, что хочет сказать, а не просто так плачет), ее никто не понимает, кроме мамы. А как же детский садик и друзья?! Когда Малыш снова дорастет до садика, они уже пойдут в школу. Будут смотреть свысока и не примут в свои игры. Нет-нет-нет, пусть прабабушка найдет противоядие. Должно же оно быть! Или… или, может, она решит, что Малыш только рад остаться малюткой? Ведь он сам ей говорил, как хочет этого. Ой-ой-ой!       Тут Малыш наконец выпутался из пледа и смог посмотреть на себя. Руки как руки, ноги как ноги. Он вскочил и побежал к зеркалу. Но еще до того как добежал, понял, что чай наконец перестал действовать: ведь Малыш мог бежать!       Никогда в жизни он так не радовался своему отражению. Не в силах удержать счастливую улыбку, Малыш потрогал себя за щеки и за уши, помахал себе рукой и громко позвал:       – Прабабушка, я снова большой!       Из кухни снова появилась прабабушка Изольда с бутылочкой молока.       – Ох, вот и хорошо! Ума не приложу, что бы я сказала твоей маме, если бы ты не вырос обратно.       В дверь позвонили, и Малыш вприпрыжку побежал открывать. Ну, теперь-то это точно мама. Но прежде чем открыть, он все равно спросил: «Кто там?» А когда получил ответ: «Ваша мама пришла, молочка принесла», – то быстро щелкнул замком, распахнул дверь и бросился обнимать маму.       – Мама! – шепотом, чтобы не разбудить Лялю, сказал Малыш. – Мама, я так соскучился!       – Я тоже, мой мальчик, – сказала мама и присела перед ним на корточки. – Надеюсь, все хорошо? У тебя такой голос, как будто что-то случилось.       Вот ведь мама! Всегда она все знает. Повезло Ляле: другая мама, может, и не поняла бы, что сейчас Ляля хочет кушать, а теперь вот – на ручки. Но его мама не даст Ляле пропасть.       – У меня все хорошо, – честно сказал Малыш. А потом вдруг спохватился, что рядом с мамой нет коляски, и он зря говорит шепотом. – А где Ляля?       – У лифта в коляске спит.       – Разве можно оставлять ее одну?! – ужаснулся Малыш. – А вдруг она проснется и подумает, что ты ее навсегда оставила? – и тут же скомандовал, словно был капитаном корабля, а мама – всего лишь юнгой: – Иди к Ляле, а я оденусь и догоню вас.       Мама снова удивленно посмотрела на Малыша, придержав его лицо холодными после улицы ладонями.       – Хм… Жара нет… – пробормотала она.       Тут в коридор вышла прабабушка Изольда.       – Совсем мальчишку затретировали. На цыпочках его ходить заставляете? – укоризненно сказала она. – За весь день ни одной чашки не разбил.       – Но ты ведь всегда расстраиваешься, когда я что-то разбиваю, – удивился Малыш.       Прабабушка посмотрела на него так, что Малыш предпочел начать одеваться и делать это молча. Мама шумно вздохнула, глаза ее стали опасно узкими. Она открыла уже рот, чтобы начать говорить, но прабабушка опередила ее:       – Вот только не рассказывай мне, что такое маленький ребенок. Я вырастила пятерых, пока твой дедушка месяцами пропадал в рейсах. И, слава богу, память моя не настолько еще полиняла, чтобы я не могла помочь собственной внучке ухаживать всего лишь за двумя. Неужели не покачаю Лялю, пока вы с Малышом… что вы там любите делать?       – Играть в поезда, – шепотом подсказал Малыш, завязывая шнурки на ботинке. Сложное это дело: только ухватишь одну петлю – вторая выскальзывает из пальцев.       – И не подумай, что Малыш жаловался. Я и сама могу сложить два и два, – сказала прабабушка и закончила строго: – Приду в субботу к десяти утра.       – Да, капитан, – тихо ответила мама и вытянула Малыша за дверь. Отойдя на несколько шагов, она сказала: – Фух, узнаю бабулю.       – А до этого не узнавала? – недоверчиво поинтересовался Малыш.       Мама будто не услышала его вопроса. Нажав на кнопку вызова лифта и покачивая коляску, она с задумчивым видом проговорила       – Когда я была маленькая, то любила оставаться у бабушки с дедушкой, хотя и ужасно боялась рассердить бабулю. Да что там, даже дедушка боялся ее рассердить, – мама тихонько рассмеялась и подмигнула Малышу: – Раньше на полке стояло штук десять больших ракушек, в которых шумело море. Мне так хотелось посмотреть на него!       Малыш понимающе кивнул, а сам подумал, что представить маму маленькой еще сложнее, чем дедушку Юру. Мама сжала ладонь Малыша в своей и продолжила:       – Я соскучилась по нашим с тобой шумным играм. Не одному тебе приходится вести себя тихо, когда Ляля спит.       – Я-то хотя бы в садике могу пошуметь, – посочувствовал маме Малыш.       Они шли домой сквозь вечер, тут и там расцвеченный золотыми огоньками от фонарей, серебряными и красными – от проезжающих мимо машин и самыми разноцветными – от окон домов. В одной руке мама сжимала ладонь Малыша, а второй везла коляску, в которой спала Ляля. Малыш рассказывал, как прошел его день, а мама – как прошел ее. Жаль, пришлось умолчать о том, как он на целый час снова стал совсем маленьким: ведь Малыш обещал сохранить тайну прабабушкиного омолаживающего чая. Когда они зашли домой, Ляля проснулась и заплакала. Мама тут же вынула ее из коляски и понесла в ванную. Малыш пошел следом.       – Мама, ты ведь понимаешь, что Ляля говорит?       – Она еще не разговаривает, Малыш, – сказала мама, ловко меняя подгузник и строя рожицы Ляле, отчего та сразу же перестала плакать.       – Но ведь она кричит, когда что-то хочет сказать.       – А, ты об этом… Да, иногда понимаю. Иногда догадываюсь. Иногда приходится перебрать несколько вариантов, прежде чем Ляля наконец успокоится.       – А можешь, когда я дома, переводить Лялины слова?       – Зачем? – удивилась мама.       – Это так страшно, когда тебя понимает всего один человек на земле, – сказал Малыш. – Наверное, поэтому Ляля тебя не отпускает ни на шаг: боится, что ты пропадешь и никто ее больше не поймет. Может, если она будет знать, что я тоже все понимаю, ей будет не так страшно?       Мама перестала строить Ляле рожи, взяла ее на руки и присела перед Малышом на корточки. Серьезно и внимательно посмотрев ему прямо в глаза, как бывало всегда, когда она хотела сказать что-то, по ее мнению, важное (например, «Никогда не бей девочек», «Не вырывай руку, когда переходим дорогу» и «Папины бумаги – не для рисования»), она произнесла:       – Когда ты успел стать таким взрослым? Я очень горжусь тобой.       Малыш даже покраснел от удовольствия, хотя и не понял, чем заслужил такие слова, а мама ласково поцеловала его, поднялась и пошла в комнату. Ляля снова захныкала.       – Ляля хочет кушать, – перевела мама.       Когда Малыш вечером лежал в своей кроватке и разглядывал узор на обоях, представляя, что это карта сокровищ, его внезапно осенило: если и мама, и дедушка Юра были когда-то как Малыш, а сам Малыш был как Ляля, то мама с дедушкой тоже были как Ляля. Да и, наверное, все взрослые тоже. Даже прабабушка Изольда. Это было настолько сложно представить, что Малыш сел в кроватке и потряс головой, стараясь освободиться от возникшей там картинки маленькой, укутанной в пеленку прабабушки. Но стоило ему лечь на подушку, как на место выскочившей мысли тут же присела другая: если все взрослые когда-то были детьми, то дети обязательно станут взрослыми. Малыш это и раньше знал, но только сейчас как-то по-особенному прочувствовал, что это касается и его самого. А прочувствовав, он принял важное решение, от которого не собирался отступать никогда в жизни. Приложив руку к сердцу, как это делали в фильмах, он тихо прошептал: «Торжественно клянусь, что никогда-никогда-никогда не стану ругаться из-за разбитой посуды».