С твоей точки зрения

Если бы кто-нибудь сказал Инку, что он выглядит как только что вернувшийся с того света, он рассмеялся бы ему в лицо. Причем настолько безумно и нервно, что ни у кого и мысли не возникло бы, что перед ними вовсе не зарекомендовавший себя сумасшествием глюк. А все потому, что это было самым безобидным и мягким описанием его состояния. Хотя в каком-то смысле он действительно умер. Но не так, как обычно — физически с последующим неизбежным и привычным воскрешением, но психически. Лично погреб в себе все крохи тщательно взращенной за долгие годы морали, на которые только было способно бездушное существо, и все ради одного единственного монстра и призрачного шанса хоть что-то изменить. Хотя насчет причин столь безрассудного поступка он ни в чем не соврал. Ему действительно было любопытно. И в этом плане душа была не просто новой игрушкой, но самой желанной и лелеемой из всех. Той, которую он как самый настоящий ребенок из порыва разбил в самом начале своего жизненного пути, и лишь после этого обнаружил, что второй такой уже не получит. А выданная следом замена, несмотря на не меньшую красочность, никогда не смогла бы стать той самой. И теперь ее поскорее хотелось рассмотреть и изучить со всех сторон, чтобы убедиться в ее реальности. Вот только даже обретя столь горячо желаемое, он лишь после напоминания о страшной ошибке прошлого осознал, что совершенно не изменился. Вообще, Инк редко учился чему-то на своих ошибках. Что неудивительно, ведь о большинстве из них он забывал быстрее, чем успевал извлечь из этого хоть какой-то опыт. Но даже если помнил — эгоизм и бесконечная тяга ко всему необычному, тому, что могло бы заставить его почувствовать что-то особенное, зачастую давили здравый смысл и заставляли хранителя вновь и вновь проходиться по тонким граням. А осознание собственного бессмертия лишь усугубляло это, приглушая в том числе и инстинкт самосохранения. Ну а если он находил что-то действительно стоящее, то некоторые такие порывы превращались в не что иное, как одержимость. И ради таких вещей он был готов поступиться очень многим, задвинуть почти все остальное на второй план и пойти на любые риски, и неважно, насколько они велики. Стоит ли удивляться, что ни к чему хорошему такой тип мышления не приводил, ведь на беду Мультивселенной, Эррор был, пожалуй, самой большой такой одержимостью. Причем Инк это прекрасно осознавал, и все равно не хотел от нее отступаться, из-за чего творцу нередко приходилось разрываться между своими принципами, за которые он кое-как держался, и этой тягой. Ненормальной, опасной, смертоносной во всех возможных смыслах, но все так же желанной. Вот только обычно эта тяга дорого ему обходилась, и тут список можно было продолжать до бесконечности, начиная со всевозможных травм, значительных и не очень, и заканчивая мирами, которые ему никогда не спасти. А один раз он расплатился за такое и собственной жизнью. Но даже после этого не успокоился, а напротив — лишь больше потянулся к разрушителю, особенно из-за следующего за этим события. На самом деле Инк до сих пор не знал, что это такое было. Когда он вернулся в мир живых после того случая, он был уверен, что обнаружит от Мультивселенной лишь жалкие огрызки. Но нет, Мультиверс был в почти полном порядке, не считая нескольких стертых пустых миров, а сам глючный исчез со всех горизонтов. Художника это довольно сильно беспокоило, хотя специально разыскивать Эррора он не стал, ибо это был не первый раз, когда тот на время затихал. Обычно такие «отпуски» он проводил в Шокотейле, и если так, то волноваться о нем едва ли стоило. Но как говорится, если ты не идешь к горе Эббот, то она сама придет к тебе. И хотя обычно это он прибегал к Эррору, следуя на зов разрушений, на этот раз это Эррор заявился к нему. А точнее, просто выскочил из портала прямо перед хранителями, когда те проводили плановый обход АУ. А дальше еще страннее — просто взял и заглючил, не успев ни напасть, ни даже слова сказать. И не пришел в себя ни через десять минут, ни через полчаса, ни через час. К слову, раньше Инк никогда не заставал ребутов системы, а потому столь неожиданный поворот событий заинтересовал его вдвойне. По итогам же всего этого, почесав черепушку, обсудив это с Дримом и вернув себе родной шарф, художник не придумал ничего лучше и логичнее, чем забрать «статую» Эррора себе. В прямом смысле притащил домой и расположил в студии. За всю следующую неделю разрушитель, сам того не зная, стал прообразом, наверное, сотен рисунков с собой в главной роли, ведь такая возможность нарисовать объект своей мании с натуры едва ли еще когда-нибудь представится, и упускать ее Инк был не намерен. Особенно когда тот замер в одной позе и готов часами стоять на месте и не рыпаться. Но разумеется, до чего-то более аморального хранитель не опускался, если не считать явно больше прикосновений, чем глюк был готов терпеть обычно. Когда же Эррор наконец очнулся, он был настолько дезориентирован, что даже не стал разбираться, где он и почему он — просто рухнул на пол, схватился за голову и прошипел в пространство «Черт, на сколько я отключился, если все так ломит?», ни к кому конкретно не обращаясь. Однако слушатель нашелся. Инк прибежал на звук и, прикинув время, просто ответил правду. Даже не заботясь о том, что тот, вообще-то, его враг и представляет угрозу. Впрочем, драться Эррор не планировал. Вместо этого, едва завидев художника и сумев сконцентрировать на том взгляд, он чуть не вылетел снова. Расширил глазницы в ужасе, отполз к стене, дрожа так, что его образ едва различался среди всех этих лагов, а как только сознание прояснилось достаточно, чтобы вспомнить про магию — поспешно провалился в портал и просто сбежал. Когда же в следующий раз дал о себе знать — внезапно вторгся в Андерсвап, что было странно, ибо столь большие и популярные миры он обычно не трогал, а затем, что еще страннее, похитил оттуда одного монстра. Не убил, как он обычно делал, а утащил живого. И хотя с одной стороны, столь резкие перемены в поведении глючного вводили в недоумение и не давали на них нормально среагировать, с другой, они настолько выбивались из обычной манеры его действий, что лишь разжигали тот самый нездоровый интерес к нему же. Причем на этом потрясения не заканчивались, и еще одним стал тот факт, что Блу он так и не убил. Что, помимо всего прочего, заставляло теплиться надеждой, что даже в столь яром разрушителе есть частичка, способная ценить чужую жизнь. А вот Инк ее ценить, похоже, разучился. Хотя фактически он никогда такого и не умел — лишь притворялся, что умеет. И изо всех сил заставлял себя поверить в эту сладкую ложь. Впрочем, иногда даже получалось, ведь без некоторых монстров он своей жизни просто не представлял, пусть и ценил их из сугубо личных интересов. Но теперь он краем сознания начал отмечать, что эта ложь стала больше, чем простым самовнушением. В конце концов, он впервые поинтересовался чужими чувствами, и причем сделал это не потому что «это правило и часть дружбы», но потому что сам этого захотел. Сам почувствовал, что ему важно это знать. И даже удивился, почему за все время, что они знают друг друга, он никогда не задавал ему столь простой и естественный вопрос? Обдумав этот странный момент — понял настолько же простую истину. Его никогда не заботили чувства разрушителя по-настоящему. Нет, даже больше, он гонялся за Эррором по той же причине, по которой хотел получить душу. Связал эти два своих желания и не воспринимал отдельно друг от друга, ибо видел в глючном даже не того, кто может его понять, а скорее самого себя. Некую вероятность того, кем он мог бы стать, будь у него чувства. И хотел как можно тщательней вникнуть в эту вероятность, познать ее, и в том числе, склонить к тем выборам, которые он сам считал правильными. Вот только… За всем этим он на уровне подсознания забыл, что Эррор являлся другим монстром. Самостоятельным, отдельным и никак не связанным с ним, со своими волей и желаниями. Теми самыми желаниями, которые Инк мало того, что не разделял — никогда не воспринимал всерьез и вечно игнорировал, а потом почти искренне недоумевал, почему же Эррору это настолько не по душе. Ну, как раз потому, что душа у него была. И Инку она никогда не принадлежала. Но судьба любит отвратно пошутить, так что теперь он получил обе свои хотелки в одном флаконе. И только после этого осознал, что те никогда не были единым целым. Подобное понимание далось хранителю тяжело и лишь больше загнало его в беспроглядную пучину вины, в которой он и так уже погряз с головой. Художник буквально тонул в ней, захлебывался, и с каждым судорожным вздохом словно глотал новую порцию малиновой краски, ощущения от передоза которой ему были знакомы как ничто другое. И если смерть от эйфории была самым неоднозначным способом, то от вины — более чем логичным. Вот только в отличие от других цветов, этот был особенно опасен, ибо являл собой замкнутый круг — под его действием он часто был неадекватен, как и под всеми цветами в большой концентрации, но главная проблема в том, что совершенные в состоянии аффекта поступки вызывали желание испытать вину вновь, приводя лишь к новым причинам использовать все тот же флакон. Это был как наркотик, но совсем иного рода, чем желтая краска. Но от обоих он был одинаково зависим. Теперь же вина стала более чем реальной. Вина перед разрушителем, вина за эти самые разрушения, вина перед всеми погибшими раньше и уничтоженными сейчас, и не важно, делал ли он это сам или просто не смог предотвратить, все это смешалось в одну кучу и в один миг обрушилось на хранителя неостановимым потоком, в котором он уже с трудом осознавал сам себя. И с каждой секундой грозил утопнуть в этом еще сильнее. Но он слишком далеко зашел, чтобы так просто остановиться и потерять хотя бы тот крошечный шанс на хороший исход, а потому не отступил. Слишком поздно было отступать, оставалось лишь идти вперед, следуя за призрачным огоньком надежды, и сделать все, чтобы та оправдалась. Во всяком случае он верил, что это не невозможно. Эррор сомневался, показывал свои новые стороны, менялся… Инк буквально чувствовал, что как никогда близок к чему-то, возможно, даже большему, чем то, чего он добивался обычно. И он тоже менялся, причем в отличие от глючного, осознавал это куда яснее, потому что никогда намеренно не отрицал этого. Нет, он просто был слеп и не замечал. И как ни парадоксально, оказавшись в теле кого-то с таким ужасным зрением, он почувствовал, будто впервые смог открыть глаза и как никогда четко увидеть происходящее. Хотя ему и было трудно сказать, в лучшую сторону эти изменения или нет. Но осознание проблемы это первый шаг к ее решению, и с этого пути он сходить не собирался. Так что даже под гнетом всех этих ужасных чувств хранитель смог принять несколько важных для себя решений, а также сломать парочку явно устаревших принципов. Он больше не хотел смотреть на Эррора как на себя через кривое зеркало. Нет, теперь он хотел узнать его. Того, кто всегда был так рядом, но всегда отстранялся. Понять другого монстра, пока у него вообще есть такой шанс. И обязательно извиниться. Без сомнений, он точно сделает это. Но до тех пор придется искупаться в вине еще немного. Инк с самого начала знал, что из себя представляют ощущения от использования этой магии, так что в каком-то смысле этот перерыв был частью плана. Он сомневался, что Эррор выдержит стирание большого количества миров, а потому не боялся, что придется распрощаться со слишком многими из них. Во всяком случае, за один раз. А дальше… кто знает, как повернутся события. Жестоко и расчетливо? Более чем. Но художник никогда не отрицал, что способен быть таким, а потому даже после ухода разрушителя к посеревшим листкам прибавилась еще парочка. Правда, обычно чувства подтачивали эту часть его личности, и что-то настолько неоднозначное он предпочитал совершать только после белой краски. Еще одной причиной, почему хранитель ее так сильно не любил, было то, что в абсолютно пустом состоянии даже те крошечные зачатки морали полностью глушились безразличностью ко всему, и оставалась лишь чистая логика. К сожалению, даже такое иногда бывает нужно, пусть он и старался свести подобные ситуации к минимуму, ибо как правило, жалел о таких поступках не меньше, чем о совершенных под большими дозами красок. Это были две одинаково опасных крайности. Вот только теперь одна из этих крайностей оказалась недоступна, и просто так взять и отключить эмоции стало невозможно. Изо всех сил подавить и заблокировать? Что ж, именно этим он и занимался все последнее время. И на самом деле он даже не знал, что ему далось труднее — стирать под пристальным и будто бы сверлящим взглядом, когда у тебя буквально стоят над душой, или когда ты делаешь это целиком и полностью сам и даже не можешь оправдаться, что делаешь это не по своей воле. Впрочем, оправдаться он в любом случае не смог бы, потому что воля как раз-таки была его. Его воля и инициатива, с самого начала. И ему придется довести это до конца. Хранитель с тяжелым вздохом поднял баночку к глазам. Осталось чуть меньше трети. Подумать только, как мало нужно, чтобы уничтожить столь многое. Но он не собирался продолжать это больше необходимого минимума, так что убедившись, что для «алиби» этого хватит, очень осторожно закрыл склянку и спрятал в карман. Не оставлять же ее просто так, в конце концов. В другом кармане нащупалась еще одна. Точно, баночка с чернилами для возможного призыва. Две столь противоположные формы его магии. Хах, теперь главное не перепутать. С еще одним вздохом художник потер глаза, что уже давно отказывались работать как надо, и даже очки уже не помогали. Или это из-за его состояния, или действие лекарства кончилось. А может все сразу. Поглядев на красную оправу, он спрятал и их тоже и затравленным взглядом скользнул по размытому окружению, сквозь общую отрешенность внезапно ясно осознав простую и четкую мысль. Он не хочет быть здесь. Просто не может здесь оставаться наедине с содеянным, иначе тонкая нить его самоконтроля просто не выдержит и окончательно порвется. Ему даже показалось, что он правда чувствует, как она медленно натягивается и вынуждает его как можно скорее убраться отсюда. Сопротивляться этому порыву не было ни сил, ни желания, так что, сам того почти не осознавая, Инк шагнул в портал, даже не зная, куда тот вел. Появляться в какой-то АУ сейчас категорически не хотелось. Ибо любой из миров, вне зависимости от того, позитивный он или негативный, лишь давил бы на больную мозоль и напоминал бы о случившемся. Мир, куда он попал, был позитивным. Когда-то. Сейчас же он представлял из себя лишь бесконечное сосредоточие тьмы. И хранитель лишь сейчас понял, что чувство нити ему не почудилось — та была более чем реальна и прямо сейчас находилась в руках не у кого иного, как повелителя кошмаров. Разорванная. Художнику потребовалась еще секунда, чтобы оглядеться, осознать ситуацию и значительно помрачнеть. Найтмер же, наоборот, ухмыльнулся. — Надо же, а я только вспоминал тебя. Думал, на что ты мог оставить мне такой подарок. — Он потер в руках обрывки магии, которые от этого потихоньку рассеялись. Что ж, Инк предполагал такой вариант, не взять такого в расчет было бы слишком глупо. И хотя он надеялся, что эта его выходка останется незамеченной, оправдание для этого тоже было заготовлено заранее. — Решил пожалеть тебя и избавить от участи искать меня по всей Мультивселенной, — хмыкнул художник, убрав руки в карманы и невольно ловя себя на мысли, что это худший момент, чтобы оказаться здесь и в столь нелицеприятной компании. Кошмар был без сомнений последним, кого он сейчас хотел видеть, ибо встреча с ним означала сохранение самоконтроля. А того у хранителя осталось чертовски, просто катастрофически мало, буквально на донышке. И даже то было готово треснуть в любой момент. Нет, конечно, он знал, что перед Найтмером можно не сдерживаться, все равно ведь все чувствует, гад. И все же одно дело, когда это он ощущает твои слабости, и совсем другое, когда ты сам выдаешь их, теряя последние крупицы самоуважения и гордости, которыми Эррор был не обделен. Но если подумать, сейчас строить из себя скрытного разрушителя, вечно отстраняющегося ото всех, не составляло Инку совершенно никакого труда. Ибо делиться своими переживаниями категорически не хотелось. Но в то же время в подкорке периодически мелькала противоположная мысль, отловить какого-нибудь понимающего персонажа и как следует выговориться. К сожалению, хранитель негатива в категорию «понимающих» не особо входил. С другой стороны, в этом самом негативе он разбирался лучше кого бы то ни было. — Я чувствовал угасание миров. Развлекался? — с долей язвительности поинтересовался Найт, хотя по интонации было сложно понять, как он относится к этому факту. Помнится, разрушения Альтернатив никогда его не радовали, но обычно он в это не вмешивался. — Наверстывал упущенное, — кратко отозвался художник, не желая это как-то комментировать. И вот надо было сразу ткнуть в самое больное? Впрочем… Кошмар именно на этом и специализировался. — Странно, обычно после такого ты в более хорошем расположении духа. Неужто проиграл кому-то? — прищурился Найтмер, будучи явно не прочь поиграть на его эмоциях еще немного. Инк поморщился, но затем пожал плечами и сказал правду. — Пока нет. Просто все оказалось сложнее, чем я думал. — О, да, это я чувствую, — не унимался Найт, и с каждой секундой его ухмылка становилась все неприятней. — Не нарывайся, — раздраженно процедил хранитель, хотя слова было трудно разобрать из-за бушующих чувств и, как следствие, помех. Если перед Эррором он старался оставаться спокойным, то осьминог такой вежливости в свой адрес точно не заслужил, и он мог позволить себе немного спустить напряжение. — Ты ведь не просто так позвал? Так что или выкладывай, в чем дело, или пеняй на себя. Я уже говорил, что мне сейчас не до тебя. — Я ничего не делаю просто так. Ты же не забыл про нашу сделку? — мгновенно посерьезнел тот, отодвинув язвительность и издевки на второй план и метнув взгляд в сторону груды исчерченных листов, многие из которых представляли из себя карты, правда, с первого взгляда было сложно понять, чего. На обычный план подземелья не особо походило. Он вновь перевел взгляд на художника и все же не удержался от еще одной колкости. — Но знаешь, никогда не понимал твою манию запирать все страдания в себе. А ведь ты можешь легко от них избавиться. Может, поделишься? Инк задумчиво уставился на Кошмара, пытаясь переварить смысл этой фразы. Да, Найтмер действительно был способен на такое. Управляя течением негативных эмоций, он мог как просто чувствовать их и подпитываться «пассивно», так и полностью вытянуть их энергию, лишив тем самым самих этих чувств. Подобная «разовая» подпитка была в разы мощнее обычной, но в то же время не выгодна в долгосрочной перспективе, ибо лишая кого-то страданий, он на какое-то время останавливал их появление в будущем. Этот факт всплыл в памяти не сразу, но если он ничего не путал, о такой особенности их сил как-то рассказал Дрим, когда они обсуждали его ауру и способы приглушить ее. Тогда он признался, что помимо неконтролируемого дарения позитива, способен отбирать чужие мечты, хотя, разумеется, никогда не делал этого. Но в случае с его братом, избавиться от переживаний звучало как совсем неплохой вариант, и если честно, художник был в слишком нестабильном состоянии, чтобы игнорировать подобное предложение. А потому, еще раз взвесив все «за» и «против», вздохнул и махнул рукой. — Хорошо, забирай. Найтмеру показалось, что он ослышался. Ухмылка сползла с его лица, и он уставился на хранителя в ошеломлении. Эррор никогда не позволял подпитываться его эмоциями. От слова совсем. И даже пассивного поглощения избегал как только мог, стараясь держаться ото всех на расстоянии и никогда не затягивая разговоров. — Ты серьезно? С чего такая щедрость? — переспросил он, даже растеряв свой властный тон — настолько сильно был удивлен. — Оглох или как? — огрызнулся Инк, чувствуя, как самообладание с каждой секундой тает и выскальзывает у него из рук. — Я сказал забирай. Сам ведь предложил, так что или делай, что задумал, или не трать мое время. Хранитель негатива нахмурился, не в силах понять, в чем тут подвох. Но несмотря на волнами исходящее от художника напряжение, агрессивных порывов, которые могли бы означать его желание влезть в драку, в нем не ощущалось. Скорее некая усталость и отчаяние. Он был полон негатива, но этот негатив был в пассивном русле, по крайней мере, пока что. Конечно, это не было стопроцентным доказательством, что ему ничего не угрожает, но явной лжи в этом разрешении не было. И на самом деле Кошмар был не в том положении, чтобы отказываться от подпитки. Так что немного помедлив и сохраняя долю настороженности и опаски, он подошел ближе и протянул к хранителю руку. Тот не отстранился, однако в последний момент вздрогнул, будто только сейчас осознал ситуацию, и тут же сковал конечность нитями. — Не касаться, — предупредил он. — И хочешь негатив — хоть подавись им. Но тронешь воспоминания — убью. — Последнее слово художник прорычал, давая понять, что угроза не надуманная. И даже если где-то на грани сознания он понимал, что вряд ли сделает подобное, темные эмоции преобладали и почти полностью маскировали этот отголосок рассудка, не давая Найтмеру разглядеть в этом заявлении ложь. Убедившись, что тот все уяснил, Инк рассеял магию и продолжил смотреть чуть выжидающе, но новых попыток остановить не предпринимал. Найт кивнул и приблизил ладонь в нескольких сантиметрах от головы. Следующее, что ощутил хранитель — были небольшая слабость и знакомое ему чувство опустошения, похожее на действие столь ненавидимой им белой краски. Но здесь и сейчас он был почти не против этого, ибо оставаться под гнетом мрачных чувств было просто невыносимо, и нахождение в темной вселенной ни капельки не способствовало его успокоению. Художник прикрыл глазницы, с каждой секундой чувствуя себя все отрешеннее. Его действительно не волновало, что сейчас происходит. Плевать, что он подпустил Кошмара так близко и подставил себя под удар. Плевать, что он позволил тому вмешаться в его эмоции и поглотить их. Плевать, что он добавил ему сил. И уж точно плевать, что подумает Найтмер об Эрроре после такого, да и что подумает сам Эррор о нем. Просто плевать. Главное, он мог ненадолго забыться и избавиться от всех этих переживаний, что давили на него мертвым грузом, как будто ему на плечи взвалили не иначе как всю гору Эббот. Несколько минут, казалось, растянулись на вечность для них обоих. Инк позволил опустошению поглотить себя и даже слегка расслабился, хоть позитива это ему и не прибавило. А Найтмер смаковал каждую крупицу столь сладостной энергии, специально растягивая удовольствие. Не то что бы ему было сложно поглотить чужие эмоции, но в случае с глюком за такое можно было многого лишиться, и повезет, если только пары щупалец. Эррор всегда держал дистанцию, и нарушать ее было себе дороже, ибо они оба прекрасно знали, кто из них сильнее. Конечно, организованная облава всей банды могла бы составить стоящую конкуренцию, но как ни крути, в союзниках разрушитель был куда полезнее. Хотя «союзник» это слишком громкое слово, для этого он был слишком своенравным. Так что ощущать над ним власть, даже в таком смысле, оказалось так же приятно, как и насыщаться этим калейдоскопом мрачных чувств. А тут было из чего выбрать. Настороженность, раздражение, отвращение, злость, разочарование, сожаление, страх, отчаяние… вина? На удивление много последнего. И как ни странно — ни крохи ненависти, хотя обычно это была одна из самых сильных его эмоций. Да и остальные, как правило, имели куда более агрессивный характер и отдавали легкой остротой, перчинкой, которая будоражила его охочую до столь темных чувств натуру, но которой ему никогда не давали насладиться сполна. Эти же эмоции имели совсем иную гамму, но были ничуть не хуже, хоть и заставляли мучиться в догадках, что же такого могло произойти, чтобы вызвать нечто подобное. Наконец Найт с той же ухмылкой отстранился, смотря на возвращающегося к реальности хранителя и даже позволив себе облизнуться. Это действительно было нечто, такую ядерную смесь самых разных эмоций одна хуже другой действительно нечасто встретишь, и чтоб они все были одновременно, да еще и такой силы… Изысканное угощение. За такое и в должниках походить не грех, даже несмотря на то, что подобное он крайне не любил. Однако был в этой смеси и еле заметный неприятный привкус, откровенно портящий этот потрясающий микс. Надежда. Надежда яркой и негаснущей точкой сияла в океане негативных эмоций и была той самой тонкой нитью, что не позволяла окончательно сорваться в истерику. Жаль, он бы на такое посмотрел. Впрочем, в таком случае Кошмара вряд ли бы подпустили так близко, так что он не позволил этой крохе позитива испортить ему этот момент. Художник приоткрыл глаза, пошатнувшись от слабого головокружения, но быстро взял себя в руки, впервые за долгое время испытав что-то вроде облегчения. Однако следом на него рухнуло просто жуткое напряжение, а затем не что иное, как истощение, которые он до этого старательно задвигал куда подальше. Обладание нормальными эмоциями само по себе свалилось на него как снег на голову, так тут их еще и решили проверить на прочность, пройдясь по каждой, даже крошечной больной теме за столь относительно краткий период времени. Но нужно было держаться и до последнего удерживать контроль. Над собой, над разрушителем, над ситуацией, над всем. И он только сейчас понял, насколько же сильно он устал. Серьезно, он даже не знал, как он вообще способен держаться на ногах, настолько сильно его пошатнуло это эмоциональное перенапряжение. За последние несколько часов его так часто метало из крайности в крайность от почти что счастья до в следующую же секунду отчаяния, что он бы не удивился, если бы его просто разорвало на кусочки. И так же резко хранитель осознал, чего он хочет здесь и сейчас. Вот только в его положении это была просто непозволительная роскошь, особенно в подобном месте. Впрочем… Инк кинул еще один взгляд на Кошмара. Тот выглядел довольным, пожалуй, даже слишком. И возможно этого хватит чтобы немного понаглеть. — Смотрю, кому-то понравилось. — Художник как мог нагло прищурился, сверля собеседника взглядом. Голос слегка затрещал, явно намекая, что это было далеко не за просто так. — Чего ты хочешь? — ничуть не удивившись, спросил Найт, слегка поморщившись, не желая идти на уступку, но в то же время совсем не прочь поскорее уладить этот момент. — Гарантию, — требовательно отчеканил хранитель. — Гарантию, что меня не убьют в течение следующих нескольких часов. Тогда я забуду о том, что только что случилось. А ты получишь свои порталы. Найтмер еще раз осмотрел его и, кажется, понял, в чем дело. Он был хранителем плохих снов, но все же снов. А потому мог понять, если кому-то он нужен. На самом деле далеко не бесполезная способность, ибо пусть его не особо волновало состояние его подчиненных, правильно распоряжаться имеющимися у него силами и следить, чтобы бойцы были в форме — неотъемлемая часть хорошей стратегии. И будет как минимум глупо отправляться на дело, когда один из сильнейших союзников буквально валится с ног. Но несмотря на немалую долю любопытства, что же могло довести его до такого состояния, этого он предпочел не уточнять. Уже давно уяснил, что в случае с Эррором лучше придержать такие вопросы при себе, а язык — за зубами. А то помнится, разрушитель как-то обещался превратить отрывание его щупалец в свое личное хобби. — Поверь, у меня нет причин желать твоей смерти. По крайней мере сейчас, — неприятно оскалившись, заверил Кошмар, отойдя и вернувшись к своему столу, будто подтверждал, что лезть к нему в ближайшее время не собирается. — Значит, будем считать, что мы квиты. Но попадешься на глаза до этого — предупреждение в силе. — С этими словами Инк вышел из кабинета в коридор и, быстро оглядевшись, завалился в первую попавшуюся комнату с кроватью, тут же рухнув на матрас. Черт, как же он хотел спать… И хотя замок Найтмера был, без сомнений, слишком опасным местом для такого, остальные сейчас были еще хуже. В любой из АУ его скорее прибьют, чем дадут выспаться. Счеты с разрушителем были слишком у многих. К тому же художник не хотел возвращаться в них сам по себе, ибо даже пустые Альтернативы напоминали лишь о том, что он недавно сделал. А родная обитель в особенности. И он впервые в жизни подумал, что совсем не прочь на правах временного хозяина этого тела пойти и развалиться в гамаке в Антипустоте. Жаль, что у него не было «ключа». Надо было уже давно обменяться ими… Уже почти провалившись в сон, сознание на секунду прояснилось, и, слегка помрачнев, он на чистых инстинктах опутал всю комнату нитями, образуя густую вязь, будто сплетал кокон. Если хоть кто-то сюда сунется и попробует лишить его столь необходимого отдыха, он об этом пожалеет, и тогда хранитель за себя не отвечает. И лишь убедившись, что перед глазами не видно ничего, кроме плотной паутины синего, Инк позволил себе упасть головой на подушку и отключиться, в последнее мгновение четко ощутив, как срывается в бездну. Но на самой границе забытья у него промелькнула еще одна мысль. Единственная эмоция, лишить которой его ничто не способно. У него еще осталась надежда. И он будет держаться за нее так долго, как только сможет.