После падения.

Таня

– Папа? – Человек передо мной не может быть моим отцом, несмотря на знакомые карие глаза, которые смотрят на меня. – Таня? – Его голос грубее, чем в моих далеких воспоминаниях. Катя с горящими глазами поворачивается ко мне, а затем снова смотрит на этого человека. Мой отец. Здесь, в этом ужасном районе, в грязной на спине куртке. – Таня? Это действительно ты? – спрашивает он. У меня шок. Я не знаю, что сказать этому пьяному мужчине с лицом моего отца. – Тань… — Катя кладет мне руки на плечо, пытаясь отвлечь. Я делаю шаг в сторону бродяги, и он улыбается. В его бороде много седины; его улыбка не такая белоснежная, как мне помнится… Как он до этого докатился? Я всегда считала, почти верила, что в конце концов отец изменит свою жизнь. Сейчас надежды исчезли, и осознание, что этот человек – мой отец, больнее, чем я ожидала. – Это я. – произносит кто-то, и через некоторое время я понимаю, что это мои слова. Он преодолевает оставшееся пространство между нами и обнимает меня. – Не могу в это поверить! Ты здесь! Я пытался… — Катя отталкивает его от меня. Я отступаю назад, не зная, как себя вести. Бродяга – мой отец – тревожно и недоверчиво смотрит на Катю и на меня. Но вскоре он вновь принимает беззаботный вид и держит дистанцию, чему я очень рада. – Несколько месяцев я пытался тебя найти. – говорит он, проводя рукой по лбу и оставляя на коже грязные разводы. Катя стоит передо мной, готовая к прыжку. – Я была здесь. – спокойно говорю я, глядя из-за его плеча. Я благодарна Кате за защиту, и я понимаю, что она, должно быть, окончательно запуталась. Отец переключает внимание на нее и некоторое время разглядывает. – Ого! Маша сильно изменилась. – Это Катя. – сообщаю я. Отец переминается с ноги на ногу и когда наконец решается подойти ко мне поближе, я вижу, как Катя напрягается. Отец рядом, и я чувствую, как от него пахнет. В его дыхании чувствуется то ли виски, то ли какая-то дикая смесь, он пьян, раз так перепутал; Катя и Маша – полные противоположности, их просто нельзя сравнить. Отец тянется обнять меня; Катя косится на меня, но я слегка качаю головой, чтобы она не вмешивалась. – Кто она такая? — Мой отец обнимает меня слишком долго, а Катя просто стоит рядом. Я вижу, что она скоро взорвется, необязательно от гнева, и понимаю, она просто не имеет ни малейшего представления о том, что говорить или делать. Это сделает один из нас. – Она моя… Катя – моя… – Девушка. Я ее девушка. – заканчивает она мою незавершенную мысль. Карие глаза отца расширяются, и он наконец-то поворачивается к Кате. – Приятно познакомиться с тобой, Екатерина. Я Павел. – Он протягивает свою грязную руку для рукопожатия. – Хм. Да, взаимно. – нерешительно отвечает Катя. – Что вы здесь делаете? Я пользуюсь этой возможностью, чтобы отойти и встать рядом с Катей, которая снова замолкает и прижимает меня к себе. – Катя хотела сделать татуировку. – машинально отвечаю я. Мой разум просто не в состоянии понять все, что сейчас происходит. – А, круто. Мне здесь тоже набивали. Всплывают воспоминания о том, как отец каждое утро пил кофе перед работой. Он никогда не рассказывал ни о чем таком, и я даже не уверена, что, когда я его знала, у него была татуировка. Когда была его маленькой девочкой. – Да, работа моего друга Ромы. Он задирает рукав куртки и показывает на предплечье нечто, напоминающее череп. Это совсем на него не похоже, но чем дальше, тем больше мне кажется, что тату была и раньше. – Ого… – Это все, что я могу сказать. Это так ужасно. Этот мужчина – мой отец, который бросил нас с матерью в одиночестве. И он сейчас стоит здесь, передо мной… пьяный. Не знаю, что и думать. Я взволнована, совсем немного, потому что не хочу признавать его в этот момент. Конечно, я тайно надеялась увидеть отца снова, после того как мама обмолвилась, что он вернулся в город. Я знаю, что это очень глупо, но сейчас он кажется мне лучше, чем раньше. Да, он пьян и, возможно, бездомный, но я его так мало знала, еще меньше, чем понимала. Может, у него сейчас просто тяжелый период в жизни? Кто я такая, чтобы судить этого человека, ничего о нем не зная? Смотрю на него и на улицу вокруг; так странно, вокруг все как обычно. Могу поклясться, время остановилось, когда мой отец на нас наткнулся. – Где ты живешь? – спрашиваю я. Катя не сводит с него настороженного взгляда, наблюдает, как за опасным хищником. – Я сейчас временно без жилья. – Он вытирает лоб рукавом. – А. – Я работал до конца на Raymark, но меня уволили. – говорит он. Я смутно припоминаю, что слышала название Raymark раньше. Кажется, это какая-то фирма. Так он работал на заводе? – Чем ты занимаешься? Прошло ведь… пять лет? — Чувствую, что Катя напряженно застыла рядом, и говорю: – Нет, девять. – Девять лет? Мне очень жаль, Танюш.. – невнятно бормочет он. Это прозвище пробуждает воспоминания – так отец называл меня раньше, в момент, когда он снимал меня со своих плеч и мы проходили через наш небольшой двор. Но все прошло. Я не знаю, что делать. Я хочу плакать, потому что не видела отца так давно, хочу смеяться над странностью нашей встречи, хочу плакать из-за того, что он оставил меня. Я окончательно запуталась. Я помню его пьяным, но тогда он был злой, не улыбался и, конечно, не показывал татуировку и не пожимал руку моему парню. Может быть, он изменился в лучшую сторону. – Я думаю, нам пора идти. – заявляет Катя, глядя на отца. – Мне очень жаль, но я не виноват. Твоя мать… ты знаешь, какая она. – Он пытается защититься, размахивая руками перед собой. – Пожалуйста, Тая, дай мне шанс, – просит он. – Таня… – предупреждающе цедит Катя рядом со мной. – Мы на пару минут. – говорю я отцу. Затем хватаю Катю за руку и отвожу его на несколько метров в сторону. – Что, черт возьми, ты делаешь?! Ты ведь на самом деле не собираешься… – начинает она. – Он мой отец, Кать. – Он пьяный бродяга. – Она плюет с досады. Слезы наворачиваются от правдивых, но резких слов Кати. – Я не видела его девять лет. – Именно, потому что он тебя бросил. Это пустая трата времени, Тань. – Она смотрит из-за моей спины на отца. – Мне все равно. Я хочу понять его. – Знаю, я сказал то, что думаю. Надеюсь, ты не пригласишь его в квартиру или куда-нибудь еще. – Она качает головой. – Если захочу, то позову. И если он захочет прийти, то придет снова. Это и моя квартира, – говорю я резко. Смотрю на отца. Он стоит, одетый в грязное, и уставившись в землю перед собой. Когда он в последний раз спал в постели? Ел нормально? От этой мысли ноет сердце. – Ты же не всерьез думаешь привести его к нам? – Пальцы Кати скользят по волосам в привычном жесте отчаяния. – Не жить, только на сегодня. Мы могли бы приготовить ужин. – предлагаю я. Отец бросает взгляд на меня. Я смотрю в его сторону и вижу, как он начинает улыбаться. – Ужин?! Таня, он чертовски пьян! Вы не виделись почти десять лет… и ты говоришь об ужине? — Растерявшись от вспышки ее гнева, тяну Катю за шиворот поближе к себе и тихо говорю. – Он мой отец, Кать, и я больше не общаюсь с мамой. – Это вовсе не означает, что ты должна общаться с этим уродом. Это плохо кончится, Тань. Ты слишком хороша для всех, когда они этого не заслуживают. – Это важно для меня, – говорю я, и взгляд смягчается: она понимает, что я настроена серьезно. Она вздыхает и в отчаянии дергает себя за торчащие волосы. – Черт возьми, Таня, ничем хорошим это не закончится! – Ты не можешь знать, чем это закончится, Кать. – шепчу я и смотрю на отца, который перебирает пальцами бороду. Я знаю, что Катя может оказаться права, но я обязана это сделать ради себя, должна попытаться понять этого человека или, по крайней мере, услышать, что он скажет. Возвращаюсь к отцу, инстинктивно чего-то опасаясь, отчего голос немного дрожит. – Ты хочешь поехать к нам на ужин? – В самом деле? – восклицает он, и по его лицу скользит тень надежды. – Да. – Хорошо. Да, поеду! – Он улыбается, и на мгновение мне кажется, что я вижу его настоящего – не пьяного. Пока мы все идем к машине, Катя не говорит ни слова. Я знаю, что она сердится, и понимаю почему. Но знаю и что жизнь его отца изменилась к лучшему – он руководит нашим колледжем, он очень добр к ближним. Это ужасно глупо – надеяться на такие же изменения у своего отца? – Вау! Это твое? Это Capri, не так ли? Модель конца семидесятых? — Спрашивает отец, когда мы подходим к машине – Да. – Катя садится на сиденье водителя. Мой отец не расспрашивает больше Катю, и я очень рада этому. Радио приглушено до минимума, и как только смолкает рев двигателя, мы оба тянемся к переключателю в надежде, что музыка сможет заглушить неприятное молчание. Всю дорогу я думаю о том, как мать желала бы оказаться на моем месте. От такой мысли меня бьет озноб, поэтому переключаюсь на предстоящую поездку в Сиэтл. Нет, это еще хуже, я не знаю, как поговорить об этом с Катей. Закрываю глаза и прислоняюсь к окну. Теплая рука Кати охватывает мою, и я успокаиваюсь. – Фух. И давно вы здесь живете? – зевает на заднем сиденье отец, когда мы останавливаемся у нашего дома. Катя кидает на меня еле уловимый взгляд, и я отвечаю. – Да, переехали сюда несколько месяцев назад. Пока мы поднимаемся в лифте, я чувствую, как суровый взгляд Кати обжигает мои щеки. Улыбаюсь, надеясь смягчить гнев. Нужно действовать, но находиться рядом с этим незнакомцем очень неловко, отчего я начинаю жалеть о том, что пригласила отца. Хотя уже слишком поздно. Катя открывает нашу дверь, заходит в квартиру и, не оборачиваясь, без лишних слов удаляется в спальню. – Я сейчас вернусь, – сообщаю я отцу и поворачиваюсь, чтобы оставить его стоять в прихожей. – Вы не против, если я воспользуюсь вашей ванной? – спрашивает он у меня. – Конечно, нет. Она дальше по коридору. – Я, не глядя, указываю на дверь ванной. В другой комнате Катя переобувается, сидя на кровати. Оглянувшись на дверь, она делает мне знак закрыть. – Я знаю, что ты мной недовольна, – спокойно замечаю я, подходя к ней. – Я… — Я ловлю руками ее лицо, мои пальцы пробегают по ее щекам. – Не бойся. — Ее глаза закрываются в знак признательности к моим нежным прикосновениям, и я чувствую, что ее руки обхватывают меня вокруг талии. – Он собирается сделать тебе больно. Я всего лишь пыталась не допустить этого. – Как он может причинить мне боль сильнее, чем уже сделал? Я столько лет его не видела. – Он, наверное, сейчас распихивает наше барахло по своим гребаным карманам, – фыркает Катя, и я прыскаю от смеха. – Это не смешно, Тань! — Я вздыхаю и поворачиваю ее лицо к себе. – Может, ты попробуешь посмотреть на все это более позитивно? Вокруг и так достаточно обид и напряжения. – Я не обижаюсь. Я пытаюсь тебя защитить. – Не нужно – он мой отец. – Он тебе не отец. – Катя, пожалуйста! – Я провожу большим пальцем по ее губам, и лицо смягчается. Она снова вздыхает и наконец произносит. – Ладно, давай с этим чуваком поужинаем хотя бы. Черт знает, как давно он питался не из мусорного бака. — Я перестаю улыбаться, и губы невольно начинают дрожать. Она замечает это. – Прости, не надо плакать, – вздыхает она. — Катя не переставая вздыхает с тех пор, как мы столкнулись с моим отцом возле тату-салона. Видя ее беспокойство, даже если оно, как и все ее эмоции, сопряжено с гневом, я только убеждаюсь в сюрреалистичности происходящего. – Я высказала свое мнение, но постараюсь не сильно напрягаться. – Она поднимается на ноги и целует меня в уголок рта. Когда мы выходим из спальни, она бормочет. – Начнем кормить бездомных, что не сильно повышает мне настроение. — Мужчина, разглядывающий полки с книгами в нашей гостиной, выглядит совершенно неуместно. – Я собираюсь приготовить ужин. Хочешь посмотреть телевизор? – предлагаю я. – Хочешь, я помогу? – спрашивает он. – Хм, ладно. – Я слегка улыбаюсь ему, и он отправляется за мной на кухню. Катя остается в гостиной, продолжая держаться отстраненно, как я и предполагала. – Не могу поверить, что ты уже так выросла и живешь отдельно, – говорит отец. Я тянусь в холодильник за помидорами, пытаясь собраться с мыслями. – Я учусь в колледже, в Центральном вашингтонском университете. Вместе с Катей. – отвечаю я, по вполне понятным причинам умолчав о грозящем отчислении. – Правда? Ничего себе. — Он садится за стол, и я замечаю, что грязь с его рук исчезла. Разводов на лбу тоже нет, а мокрый рукав наводит меня на мысль, что даже пытался застирать пятно. Он тоже нервничает. От этого мне становится немного легче. Я рассказываю ему о Сиэтле, о предстоящей увлекательной жизни, но так и не упоминаю о Кате. Выражение лица отца во время рассказа заставляет немного скорректировать рассказ. Не знаю, сколько еще проблем возникнет на пути, прежде чем все окончательно рухнет у моих ног. – Хотелось бы мне посмотреть, как все это происходило. Я всегда знал, что из тебя выйдет толк. – Тем не менее тебя не было рядом. – коротко отрезаю я. Мне сразу становится стыдно за свои слова, но я не хочу брать их назад. – Я понимаю, но сейчас я здесь и, надеюсь, могу что-то для тебя сделать. — Эти простые и немного жесткие слова дают мне надежду, что, может быть, не так уж все и плохо, что ему просто необходимо помочь бросить пить. – Ты… ты все еще пьешь? – Да. – Он смотрит в пол. – Не так, чтобы много. Я понимаю, что сейчас тебе так не кажется, но это было несколько трудных месяцев… вот и все. — В дверях кухни появляется Катя, и я знаю, что она прикладывает чудовищные усилия, чтобы оставаться невозмутимым. Надеюсь, у нее получится. – Несколько раз я виделся с твоей мамой. – Правда? – Да. Она не говорит мне, где ты. И она очень хорошо выглядит. – добавляет он. Мне очень неловко слышать от него что-то о матери. Ее голос звучит в моей голове, напоминая, что он нас бросил. Что из-за этого человека она стала такой, как сейчас. – Что случилось… между вами? — Кладу куриные грудки на сковородку, масло трещит и брызгает. Я жду ответа. Я не хочу поворачиваться к нему лицом после того, как задала такой резкий и прямолинейный вопрос, но я просто не удержалась. – Мы с ней просто несовместимы. Она всегда хотела больше, чем я мог дать ей, и ты же знаешь, какой она бывает. — Я знаю, но мне не нравится, как мельком и пренебрежительно он отзывается о ней. Переводя вину с матери на отца, я быстро поворачиваюсь и спрашиваю: – Почему ты не звонил? – Я звонил, всегда звонил. И посылал тебе подарки на дни рождения. Об этом она тоже не рассказывала? – Нет. – Ну, это правда. Я так по тебе скучал все это время! Не могу поверить, что ты здесь, прямо передо мной сейчас. — Он встает и подходит ко мне; глаза блестят, а голос дрожит. Не знаю, как реагировать. Я почти не знаю этого человека. Катя входит на кухню, создавая барьер между мной и отцом, и я этому рада. Не знаю, что и думать. Мне нужно сохранять физическую дистанцию между собой и этим человеком. – Я знаю, ты не можешь простить меня. – Он почти рыдает, и мое сердце обрывается. – Нет. Мне просто нужно время, чтобы привыкнуть, что ты снова появился в моей жизни. Я просто не знаю. – отвечаю я, и он кивает. – Понимаю, понимаю. — Он снова садится за стол, предоставив мне возможность доделать ужин.