Фрустрация

      У меня всегда в голове был какой-то навязчивый инстинкт свободы, какая-то звенящая колоколом мысль, что я не должен никому подчиняться, я не должен был ручным. Я считал себя ветром, который летает там, где ему угодно, который никто не может поймать и никто не может обуздать. А потом в моей жизни появился огонь, который, как ни странно, заставил направлять всю мою силу только на него, заставил делать его сильнее, теряя при этом часть своей энергии. Но я ни капли не жалел, я наоборот был даже рад видеть, что мой ветер не дает твоим углям дотлеть. Ты стал этим огнем, Донхёк, ты стал тем, ради кого я променял свободу на вечное рабство. Спасибо тебе за то, что позволил мне быть рядом и отдавать тебе все то, что я так долго в себе хранил, видимо, для тебя одного.       Еще в детстве я услышал фразу, что люди должны уметь отпускать то, что причиняет нам боль, даже если с этим мы теряем часть сердца. Ты приносишь мне настолько сильную боль, что вот уже около месяца я не могу с ней жить. Мне так больно, что я не могу это описать. Вряд ли ты поймешь такую боль, твоя была физической, твоя была нестерпимой и подавляемой только самыми сильными обезболивающими на жалкие секунды. Мою же не может прекратить ничто, ни одни таблетки, ни один алкоголь, ни одни сигареты, даже если они с ментолом. Сейчас я не состою из боли, сейчас я и есть боль, живое ее воплощение, носящее имя Ли Минхён. Но я не собираюсь тебя отпускать, не собираюсь тебя забывать и идти дальше, пропуская этот этап жизни, с которым я, честно, не могу справиться. Я всегда буду с тобой, даже если мне каждый день оставшейся жизни придется проходить через этот ад. Я пройду, я смогу, потому что у меня просто напросто нет выбора. Точнее, он есть, но ты же помнишь, какие бы у меня ни были варианты, я всегда выберу тебя. Я выбираю тебя, мой пикачу.       С твоим уходом звезд на небе точно стало меньше, словно ты забрал большую часть ночных огней с собой, в неизвестную тьму. Сейчас, глядя на беззвездное небо из того планетария, куда хотел тебя привести, я понимаю, насколько без тебя пусто. Я как будто остался один в этом бескрайнем океане жизни, бесцельно дрейфую по волнам в ожидании, что однажды прибьюсь к берегу. А может быть и не стоит, может быть лучше нырнуть, позволить соленой воде заполнить легкие, опустить мое бренное тело на песчаное дно, закрыть глаза и увидеть светлую дорогу, в конце которой меня непременно будешь ждать ты. Ты обещал меня там ждать, сдержи свое обещание. Давай и в следующей жизни мы тоже будем вместе. У нас ведь есть следующая? Я думаю, у нас их бескрайнее множество, потому что мне тебя, и правда, всегда мало.       Я каждый день тебя вспоминаю. Я помню каждый сантиметр твоего дыхания, помню каждый взмах густых ресниц, каждое прикосновение парящих слов. В каждом моем сне я пою тебе колыбельные, сидя на берегу моря, несмотря на то, что ты находишься на другой стороне. Нас разделяет безграничный горизонт, я не могу тебя увидеть, но я вижу твои звезды. Единственное, во что я верю — звезды приведут меня к тебе и тогда наши горизонты сольются воедино.       Я так люблю тебя, Донхёк. Я так невыносимо сильно тебя люблю, и мысль о том, что ты так этого и не узнал, уничтожает меня. Я должен был успеть сказать тебе, я должен был успеть признаться в том, что ты самый удивительный, самый прекрасный и самый мой. Я люблю изгибы и неровности твоего тела, россыпь шрамов на карамельной коже, люблю все твои несовершенства так, словно они достоинства. Я люблю твой звонкий голос, люблю, когда ты поешь мне на ночь, рассказываешь глупые истории, упорно доказываешь какие-то странные, местами непонятные мне, вещи и я просто люблю тебя, всего и без остатка, от начала и до самого конца. Ты мой конец и мое начало, Хёк.       Сейчас последняя глава нашей книги дописалась именно так, но мы ведь всегда можем ее переписать, правда? Пока факт нами не признан, он не является таковым, ты ведь помнишь эти свои слова, которые крикнул мне, когда в очередной раз проиграл в камень-ножницы-бумага? Я готов все на свете отдать, лишь бы еще раз сыграть с тобой и услышать это, мне необходимо это услышать, Донхёк. Я перепишу нашу историю, она будет лучшей, она будет сказкой о принцессе, любящей клубничные капкейки и о принце, который их всегда привозит, этот принц будет еще и чудовищем, которое будет ругаться на принцессу по мелочам, и всеми-всеми, кто еще только может быть. В нашей сказке будем только мы вдвоем, в нашей сказке будет счастливый конец, как в детских книжках.

И жили они долго и счастливо.