Ты нежными продрогшими руками Схватилась за ладонь мою. И понял я, что умираю, Как понял, что тебя люблю.
Июльская жара с самого утра проникала в дом, мешая обладательнице здешних мест спокойно спать, отчего, мучавшаяся от жажды, Порпентина Голдштейн была вынуждена подняться с мягкой перины. Хозяйка пансиона была очаровательной женщиной худощавого телосложения и среднего роста. Волосы её были коротко обрезаны и спадали на лицо, едва прикрывая мочки ушей, что не совсем было уместно для молодой дамы. Но мисс Голштейн плевала на правила приличия ещё два года назад, получив ярко-жёлтое письмо с фронта, гласившее, что её дорогой и горячо любимый супруг, Ньютон Саламандер, пал на поле боя, храбро защищая родину. — О, Тинни, — увидев, спустившуюся сестру, прощебетала Куини, младшая сестра мисс Голдштейн, — не думала, что ты опять так рано встанешь… Решив перебраться обратно на родину, миссис Саламандер черкнула пару строк своей младшей сестре о том, что решила уехать из родового поместья мужа в Англии обратно в пансион к их старой тётушке Анне-Мари вместе с сыном. Тогда-то Куинни Голдштейн немедленно решила заканчивать практику швеи и возвращаться в родные просторы Денвера. Воссоединение сестёр Голдштейн было упоительно трогательным, отчего даже маленький Криденс не сдержал слёз, спрашивая о том скоро ли и отец приедет к ним. От подобного вопроса маленького сына, который лишь смутно помнил очертания своего родителя, Порпентина, глотая скупые слёзы, присела на колени, не боясь запачкать дорожную юбку, и обняла сына, сказав, что скоро они все встретятся. И, только удалившись в выделенную ей комнату, Тина дрожащей рукой протянула Куинни вскрытый конверт их плотной бумаги жёлтого цвета, где лежало изрядно помятое письмо и тяжёлая медаль «За Отвагу», вылитая из меди. — Слишком душно, — тихо сказала Порпентина, поднося протянутую чашку чая с мятой. С того времени мисс Голдштейн старалась быть крайне стойкой к ударам судьбы и, разглядывая медаль, полученную Ньютом, пыталась быть столь же храброй и сильной. Но в один день всё изменилось…***
Сидящая в своём кресле Тина читала очередную главу «Гордость и предубеждение» пера Джейн Остин, то и дело поглядывая на воспитанников, играющих в саду. Прохладный ветер приятно обдувал мокрую спину мисс Голдштейн, отчего та блаженно закрывала глаза, пока до неё не дошли крики детей, несущихся к ней. — Мисс Тина! Мисс Тина! — кричали дети, подбегая к хозяйке пансиона для детей, чьи семьи остались бех кормильцев во время этой ужасной войны, — там мужчина!!! — Мамочка, там раненый солдат! — поторапливая мать, кричал Криденс, дёргая мать за длинную юбку. — Это наш папа, это папа пришёл за нами!!! — радостно вторил он, тем временем как сердце Тины ушло в пятки. Она хотела остановится и, обняв сына, сказать, что папа за ними больше не приедет, но толпа детей сама остановилась у раскидистого дуба, указывая ей на раненого американца, что тяжёло дышал, лёжа на прохладной земле. Штанина его некогда белых брюк ныне была грязно-серого цвета, на котором алым пятном растекалась кровь. — Немедленно сообщите Куинни, чтобы она готовила тёплую воду и чистые полотенца, — присаживаясь к солдату, который был почти без сознания, Тина поспешила пощупать его лоб, что был очень горяч. У него был жар. — Немедленно! — крикнула она детям, которые тут же бросились к пансиону. Брюнет тяжело выдохнул и, открыв свои тёмные глаза шире, смотрел на миловидное лицо неизвестной ему особы, что пыталась ему помочь. Она была похожа на ангела, что спустилась из самого Рая, дабы побеспокоиться о его грешной душе. — Идти можете? — спросила запыхавшаяся мисс, увидев восторженный взор, прикованный к себе. — С вами, — сглотнул он, — куда угодно… Голдштейн помогла ему подняться и, положив его правую руку к себе на плечо, взяла всю тяжесть мужского тела на свои хрупкие плечи, помогая ему идти до школы-пансиона Ильвермонни. — И как же Вас так угораздило, сэр, — пыхтя от тяжести тихо спросила Тина, не ожидая ответа. — Грейвс… Персиваль Грейвс, — смотря на её лицо, что закрывали тёмные, коротко остриженные пряди, представился солдат, а затем, пройдя не больше трёх шагов, пал на прохладную траву. — Тина! — со всех ног неслась к сестре Куинни. Слабо улыбаясь, Персиваль Грейвс повторил имя своей спасительницы, растягивая его на устах так, будто пробовал на вкус, прежде чем сознание покинула мужчину. Тина… — повторял он у себя в голове, пребывая во мраке беспамятства.***
Голова солдата ужасно раскалывалась, а правая нога отдавала тупой болью в подсознание и, Персивалю казалось, что его рвут на куски. — Ты с ума сошла?! — расторопно шептал один голос. — Мы не можем бросить его, закрыв перед этим нуждающимся мужчиной дверь, Тинни! — Куинни, — отозвался командный голос той самой девушки, что провозилась с ним до того как он упал, потеряв сознание, — он-солдат и, чёрт подери, — подобного рода ругательство смешно звучало из уст его спасительницы, отчего Грейвс потихоньку начал открывать глаза, — мы не знаем… — гневная триада закончилась, после того как капитан попытался приподняться с места. — Лежите, лежите, — привстала с места светловолосая девушка, попытавшись уложить мужчину против его воли на место, — Вам сейчас меньше всего нужно двигаться, — мило улыбнулась та. — Он не ребёнок, мисс Голдштейн, — холодно отозвалась Тина, внимательно смотря на раненого, — лучше не засиживайтесь здесь с мистером Грейвсом, сомневаюсь, что перспектива оставить детей без ужина будет потом греть Вам душу, — смерив сестру строгим взглядом, сказала хозяйка Ильвермонни. — Поправляйтесь, — лишь кивнула она смотрящему на неё Персивалю, прежде чем выйти. — Куинни Голдштейн, — протягивая руку брюнету, представилась златокудрая девушка, отрывая мужчину от созерцания двери, куда пару секунд назад вылетела Тина, — можно просто Куини, — широко улыбнулась она, на что Персиваль поспешил повторить её действия, пожав руку, — сестра этой бестактной леди, — добавила новоявленная знакомая, заправляя кудрявую прядку за ухо.***
Комната, в которой лежал раненый солдат, была не очень большая, но на вид просторная. Всё здесь было аккуратно расставленно по полочкам, отчего пребывание в комнате казалось усталому мужчине, закалённому в боях, лишь в радость. Солнечные лучи били в окно, озаряя комнату своим светом, будто бы просясь чтобы им, наконец-таки, открыли окно, но, взглянув на свою ногу, где красовалась белоснежная повязка, Персиваль Грейвс решил пренебречь данным прошением, продолжая оглядываться вокруг. Рассеянный взгляд тёмных глаз упал на прикроватную тумбу из красного дерева, где лежали всевозможные склянки с лекарствами и, на удивление, пожелтевшие листы, сшитые воедино аккуратными стежками с левой стороны.Артур Конан Дойль Этюд в багровых тонах
Гласила выведенная аккуратным ровным почерком надпись посередине и, открыв переписанный детектив, Персиваль принялся вчитываться. — Это мамино, — послышался мальчишеский голос справа и, оторвавшись от чтения, Грейвс посмотрел на маленького мальчика, стоявшего у двери. Эту чёрную шапку неровно подстриженных волос он уже видел сегодня, когда с утра по раньше комнату его временного обитания забила толпа любознательных сорванцов, спрашивающих его обо всём подряд. — Как тебя зовут? — спросил Персиваль, смотря на юнца, что сделал обиженный вид, будто бы злился на мужчину за то, что он не знал его имени, а затем, шмыгнув носом, смело направился к кровати раненого. — Криденс, — усевшись на кровать, сказал мальчик, а затем, кашлянув, сказал более громко, словно переживал, что его не услышали, — Криденс Голдштейн. — Твоя мама случайно не… — Порпентина Голдштейн, — перебил его мальчик, уставившись на него, а затем он протянул ему медную медаль и придвинулся ближе. — Ты мой папа? — Персиваль оторопел от такого вопроса и в смятении взглянул в тёмные мальчишечьи глаза, когда вдруг необходимость отвечать внезапно пропала. — Криденс, — окликнула мать сына, отчего тот поспешно отвернулся от Грейвса, понимая, что ему сейчас влетит, — почему ты не на занятии? Немедленно спускайся, внизу тебя уже ждёт Куини. — Да, мама, — шмурыгнув носом, спрыгнул с белоснежных простыней Криденс и, встав в проходе, помахал «отцу». — Вы его простите, — тихо отозвалась мисс Голдштейн, окидывая комнату спешным взглядом, — у Криденса очень бурная фантазия, мистер Грейвс, — посмотрев на него, добавила она, поспешив поставить поднос с едой на стол. — Где его отец, мисс Голдштейн? — спросил мужчина, отчего она ненадолго застыла. — Умер два года назад, — ответила она ровным голосом, — ушёл на войну и не вернулся, — зачем-то пояснила она, а затем протянула руку, заметив одну вещицу, которая вовсе не должна была быть тут, — вы позволите?! — получив последнее, что досталось ей от Ньюта, она сжала холодный металл в своей маленькой ладони, после чего поспешила выйти. — Тина! — крикнул ей вслед мужчина, но дверь громко хлопнула, оставляя его вновь одного. Одного с мимолётным касанием её холодных нежных рук, которое останется с ним ещё надолго.***
Мистер Грейвс ощущал на себе внимательные взгляды обитателей пансиона Ильвермонни, когда августовским днём, он колол дрова во дворе. — О, Тинни, — щебетала младшая Голдштейн, пока старшая витала где-то у себя в голове. Голова её была приподняла, а взор ясен, тем временем как в голове была какая-то путаница и суматоха, наводящая на острый ум хозяйки пансиона какой-то хаос. Тина была уверенна в том, что за Грейвсом нужен глаз да глаз, хотя бы потому, что он ранен, но это уверенность быстро улетучилась, когда пойманная с поличным Порпентина была застукана за подсматриванием самим капитаном, что радушно ей махал. Но мисс Голдштейн пренебрегла подобным знаком внимания, тем временем как её младшая сестра ещё и полезла открывать окно. Громкие шаги гулом раздавались по пустующему пансиону, когда Голдштейн вылетела на лужайку, где все дети просто окружили Персиваля, отчего мисс громко хмыкнула, направляясь к конюшне. Гнедая кобыла, громко заржала, когда Порпентина пришпорила её, и, выдохнув столп пара, поскакала галопом за пределы Ильвермонни. — Мисс Тина! Мисс Порпентина!!! Мисс!!! — громко кричали дети вслед воспитательницы, но одолеваемая смешанными чувствами Голдштейн быстро покинула пределы пансиона, удаляясь всё дальше в глубь прилеска. Ночь начала спускаться на пансион, когда высокие ворота, увенчанные острыми пиками, громко захлопнулись, Тина вернулась домой. Весь день она была чёрт знает где и явилась только поздно вечером, не спеша в дом. Из столовой раздавались негромкие голоса, когда Порпентина направилась прямиком туда, учуяв запах свежей выпечки. — Тина! — вскрикнула Куини, стоило старшей сестре только показаться на кухне, когда златокудрая дама накинулась на неё бурча что-то под нос. — Господа, — поприветствовала она вставших из своих мест мужчин, когда окинула взором полноватого мужчину в мундире. — О, мэм, — поспешил растерянно что-то пробубнить он от смущения, — Якоб Ковальски, — сделал он шаг вперёд, зацепив ногой ножку стула, отчего тот громко упал на пол. Послышались громкие шаги, приближающиеся к комнате, и уже через секунду в столовую вбежал маленький мальчик, одетый лишь в свою пижаму с изображением маленьких корабликов. — Мамочка! — бросился к матери Криденс, сжав в своих маленьких ручках ткань её юбки, — где ты была? — строго спросил он, подняв голову вверх, чтобы пристыдить её, но, не дожидаясь ответа, начал тараторить, что скучал и переживал за неё. — Обещай, что больше так не поступишь, обещай мне! — требовал он, тем временем как Тина, склонившись вниз, мягко поцеловала сына в тёмную макушку, вдыхая родной запах, и улыбнулась. — Обещаю, милый, — тихо сказала Голдштейн, после чего подхватила сына на руки и зашагала с ним прочь. На ужине она так и не появилась, из-за чего капитан Грейвс решил сам наведаться к мисс Голдштейн, и, похрамывая на правую ногу, бравый солдат с чашкой чая в руке направился к комнату к хозяйке Ильвермонни. Её комната была не на много больше, чем его, но гораздо уютнее, заметил он. От стола исходил мягкий тёплый свет лампадки, что освещала четверть комнаты, а за столом мирно спала женщина, чьи тёмные коротко остриженные волосы скрывали изящные черты лица. В бледной руке была крепко зажата тёмная массивная авторучка, и только сейчас Персиваль заметил, что Тина что-то писала до того как уснуть. Мужчина не обладал пристрастием к чтению чужих писем, но послание мисс Голдштейн изрядно заинтересовало его. …Если бы ты только видел эти тюльпаны… О Ньют, клянусь, ты бы вспомнил о том времени, когда мы были в нашем доме и, прогуливаясь по просторам твоей родной Англии, были счастливы. Помнишь ли ты ту старую церквушку, чьи разрушенные стены сеяли страх, напоминая о том замке в Кентервилле из новеллы Уальда о том жутком приведении? Помнишь ли ты те тюльпаны, что цвели у подножия оставшейся в целости часовне?! Конечно, помнишь… Ведь именно там мы и венчались с тобой, той холодной весной 1886. Ты не поверишь, но и здесь мне удалось вырастить эти чудные цветы, но как-то утром я обнаружила, что часть цветков стала чёрной, словно ночь. Представь, если бы вдруг пёстрый медово-жёлтый свет солнца сменился бы могильной чернотой ночи. Я была огорчена, но затем поняла, что нет ничего вечного. Всё имеет свойство рано или поздно заканчиваться. В тот день я испытала смешанные чувства не только потому что часть моих прекрасных цветов погибла, в тот день я встретила мужчину. Он был на грани жизни и смерти и, я была вынуждены взять его в свой дом. Клянусь, что и не думала, что впустив его в скромную обитель пансиона, впущу его и в своё сердце… Персиваль Грейвс вчитывался в аккуратно выведенные строки, когда вдруг поддался искушению и, сделав ещё один шаг вперёд, ступил на старую половицу, что противно громким пищание разбудила Тину. Она не сразу поняла, что здесь делал капитан, а затем, вскочив с места, принялась отчитывать мужчину, что был лет на десять старше неё, словно какого-то провинившегося мальчишку, которого поймали за очередной шалостью. — Тина, — мягко отозвался Грейвс, поставив на её стол чашку чая, — у вас здесь… — указал он на свою левую щёку, и Голдштейн машинально потянула руку к правой. — На левой, Тина, — мягко усмехнулся он, и почему-то в это мгновение именно она начала себя ощущать маленькой девочкой. Чернила — вдруг дошло до неё. — Чёрт, — выругалась Голдштейн, из-за чего Персиваль еле сдержал смех, уж слишком смешно звучало ругательство, вырвавшееся из её уст, а затем не отдавая себе отчёта, он смело шагнул вперёд. Её и без того карие глаза сделались ещё больше, а дыхание стало слишком уж сбивчивым для***
— Мы с младшим капралом Ковальски вынуждены будем покинуть Вас завтра на рассвете, — с какой-то жалостью в голосе сообщил капитан, когда они вместе с мисс Голдштейн прогуливались по саду Ильвермонни, но что она понимающе кивнула. Был вечер. Закатные лучи уже пронизывали темнеющее небо своими нежно-персиковыми лучами, тем временем как на зелёные лужайки пансиона спускались белёсые клубы тумана. — Будьте добры, мистер Грейвс, вернуться с капралом в скором времени, — встав напротив него, негромко попросила Порпентина, — слишком уж мистер Ковальски понравился моей сестре за недельное прибывание у нас, а ей давно бы пора замуж, — улыбнулась Тина, зашагав обратно к дому, откуда за ними наблюдали с дюжины пар внимательных глаз. Грейвс улыбнулся, провожая взглядом удаляющуюся мисс Голдштейн, вдыхая свежий аромат здешних мест. — Обещаю, Тина, — негромко сказал он, продолжив свою прогулку в одиночестве, ухмыльнулся капитан Грейвс. Кто бы знал, что он и в правду исполнит своё обещание, вернувшись сюда в начале мая, когда чудный миловидный пансион мисс Голдштейн будет вновь усыпан яркими бутонами прекрасных тюльпанов.